Первый президент (Хаим Вейцман)

Немного забегая вперед, скажем, что Технион был официально открыт в 1924 году, Еврейский университет — в 1925 году. Сейчас эти учебные заведения — одни из самых престижных университетов мира. Это было очень сильное решение — начинать строительство государства с университетов. И вот почему. Оглядывая эволюцию последних десятилетий, можно заметить три фактора, которые определяют положение страны в мире — это ресурсы, технологии и образование. Пример существования за счет ресурсов — нефтедобывающие страны, Россия. Пример стран, роль которых в мире опирается на высокие технологии, грубо говоря, на умение работать — Германия, США, Скандинавские страны, Израиль. Страны с высоким уровнем образования — США, Израиль, до какого-то момента и по специфическим причинам — Россия. Причем, по мере хода истории, роль высоких технологий будет расти, а роль ресурсов убывать (просто потому, что запасы ресурсов ограничены). Соответственно, будет возрастать роль образования. И центрами притяжения и силы в мире станут те страны, где будет лучшее образование. Попросту говоря, те университеты, куда будет ехать молодежь со всего мира, чтобы получить знания. Одновременно с получением знаний молодежь будет впитывать культуру, взгляд на мир, систему ценностей, приобретать контакты. В некоторых странах Запада это уже осознано, и правительства принимают меры по развитию образовательной системы.

5. Война и сионисты

Война застала Вейцмана в Швейцарии. Через Париж он возвращается в Лондон. Через некоторое время после возвращения он знакомится с С. П. Скоттом, редактором «Манчестер гардиан». Тот с интересом и сочувствием отнесся к тому, что говорил Вейцман — а говорил он, естественно, о сионизме, т. е. о евреях и Палестине. Редактор организует встречу с министром финансов, его фамилия многим знакома — это Ллойд Джордж. Вот что пишет об этом Вейцман (обратите внимание, как он скромен и объективен): «Моя первая встреча с Ллойд Джорджем состоялась в начале декабря 1914 года. В своих „Военных мемуарах“ Ллойд Джордж относит начало нашего знакомства к тому времени, когда я начал работать в военном ведомстве (1917 год), и связывает наши отношения с моей работой для британского правительства во второй половине войны. Его мемуары оставляют впечатление, будто Бальфурская декларация была выдана лично мне, в награду за эту службу, когда Ллойд Джордж стал премьер-министром. Хотел бы я, чтобы все было так просто и мне не пришлось бы познать тех горьких разочарований, того чувства неуверенности и той скучной кропотливой работы, которые предшествовали созданию Декларации. Но не с помощью лампы Аладдина делается история. В действительности Ллойд Джордж высказался в пользу создания еврейского Национального очага задолго до своего вступления на пост премьер-министра, и мы встречались с ним за это время несколько раз.»

Итак, первая встреча. X.Вейцман, С.П.Скотт и Ллойд Джордж.

«Вначале я оставался пассивным слушателем. Они говорили о войне — но как-то чересчур легкомысленно, как мне показалось. А мне было не до шуток, я не мог оценить английский юмор и вначале не понимал той исключительной серьезности, которая скрывалась за этим кажущимся легкомыслием. Потом Ллойд Джордж вдруг обратился ко мне и буквально засыпал меня градом вопросов: о Палестине, о наших поселениях, о еврейском населении страны и перспективах его роста. Я старался отвечать как можно подробнее.»

А вот как выглядит эта встреча на взгляд британских политиков той поры. В своих воспоминаниях Вейцман приводит слова жены Ротшильда. В разговоре с ней Ллойд Джордж, сообщая о своей встрече с Вейцманом, сказал: «Рассказывая о Палестине, доктор Вейцман сыпал библейскими названиями, куда более знакомыми мне, чем наши собственные позиции на западном фронте». Следующей была встреча с Бальфуром, министром иностранных дел. И опять Вейцман читал лекцию и разъяснял позицию сионистов. Контакты с британскими общественными и государственными деятелями становились чаще.

Разумеется, не все английские евреи были сионистами. Как и везде, имелись и ассимилянты, которые придерживались иных, нежели сионисты, взглядов. Разумеется, всякий человек имеет право на свои взгляды. Но эти ассимилянты — как, впрочем, и все ассимилянты — не понимали, что сильные мира сего не будут уважать их, скорее наоборот. Впрочем, предоставим слово Вейцману. Об одном из видных ассимилянтов он пишет следующее.

«Ему было трудно, в сущности, даже невозможно понять, что в глазах англичан антисионизм еврея вовсе не служит удостоверением его сверхлояльности по отношению к Британии. Он так и не сумел осознать, что для таких глубоко религиозных, воспитанных на Библии людей, как Бальфур, Черчилль, Ллойд Джордж, возвращение еврейского народа в Палестину — не пустая фраза, а истинное стремление, и потому оно представляется великим начинанием, вызывающим глубокое уважение. И уж конечно, ему не могло прийти в голову, что богатые евреи-антисионисты отнюдь не вызывают уважения у этих британских государственных деятелей. Я помню, как за несколько дней до принятия Декларации Бальфура Ллойд Джордж сказал мне: „Я знаю, что эта декларация обрадует одну группу евреев и вызовет неудовольствие другой. Но я решил поддержать вашу группу, потому что она стоит за великую идею“». Эта ситуация повторялась в истории неоднократно. Тихих и послушных ассимилянтов власти стран диаспоры терпят, конечно, охотнее, чем сионистов. Но их так же не любят, как и всех евреев вообще, и уж совершенно точно — уважают меньше, чем сионистов. Заметим, что при всем декларируемом хорошем отношении к выкрестам (ведь крещение еврея — это важная цель христианства), на самом деле к ним относятся с брезгливостью и никогда не забывают, кто они и откуда. Причем британские ассимилянты не просто дистанцировались от сионистов. Они пытались восстановить против них общественное мнение, и на них лежит, как писал Вейцман, «вина за двусмысленность в формулировке Бальфурской декларации, которая доставила нам впоследствии столько серьезных неприятностей».

Так или иначе, Вейцман продолжает борьбу. Описывая реакцию людей на деятельность сионистов, он указывает на то, что мотивы интереса людей к сионизму были различными. Одними двигала встревоженная совесть, другими — искреннее увлечение идеей. Разумеется, могли быть и третьи, и четвертые… Опытный фандрейзер [6] должен все это понимать и умом и сердцем. Вейцман был, несомненно, опытным фандрейзером. Воздавая должное всем, кто помогал, и особенно тепло рассказывая об Эдмоне Ротшильде, он пишет следующее: «Несколько людей его калибра и возможностей могли бы изменить всю историю Палестины и полностью ликвидировать весь ущерб, нанесенный нашему делу евреями-антисионистами и нерешительностью нееврейского мира. Но таких, как он, у нас больше не было.» Честно говоря, читая о деньгах, которыми оперируют сильные мира сего, среди которых есть и евреи, время от времени думаешь нечто подобное.

6

Человек, профессионально собирающий деньги на какое-то значительное общественное дело.

Определенные трения имелись и среди сионистов. Кто-то не забыл историю с Угандой и не мог простить Вейцману его оппозиции Герцлю, некоторые не разделяли негативного отношения Вейцмана к Германии. Видимо, они не могли правильно оценить глубину немецкого антисемитизма. Некоторые считали позицию Вейцмана слишком проанглийской. Словом, причин для конфликтов тогда хватало, впрочем их хватало и прежде, и позже.

6. На службе Его Величества. Путь к Декларации

В марте 1916 года, вернувшись из поездки в Палестину, X.Вейцман обнаруживает у себя на столе вызов в Адмиралтейство. Флоту нужен ацетон для производства бездымного пороха — а вы, доктор Вейцман, химик. И ко всем прочим обязанностям добавляется еще одна — он строит опытную установку по производству ацетона. Установка строится в Лондоне, а лекции надо читать и исследования надо вести в Манчестере. Вейцман приспособился ночевать в поезде, по дороге туда и обратно. Но в итоге университет проявил разумность и освободил доктора от части исследовательской работы. Вейцман был принят на правительственную службу и представлен лорду Адмиралтейства Уинстону Черчиллю. Первые слова лорда были «Доктор Вейцман, нам необходимо тридцать тысяч тонн ацетона. Можете вы их сделать?» В своих воспоминаниях доктор пишет, что «чуть было не бросился наутек».

Два года каторжной работы… То одна проблема, то другая. Строительство установок и заводов. Сырье поступает из Америки, но немецкие подлодки топят корабли. Часть производства перенесена в Америку и Канаду. Нагрузка на этой работе становится все больше, и в итоге доктор Вейцман совсем покидает Манчестер и обосновывается в Лондоне. Рождается второй сын. Лорд Бальфур сменяет Черчилля в Адмиралтействе, Ллойд Джордж становится министром боеприпасов. В своих воспоминаниях Вейцман пишет об этом периоде так: «Я был тесно связан с его ведомством, так как моя лаборатория занималась также проблемами, не имевшими прямого отношения к ацетону.

Когда миновал период экспериментальных поисков и строительства опытной установки, я вздохнул свободнее и получил возможность чаще встречаться с британскими государственными деятелями — чаще даже, чем в Манчестере. Постепенно мои интересы вновь переместились в сторону сионистских дел, и с этого момента события стали быстро развиваться в сторону одной из самых значительных вех в истории сионистского движения и, полагаю, в истории еврейского народа в целом — в сторону принятия Бальфурской декларации».

Но до нее еще надо было добраться. Мешали ассимилянты, но еще больше мешало невежество. Разъяснять, разъяснять и разъяснять. Многое из того, что говорил Вейцман, по сей день звучит актуально и поучительно. Вот, например.

«В годы Второй мировой войны единственной частью Средиземноморья, на безоговорочное сотрудничество с которой в борьбе с нацизмом и фашизмом могли рассчитывать союзники, оказалась еврейская Палестина. И было бы ошибкой объяснять это только особым положением евреев, которые не могли рассчитывать ни на какую сделку с гитлеризмом. Справедливо обратное: это гитлеризм не мог рассчитывать на сговор с еврейством, демократичным по самой своей природе. Тип общества, возникший в еврейской Палестине, был отражением национальной, социальной и этической сущности еврейства. В войне за утверждение в мире демократических принципов еврейская Палестина просто не могла играть иной роли, независимо от того, как относились антидемократические силы к еврейскому народу».