Первый сборник кошмаров, записанных посреди ночи

Перед тем как выйти из магазина я ещё раз обернулся на продавщицу. Там стояла женщина лет пятидесяти азиатской внешности.

– Ну и денёк, – подумал я, стоя в лесу, глядя на пузырёк в своей руке, – теперь у меня девяносто пять процентов души и пузырёк с противно пахнущей жидкостью.

Вся эта ситуация сильно веселила меня. То ли это был какой-то хитрый розыгрыш, снятый на кучу скрытых камер, то ли это была какая-то сумасшедшая цыганка, хорошо разбирающаяся в людях и световых эффектах.

От этого места до моего дома, было десять минут неспешного пути. Дома вроде была какая-то еда, так что своего обычного крюка в магазин за полуфабрикатами мне не надо было делать.

Домой я шёл гораздо легче, чем обычно. Возможно, потеря пары процентов души полезна для здоровья не меньше, чем потеря пары процентов крови. Душепускание, некий, менее кровавый аналог кровопускания. На место старой, испорченной, загрязнённой души придёт новая и чистая.

Спустя десять минут я уже сидел у себя на диване с чашкой чая, и бесцельно перепрыгивал с одного телевизионного канала на другой. Купленный пузырёк красовался на столе, перед моими глазами.

– Неплохо было бы пойти в больницу и сдать анализ крови, мало ли чем я мог заразиться от этой иголки, – пробормотал я. Хотя точно знал, что ничего подобного не сделаю.

Где-то в глубине моей девяностопятипроцентной души я был рад приветствовать всё, что способно сократить или прервать мою бессмысленную жизнь. Самое время было выпить странную мешанину, выменянную у какой-то сумасшедшей на укол в палец. Я открыл пузырёк и ещё раз понюхал содержимое. Пахло всё так же отвратительно, запах бил в нос, словно нашатырный спирт.

– В любом случае хуже уже не будет, – прошептал я и залпом осушил содержимое склянки.

Пару минут совершенно ничего не происходило. Я сидел, уставившись на экран телевизора, показывающий очередную чушь. Через пару минут мне очень захотелось спать, и я потерял всякую надежду держать глаза открытыми. Удобно устроился на подушке и закрыл глаза. Давно уже мне не удавалось хорошо выспаться.

От тепла подушки меня оторвала резкая боль в ногах, горячий воздух, обжигающий моё горло и рёв толпы. Я открыл глаза, передо мной была огромная беснующаяся толпа, одетая в лохмотья. Они гримасничали, махали топорами и вилами, кидали в меня камни и плевали в мою сторону. Я снова ощутил сильную боль в ногах, как от ожогов, подо мной точно что-то горело. Я смотрел на всё чужими глазами, чувствовал всё, что чувствовал этот человек, но не мог пошевелить ни ногой, ни рукой. Я словно смотрел чьи-то воспоминания, с эффектом полного погружения.

Я опустил глаза вниз, сразу попалась на глаза моя грудь, я определённо был женщиной. Так же оказалось, что я был на костре. Всякие попытки вырваться и убежать сразу провалилась. Ноги и руки не двигались, я был привязан к дереву или столбу. Меня сжигали на костре, по обвинению в порче урожая города. Я точно знал, что ничем не заслужил это наказание. Метрах в трёх от меня стоял какой-то вычурно одетый хрен с самодовольной улыбкой на лице. Его одежда сильно контрастировала с серыми, грязными лохмотьями толпы позади него.

Двое детей выбежали из толпы к костру и стали, плача и крича, голыми руками разбрасывать горящие ветки и поленья. Несколько, вооруженных копьями, людей силой оттащили их от костра и прижали коленями к земле. Я хорошо знал этих детей, это были мои дети. Восьмилетний Руди и шестилетняя Эли. К тому моменту боль стала нестерпимой. Хотелось кричать, но желание не показаться слабой оказалось сильнее физической боли. Терпеть боль долго не пришлось. Менее чем через минуту дышать из-за дыма стало невозможно, и женщина задохнулась, погрузившись в темноту.

Холод и страшное чувство голода заставили меня снова открыть глаза. Я шёл босыми ногами по холодной земле, был сильный снегопад. Вокруг меня было несколько десятков таких же людей как я. Все мы были одеты в какие-то грязные, рваные, длинные рубахи. Никогда не встречал столь худых людей. Скелеты, обтянутые кожей, я мог видеть каждую кость в их телах. Человек, глазами которого я всё это видел, снял очки, выглядящие как какой-то хлам, протёр их от снега полами своей рубахи и подгоняемые криками людей в форме, побрёл дальше. Мы все зашли в помещение с бетонными стенами, полом и потолком. Помещение было размером примерно десять на пять метров, без окон и дверей. В него с трудом все поместились. Под потолком была пара лампочек, свет которых был очень слаб, и точно не предназначался для чтения.

Я прекрасно понимал, куда нас всех привели, и тот человек в чьём теле я был, определённо тоже это понимал. За последними вошедшими людьми, улыбающийся солдат, с грохотом закрыл стальную дверь. Человек достал из рваной пародии на карман обшарпанную чёрно-белую фотографию. На ней были мужчина с женщиной и три ребёнка, две девочки и мальчик. Я увидел на его пальце след от обручального кольца. Скорее всего, оно было золотое и было снято немцами.

Он подошёл к стене, опёрся об неё спиной и сполз на пол. Затем я услышал скрипящий звук, доносящийся из вентиляционных отверстий под потолком. Я понимал, что это был звук открывающихся газовых форсунок и в помещение стал поступать отравляющий газ. В одно мгновение всё самое важное, что было у этого человека в жизни, сжалось до размера одной потрёпанной черно-белой фотографии. Он хотел заплакать, но организм уже не был на это способен. Он не ощущал никакого запаха и не видел никаких клубов газа. Он видел лишь то, как потоки невидимого газа поднимают пыль с пола камеры и шевелят обрывки паутины под потолком. Менее чем через минуту люди в камере стали падать на пол один за другим. Вскоре человек в последний раз закрыл глаза.

Сразу после смерти в газовой камере я услышал звук сирены и компьютерный голос, монотонно говорящий о самоуничтожении. В растерянности я открыл глаза. Я был внутри какого-то космического корабля. Мой корабль с большой скоростью приближался к огромному кораблю. Я знал, что минуту назад направил свой межпланетный истребитель на флагманский корабль вражеского флота. Его уничтожение поставит точку во вторжении враждебной расы на людей. Любое ручное и иное управление было заблокировано, дабы исключить перехват управления кораблём. Термоядерное устройство активировано и меньше, чем через минуту должно будет взорваться. Я посмотрел на свои руки, это были руки молодого юноши, от силы лет шестнадцати. Я точно знал, кем был этот парень. Младшим сержантом третьего космического флота земли, Джоном Бикни. У него вся жизнь была ещё впереди, но через пару десятков секунд он должен будет умереть.

Он думал о том, как много он не успел сделать и никогда уже не сможет. Завести семью, купить дом, написать картину или книгу. Несмотря ни на что, чувству отчаяния не было место в его разуме. Его истребитель был всё ближе и ближе к флагманскому кораблю. Изменить уже ничего было нельзя, свой выбор он сделал ещё месяц назад, когда среди пилотов искали одноразовых желающих на эту миссию.

Я умирал, умирал, и не было видно смертям ни конца, ни края.

Я был советским солдатом, бросающимся на амбразуру немецкого дота, и закрывающего её своим телом.

Я был молодым человеком, идущим вдоль озера, с учёбы в университете к своей невесте. Он увидел, как двое детей провалились в проталину, и бросился на их спасение. Вытащил детей на лёд, но самому выбраться уже не хватило сил.

Я был пожарником, погибающим под завалами, в попытках спасения чужих для него людей. И ещё много и много кем.

Каждый раз я чувствовал, как физическую боль, так и душевные переживания людей.

Я не знаю, как, и, скорее всего, никогда уже не узнаю, но все эти смерти с корнем, с мясом, выдрали из меня всякие мысли о самоубийстве. Во мне появилось огромное желание жить. Демон сдержала своё обещание.