Первый среди Равных
Шрифт:
Донесения тайных полицейских агентов Директории давно уже били тревогу. «Надежды рабочих и солдат, собирающихся в кафе, подогреваются листком Бабёфа», — писал один из них своим хозяевам ещё в начале зимы. «Они с нетерпением ожидают очередной номер бабёфовской газеты», — вторил ему другой месяц спустя.
Трибун смело вторгался в политические споры. Когда 2 нивоза (23 декабря) часть членов Клуба Пантеона, чтобы сохранить доверие правительства, предложила присягнуть конституции III года, Бабёф в № 38 дал резкую отповедь подобному соглашательству. «Общество Пантеона, — писал он, — думай
Разъярённые власти шли на всё, чтобы уничтожить своего невидимого врага.
Не имея возможности схватить его, они пытались его опорочить в глазах населения.
Пресловутое «дело о подлоге», связанное с административной ошибкой Бабёфа, формально не было закончено, и министр полиции Мерлен потребовал его возобновления и примерного наказания «виновного». Стараясь смазать политический характер выступлений трибуна, наёмные писаки Директории шельмовали его как «изготовителя фальшивых документов» и «уголовного преступника».
И наконец сильные мира решили прибегнуть к средству, которое, казалось, обеспечивало полный успех замыслам.
16 плювиоза (6 февраля 1796 года) мировой судья секции Елисейских полей гражданин Меньер вызвал к себе Марию Анну Викторию Бабёф, урожденную Лангле, для дачи показаний по делу государственной важности.
Бедная Виктория чувствовала себя растерянной. В доме было шаром покати, а её младший сынишка, тяжело заболевший, просил хлеба… Она собиралась на рынок — продать последние тряпки, чтобы купить какой-то еды, и вдруг…
Но уклониться было невозможно: за спиной стоял жандарм.
Умолив соседей позаботиться о детях, женщина под конвоем отправилась в мэрию.
Гражданин Меньер оказался подслеповатым старичком довольно благообразного вида.
Он ласково поздоровался с Викторией и предложил ей сесть.
— Прошу вас, милая, сообщить адрес вашего мужа. Это необходимо для его и вашего блага.
— Но я не знаю, где он находится; его очень давно уже не было дома…
— Вот как? — улыбнулся Меньер. — И вас это не тревожит?…
О, как он старался! Буквально лез вон из кожи: подходил к главному то с одной, то с другой стороны, выражал понимание и сочувствие, не скупился на обещания. Но постепенно его показные вежливость и добродушие стали ослабевать, а затем он вдруг ударил кулаком по столу и закричал диким голосом:
— Отвечай, дрянь ты такая, или я сгною тебя в тюрьме! Отвечай, если не хочешь подохнуть вместе с твоими ублюдками!..
…Допрос длился с небольшими перерывами в течение двух суток. Потом, потеряв надежду узнать что-либо, усердный служака отправил Викторию в тюрьму Форс по обвинению в «соучастии в заговоре против правительства».
Казалось, всё рассчитано точно.
Мастера сыска были уверены, что безумно любивший своих детей Гракх Бабёф для спасения их от голодной смерти выйдет из надёжного убежища и как-то обнаружит себя.
Но расчёт оказался неверным.
Журналист обнаружил себя только тем, что в № 40 «Трибуна народа», вышедшем 5 вантоза (24
февраля), описав всю эту историю, разоблачил грязные приёмы правительства и пригвоздил его к позорному столбу.Что же касается семьи Бабёфа, то она не осталась покинутой.
Члены Клуба Пантеона немедленно организовали подписку в пользу «заговорщицы» и её детей и взяли их под свою охрану и опеку.
«Агитаторы пантеонского Общества, — доносил полицейский агент, — появляются в предместье Сен-Мартен и там распространяют членские карточки среди рабочих». Это была правда.
Общество продолжало расти, пополняясь людьми труда.
Число его членов уже перевалило за две тысячи.
Одновременно менялось и магистральное направление деятельности «истинных пантеонцев»: она приобретала всё более боевой, антиправительственный характер.
С конца плювиоза (середина февраля) председателем Клуба был избран Буонарроти. Под его руководством Клуб начал заниматься животрепещущими вопросами: проблемой бумажных денег, свободой печати, судебным законодательством. Теперь пантеонцы не останавливались перед энергичным неодобрением политики Директории и даже отваживались представлять ей весьма оппозиционные адреса. Помощь жене Бабёфа, арестованной по распоряжению правительства, была прямым вызовом Директории; ещё большим вызовом стала резолюция Клуба о чтении вслух на своих заседаниях отрывков из «Трибуна народа».
Этот акт открытой солидарности с «преступником», скрывающимся от властей и «издевающимся над законом», не мог остаться незамеченным и безнаказанным.
К концу зимы IV года Республики Директория полностью отказалась от демократического флера, которым некогда пыталась прикрыть свои действия.
Потерпев полную неудачу в попытках стабилизации экономики, оказавшись в условиях финансового краха, усугублявшего экономический кризис, правительство сделало резкий крен вправо: теперь подъём революционного движения беспокоил власти в гораздо большей мере, чем роялистская угроза.
Если на первых порах высшая администрация, рассчитывавшая использовать возрождавшиеся народные общества в своих интересах, относилась к Клубу Пантеона довольно благожелательно, то постепенно, видя, что планы её далеки от осуществления, она радикально меняла своё отношение. В ответ на последние действия пантеонцев Директория решила уничтожить непокорных.
8 вантоза (27 февраля) вышел приказ о закрытии Клуба.
На следующий день командующий внутренней армией генерал Бонапарт выполнил приказ и запер на замок двери Клуба.
Однако конец Пантеона, как и распад «комитета Амара», не вызвал тревоги в сердцах Равных.
Основа была заложена.
В № 42 «Трибуна народа», увидевшем свет 24 жерминаля (14 апреля), Бабёф, обращаясь к своим подписчикам, доверительно сообщал: «Друзья! Я совсем не должен был говорить с вами сегодня. Я прерываю другую работу, требующую большого времени и сил, ради того, чтобы поспешно сказать вам несколько слов…»
«Работа, требующая большого времени и сил» заставила журналиста вскоре и вовсе бросить газету: следующий, 43-й номер стал последним.