Первый удар. Книга 3. Париж с нами

— Так вот, история с доктором типична, — заметил Леон.

Анри поймал себя на том, что сочувственно кивал головой, и тут же остановил себя. На самом-то деле его энергичные кивки означали главным образом протест против высказывания Луи.

— Итак, — продолжал Леон, — происходит следующее: во всякой тяжелой борьбе ряды в большей или меньшей степени редеют и рабочий класс продолжает нести знамя почти в полном одиночестве. Но это не означает, что мы должны примириться с таким положением, а тем более — способствовать ему. Наоборот, чем ожесточеннее борьба, тем больше должно быть приложено усилий для объединения вокруг рабочего класса его союзников. А мы часто поступаем совершенно иначе. Что же, выходит, что единство может существовать только в спокойное время? Полноте, товарищи…

Леон часто говорит «полноте, товарищи» и всякий раз при этом слегка привстает с места, приподнимает руку со стола и, сжав пальцы, тихо опускает ее обратно. Это движение напоминает привычку Мориса. Леон из тех партийных работников, которые очень много позаимствовали у Мориса, вплоть до жестов и интонаций. Они учились у него главным образом умению убеждать людей, натолкнуть товарища на правильную мысль, поощрить его высказать свои соображения, которые часто только еще туманно намечаются у него в голове, помочь ему разобраться в своих неясных ощущениях. Что же здесь плохого?.. Понимать и, в свою очередь, разъяснять другим то, что поняли.

— Ведь совершенно ясно, товарищи, что докеры одни не смогут держаться до бесконечности. Не будем заблуждаться. Вы знаете, даже самый твердый металл не выдержит так долго и при такой температуре. Это надо понять…

Леон остановился, пристально посмотрел в глаза одному, другому и продолжал:

— Надо понять… На данном этапе, даже если бы пароход и не ушел, мы добились очень многого, товарищи!.. А тем более, раз он все же ушел. Главное наше достижение в том, что народ, эта огромная сила, пришел в движение, был поднят нами, ринулся в бой за такое важное дело. Все это вы почувствовали лучше меня. Вот это самое главное. Не все сразу дается. Мы ведь это знаем, и нас не удивишь! Мы скорее должны быть удивлены тем, что нам сразу же удалось добиться таких успехов. Да еще в самых неблагоприятных условиях… Почти без всякой поддержки. Лед тронулся! И поверьте мне, старт нами взят замечательно! А теперь мы точно знаем, в каком направлении нам нужно идти, в каком направлении работать. Мы победим в борьбе против американской оккупации, в борьбе за национальную независимость… Мы победим тогда, когда сумеем не только на словах, но и на деле объединить вокруг докеров все население города и поднять борьбу всего французского народа до уровня борьбы, которую ведут докеры. Возможно ли это? Да, возможно. И это не за горами! Сейчас уже почти все население страны враждебно относится к новым оккупантам, к их политике войны. А что же будет через год, через два? Вы видели, как в эти дни Париж…

Леон перешел к тому, что должно было больше всего волновать местных коммунистов, и он это понимал:

— …Вы сами знаете, что значит Париж. Там руководство нашей партии. Все взоры устремлены на Париж. Во всем, что делает Париж, каждый ищет для себя указаний и советов. Сегодня там объявлена патриотическая забастовка протеста против приезда Эйзенхауэра. А вы видели, какая к ней шла подготовка? Вы читали сегодняшний номер «Юманите»?.. Вот посмотрите! — Леон показал газету. — Какой заголовок! На резолюцию, принятую заводом «Гочкис», откликнулись тысячи других предприятий… Каждый день все новые и новые бастующие фабрики и заводы. Посмотрим, что происходит сегодня… — Леон прочел один из заголовков: — «В Марселе произошло собрание, посвященное объявлению всеобщей патриотической забастовки протеста против приезда в Париж Эйзенхауэра и ввоза во Францию 900 000 тонн американских боеприпасов для вермахта». Вот! Поднялась вся страна. Весь мир — и об этом нельзя забывать — борется против того же, против чего и мы с вами боремся. В особенности это относится к Советскому Союзу, стране, где осуществляется переход от социализма к коммунизму.

Вы, докеры, с честью выдержали первый удар. Париж обещает поддержать вас при последующих ударах, и придет день… Французский народ никогда не станет рабом — так заявила наша партия. Возможно, и даже наверняка, все произойдет совершенно иначе, но народ Франции ответит так, как он ответил сейчас. И на этот раз он сумеет еще лучше понять все значение слова Освобождение… Ведь так?

Леон говорил еще о многом, расспрашивал товарищей, отвечал на их вопросы, но теперь уже людей больше всего волновали события в Париже.

Вернувшись домой, каждый бросится к приемнику. Радио, конечно, врет, это известно, но все научились понимать, что скрывается за их речами. А если океан будет вести себя тихо, то можно даже поймать «Сегодня вечером во Франции».

Когда все расходились с собрания, Леон сказал Анри:

— Я на тебя напал, но ты же сам понимаешь…

— Конечно, понимаю.

Анри был слегка задет и поэтому ответил коротко. Леон это почувствовал и добавил, обращаясь одновременно к Анри и Дэдэ:

— Ты все обдумай как следует и завтра сделай нам толковый отчет на собрании бюро федерации. Ты ведь там будешь?

— Будет, — ответил Дэдэ за Анри.

— Да, меня пригласили, — подтвердил Анри, лишь бы не молчать.

— Очень рад, — сказал Леон и положил ему руку на плечо.

— Мы и впредь собираемся его приглашать, — сообщил Дэдэ.

Вот это было новостью для Анри!

— Чудесно, — одобрил Леон. Повернувшись к Анри, он толкнул его кулаком в бок и, смеясь, добавил: — Надеюсь, тебе это не вскружит голову?

Анри не нашелся, что ответить, и только улыбнулся, пожав плечами.

Но не успели они сделать двух шагов, как к Анри, неожиданно для него самого, вернулся дар речи.

— Скажите, у вас есть известия о Морисе? — спросил он Леона.

— Скажу тебе одно, — Леон остановился, — у Мориса железная воля… Он хочет выздороветь и бьется за свое здоровье так же упорно, как вы сражаетесь. Наши друзья вылечат его, и он вернется к нам здоровым… Когда мы поведем решающий бой, о котором мы с вами только что говорили, Морис будет с нами, во главе нас.