Первый урок Шоломанчи
Шрифт:
Ни у кого столько нет. Большинство хранилищ гораздо объемнее и тяжелее, чем мамины кристаллы, поэтому мало кто может позволить себе принести их в школу; а если их соорудил в мастерской четырнадцатилетний подросток, они еще и плохо работают. У меня приличное положение, но очень сложно наращивать запас, если на тебя постоянно бросаются злыдни. И становится все труднее наполнять кристаллы с помощью физических упражнений: чем старше и сильнее я становлюсь, тем проще даются приседания и отжимания. В этом смысле мана бесит. Физический труд сам по себе не считается. В ману превращается количество усилий, которых человеку это стоит.
В следующем
Хотелось бы мне сказать, что я совсем не думала об Орионе, но на самом деле массу времени я потратила, невесть зачем гадая, каковы шансы, что он пойдет со мной на ужин. Я остановилась на шестидесяти процентах вероятности, но признаюсь, что была бы разочарована, если бы, выйдя, не увидела его серебристой макушки. Орион ждал меня в назначенном месте. Нкойо и Кора тоже ждали, тщетно стараясь не пялиться на него. Кору, судя по всему, обуревали ревность и смущение, а лицо Нкойо превратилось в деревянную маску. В коридоре ко мне присоединилась Лю; Джовани выбежал из своей комнаты и в последнюю минуту нагнал нас.
– Кто-нибудь тут учит древнеанглийский? – спросила я, когда мы зашагали в столовую.
– Есть один парень, годом младше нас, – ответила Нкойо. – Не помню, как зовут. А что?
– Девяносто девять заклинаний для уборки, – сказала я, и все сочувственно засопели.
Кроме меня, наверное, в школе больше нет ни одного человека, готового обменять серьезные боевые заклинания на вызов воды. И никто не сможет наложить боевые чары, которые я получаю.
– Джефф Линдс, – неожиданно произнес Орион. – Из Нью-Йорка, – добавил он, когда мы взглянули на него.
– Если ему нужны девяносто девять способов прибрать в комнате на древнеанглийском языке, пошли его ко мне, – сказала я любезно.
Орион нахмурился.
Он хмурился и во время ужина, а я была исключительно мила с ним. Я даже предложила ему пирог с патокой, который мне удалось ухватить. Невелика потеря – я ненавижу патоку. Орион, судя по всему, хотел отказаться. Но он – шестнадцатилетний мальчишка, которому приходится исследовать все съестное на предмет потенциальной заразы. Никакой героизм не спасет тебя от дизентерии или пикантной капельки стрихнина в соусе; к тому же Орион не обменивал свои услуги на что-нибудь полезное, типа добавки за обедом. Поэтому он мрачно сказал «спасибо», взял пирог и съел его, не глядя на меня.
Он увязался за мной, когда я, прихватив поднос, отправилась к конвейеру, снабженному громадной надписью «Сдавайте посуду» (безумная, совершенно бессмысленная фраза). Впрочем, это не такая проблема, как сам процесс сдачи – нужно запихнуть поднос в темную прорезь в массивной металлической стойке, которая медленно вращается от движения конвейера. Поскольку тарелки и подносы очищаются с помощью струй смертоносного пламени, которое отгоняет злыдней, безопаснее всего – у дальнего конца, но там почти невозможно найти свободное место. Лишняя минута,
проведенная возле конвейера в поисках свободного пространства, того не стоит. Я обычно ставлю посуду где-нибудь посередке – там короче очередь.Орион решил, что это самое подходящее время для личной беседы.
– Ты ловко притворяешься, – сказал он мне на ухо. – Но поздно. Думаешь, я обо всем забуду, потому что ты вдруг стала вежливой? Ну-ка, расскажи еще разок, что на самом деле случилось с Луизой.
Он убедил всю школу, что мы встречаемся, и даже не понял этого. Я закатила глаза – образно выражаясь, конечно: я не настолько глупа, чтобы отводить взгляд от стойки с посудой хотя бы на секунду.
– Да-да. Ты такой благоразумный и справедливый, что мне просто не терпится с тобой поделиться.
– Что? – переспросил Орион – и тут шестирукая тварь, похожая на помесь осьминога с игуаной, выскочила из пустой посудной стойки, совершившей очередной оборот, и прыгнула, целясь в голову какой-то грустной младшеклассницы. Орион развернулся и бросился в бой: он схватил с подноса девочки нож и одновременно выкрикнул заклинание обжорства. Я успела приткнуть поднос на пустое место и пригнуться – в ту самую секунду, когда тварь вздулась, как несвежий труп, и лопнула.
Я вернулась в свою комнату незапятнанной. Назавтра в свою компанию меня пригласили ребята из лондонского анклава, которые до сих пор в мою сторону даже смотреть не желали. А еще Нкойо предложила махнуться латинскими заклинаниями на занятиях по языку. Орион, испускающий едкую вонь, ушел в душ. Я еще не сполна с ним посчиталась, но текущий результат меня удовлетворил. Поэтому, когда десять минут спустя из коридора повеяло знакомым ароматом и раздался стук, я великодушно распахнула дверь, собираясь сказать: «Так, ну и что ты мне дашь в обмен за информацию?»
Правда, ничего кроме «так» я произнести не успела, потому что это был не Орион, а Джек, вымазавшийся кишками осьминога. Очень умно. Он ткнул меня кухонным ножом в живот, толкнул на пол и закрыл за собой дверь, улыбаясь своей белозубой улыбкой, пока я в ужасе хватала воздух, мысленно крича себе «Дура, дура, дура!». Поскольку я уже собиралась спать, то повесила кристаллы с маной над кроватью – там я могла достать их ночью, но сейчас они были вне досягаемости.
Джек наклонился надо мной, обеими руками отвел мне волосы с лица и коснулся щек.
– Галадриэль, – проникновенно сказал он.
Обеими руками я инстинктивно вцепилась в рукоятку ножа, чтобы он не двигался в ране, но все-таки заставила себя разжать одну руку и попыталась нащупать полупустой кристалл с маной, который как раз наполняла сегодня. Он висел на стуле, там, где находилась моя голова, когда я делала отжимания, над самым полом. Если бы я сумела до него дотянуться, то получила бы доступ ко всему запасу маны и без всякого сожаления превратила бы кости Джека в жидкость.
Но тщетно. Я отчаянно напрягала пальцы. Я попыталась чуть-чуть подвинуться, но было слишком больно, и вдобавок Джек продолжал кончиками пальцев гладить мое лицо. Меня это бесило не меньше воткнутого в живот ножа.
– Перестань, ты, придурок, – прошептала я срывающимся голосом.
– Почему ты меня не любишь? – спросил он. – Ну же, Галадриэль. Ты такая красивая. Ты можешь стать еще прекраснее. Я тебе помогу. Я что угодно для тебя сделаю. Будет так весело…
И я почувствовала, как мое лицо сминается, словно лист фольги. Это было невыносимо.