Перышко из крыла ангела
Шрифт:
А девчонки и вправду смотрели. Вон та, веснушчатая блондинка в красном платье и на каблуках даже оглянулась, а потом смерила Таню оценивающим взглядом и скривила гримаску: мол «фи», а девочка-то у красавчика так себе – ничего особенного.
Таня, заметив этот взгляд, скорчила рожу в ответ и даже показала незнакомке язык.
Блондиночка передернула плечиками и, отвернувшись, зацокала дальше.
Ну, подумаешь – фифа на каблуках!
И Таня тут же забыла о ней. Играла музыка, вокруг сновали прохожие, и видно было, что у всех сегодня особое, летнее настроение.
Они купили по кулечку
Затем выстояли небольшую очередь на посадку, и вот уже заскрипела, опускаясь, металлическая планка, и колесо продолжило свое вращение, плавно поднимая их все выше и выше над землей. Таня болтала ногами и озиралась. Как здорово! Высота снова, как и тогда, в недостроенном доме, пьянила ее. Только тонкая металлическая планка была между ней и пропастью. Адреналин хлынул в кровь, и девочка радостно засмеялась.
Она повернула голову к Мише, ища в его глазах отражение своего сумасшедшего восторга и… будто налетела на невидимое стекло. Его глаза оказались холодными и спокойными, будто он сидел на скамеечке в парке у своего дома.
– Тебе не нравится? – спросила она, с трудом веря, что зрелище, расстелившееся где-то внизу, у них под ногами, может оставить кого-то равнодушным.
– Да нет, нормально, – отозвался Миша, – извини, я задумался.
И почему-то настроение ее сразу пошло на убыль. Потом они долго гуляли по парку, катались на «Диком поезде», «Комете» и «Автодроме», выписывая на своих машинках самые сложные повороты, сидели в кафе, где какая-то девица хриплым голосом пела что-то по-английски, а Миша переводил, потешно пародируя ее акцент.
В общем, вечер пролетел так быстро, как растворяется в синем небе слабый дымок от одинокого костра.
Когда уже стемнело, Миша проводил Таню до дома, и они стояли под деревьями (там, где их точно не видно с Таниного балкона) и целовались.
Все было совершенно волшебно. Возвращаясь домой, Таня думала, что, пожалуй, никогда еще не была так счастлива. Если бы еще наладилось с отцом… ну или хотя бы у них появилась возможность видеться почаще, она бы согласилась, что попала в сказку.
Впрочем, сказок не бывает, и Таня понимала это не хуже других. Жизнь такова, что за все приходится платить, и только малышам все до поры дается даром. Вернее, даже не даром, а как бы в кредит. За успехи в школе платишь своим временем и вольной жизнью, за вольную жизнь приходится терпеть мамины попреки и присутствие в доме Геннадия Сергеевича. Ну и так далее.
С этой мыслью Таня вошла в квартиру. Свет в комнатах был уже выключен. На кухне обнаружилась оставленная для нее еда и короткая записка, напоминающая, что поздно ложиться спать – значит вредить собственному здоровью.
Записку Таня порвала и выбросила, а вот от еды не отказалась, уничтожив ее подчистую, и, довольная прекрасным днем, отправилась к себе в комнату.
Каждый раз, приближаясь к своей новой кукле, девочка невольно задерживала дыхание. Вот и сейчас она, замирая, подошла к ней, осторожно взяла ее, мягко прикоснулась к волосам, провела мизинцем по белоснежным перьям ангельских крыльев. Кукла казалась ей живой. Она смотрела на нее будто из ангельского поднебесья, откуда-то
издалека. Когда-то Таню ужасно поразил рассказ о том, что звезды столь далеки от земли, что свет угасшей звезды на земле продолжают видеть еще долгое время. Звезды уже нет – она прогорела, но никто даже не замечает этого.А когда Таня заснула, ей снился бал. Мерцали огни (или все это были погасшие звезды?), звучала чудесная музыка, льющаяся, казалось, сразу со всех сторон, звенел веселый смех, шуршали оборками пышные платья и кружились в вальсе пары. Однако среди всего этого великолепия не оказалось ни единого человеческого лица – только уродливые маски с длинными носами или, наоборот, совершенно гладкие, пугающе безжизненные…
Таня знала, что где-то среди танцующих – отец и Михаил, но никак не могла найти их. Белокрылый ангел – ах нет, это, конечно, король гоблинов Джарет, так любящий оборачиваться совой, шел прямо к ней.
Таня судорожно пыталась вспомнить, что она должна сказать ему, но знакомые слова исчезли из памяти, будто их и не было.
А кто-то уже хватал ее за руки и тащил прочь.
Маски, маски кружились и обступали ее со всех сторон. Она бежала, расталкивая их, и наконец вновь увидела в толпе спину, украшенную парой белых крыльев.
– Ты кто? – закричала незнакомцу девочка, но тот не ответил, а лишь с таинственным видом приложил затянутый в белую перчатку палец к нарисованным неподвижным губам.
Гости зашушукались и отхлынули прочь, оставляя их наедине.
И тогда Таня сорвала с ангела маску. Но что это?! Под ней вместо лица вновь оказывалась глухая и гладкая маска… Чужая, пугающая… И так до бесконечности.
Семь масок снял с тебя, лица не обнаружив…И затерялось сердце среди кружев…Она проснулась с тревожно бьющимся сердцем. Какой странный сон! При чем здесь Миша и Джарет?! Наверное, все от того, что на душе у нее неспокойно.
Таня уткнулась носом в мягкую спинку дивана, но стоило ей закрыть глаза, как вокруг вновь оживали образы странного бала.
И только промучившись с полчаса, она наконец смогла снова заснуть.
На следующий день у Миши опять были намечены важные дела, и Таня вместе с Леной поехали купаться в Серебряный Бор.
Лена совершенно измучила подругу рассказами, какой же замечательный Димон.
– Он такой… такой особенный! – с восторгом говорила Лена. – И знаешь, мы с ним так хорошо друг друга понимаем… А еще ему отец обещал купить мотоцикл к первому сентября! Прикинь!
Таня, конечно, радовалась за подругу, наконец обретшую личное счастье, но, если совсем уж честно, слушала ее вполуха. Гораздо приятней было подставлять спину солнцу, лежать, уткнувшись головой в сложенные руки, и, ни о чем не думая, смотреть, как ползет по травинке крохотная букашка.
– Эй, девчонки! – вдруг окликнул их кто-то. – В волейбол хотите?
Таня приподняла голову. Трое загорелых парней и не менее загорелая черноволосая девушка в ярком желто-оранжевом купальнике стояли у сетки и махали им рукой.