Пёс Дождя
Шрифт:
– -А все же надо было спорить! В спорах рождается истина!
– очередная мудрость дяди Йохара, эхом ударила в спину.
"В спорах рождаются папоротники", - хмуро подумал Йокерит.
Перехватив поудобнее левой лапой будущий обед, он вскинул правую вверх, сжав пальцы в кулак - салютуя старику древним жестом бойцов, уходящих на задание...
V
Осьминог был великолепен, Йокерит жадно допил очередную кружку темного эля и отрешенно уставился в распахнутый зев огромного очага. Запертый в серых закопченных камнях узник-огонь неторопливо доедал свою пищу, наполняя небольшой зал припортового кабачка вязкой духотой от которой снова и снова хотелось пить. В этот ранний час трактир уже жил своей привычной веселой жизнью - за соседним столом-бочонком громко шумела компания обряженных в какие-то диковинные пестрые тряпки хумансов. Несколько хмурых,
"Как булочка!" - нашел подходящее сравнение Йоки.
Он задумчиво достал из кожаного кошеля внушительно лежащего рядом с хлыстом и форменным беретом очередную монетку и слегка поскрипел ее ребром о темное дерево бочонка, одного из тех, что заменяли в этом заведении и столы и стулья.
– -Повторить, - бросил он появившейся рядом подавальщице, и, увидев вопрос на остроносеньком личике девчонки, добавил:
– -Два эля и порцию сушеных осьминогов...
– -Слушаюсь, мой господин, - девушка изобразила нечто долженствующее напоминать книксен и ловко увернувшись от игривой руки здоровяка за соседним бочонком-столом стремительно пронеслась в затянутые дымноватым сумраком глубины зала.
На этот кабачок, по чьему-то замыслу (хозяина, наверно) стилизованный под пиратскую кают-компанию, Йокерит набрел случайно. В этой части города, в узких лабиринтах тесных "нехороших" улочек ведущих к старому порту, немудрено наткнуться на что-то необычное и любопытное. Будь то сувенирная лавка полная диковинных безделушек со всех четырех частей света или вот такой забравшийся в полуподвал огромного трехуровневого здания кабачок, в котором даже хозяин напоминал случайно избегшего имперской виселицы заслуженного пирата.
Йокерит усмехнулся собственным мыслям - время, когда пираты еще водились на окраинах Империи, ушли далеко в прошлое.
"А жаль, веселое было времечко..." - завистливо подумал орк, представляя себя в таинственных островных джунглях, крадущимся к лагерю пиратов.
"Имперские броненосцы бороздят волны океанов, обеспечивая на море стабильность и безопасность" - разгоняя вкусный запах мечтаний, долетел обрывок цитаты, пропахший казармой и нудными мыслями с уроков пропаганды.
"А где стабильность и безопасность нам поддержать не дают - пиратов вешают эльфы", - мрачно напомнил себе Йоки.
Он оглядел тучного хозяина за стойкой, тот неторопливо разливал эль, одновременно выговаривая что-то девчонке-подавальщице, и снова поморщился - кожаный морской жилет, морская полосатая рубаха, даже в ухе тускло блестит огромная морская сережка... Вот вроде бы и похож на моряка, но ощущение того, что это действительно моряк, хотя бы бывший, не приходило. Наоборот, чем дольше Йоки смотрел на него, тем сильнее становилось ощущение балагана - вроде того, что всегда появлялось у него на ярмарочной площади при виде хумансов-комедиантов пытающихся изобразить орков, намазав лица зелеными чернилами, да прицепив себе бутафорские клыки. Как говаривал дядюшка Йохар: "Клыки и у кабанов бывают..."
"А рога не только у маралов!" - Йок улыбнулся, славно было бы поболтать со стариной Йохаром, наверное, сейчас они с Рикки...
Знакомая иголка тоскливой боли опять кольнула изнутри... Гоня прочь тяжелые и ненужные мысли Йокерит в который раз бросил взгляд в уставленный разнокалиберными бочонками сумрачный зал. Диковинные круглые окошки-иллюминаторы в обшитых разнокалиберными досками стенах едва пропускали в полуподвал тусклый свет с улицы. То, что изначально обшивка стен была ящиками, Йокерит определил сразу - на одной из досок четко выделялось клеймо: ""Сын Сумрака", ИБФ". ИБФ - Имперский Боевой Флот. "Сын Сумрака" - тяжелый броненосец, флагман эскадры обычно базирующейся в Лоунвилле, гордость и гроза Имперского Флота. Собственно и на других досках надписей хватало, Йокериту даже показалось, что среди угловатого гномьего письма и строгой орочьей письменности мелькнули где-то хитрые эльфийские руны. Огромный, растопленный, несмотря на летний зной, камин бросал в зал мятущиеся тени. Под потолком ждали вечерней тьмы тяжелые литые фонари. Орку показалось, что даже эти диковинные светильники, болтающиеся на толстых слегка тронутых рыжиной ржавчины цепях, когда-то принадлежали кораблям. Может быть тем самым парусникам, что теснились тут, рядышком, в старом порту. После открытия современного имперского портового
комплекса, старинной тесной гаванью запертой между двумя высокими утесами (на одном из которых возвышалась школьная крепость, а на втором старинный маяк), пользовались разве что рыбацкие галеры, да мелкие купеческие парусники.Две огромные деревянные кружки с шапками слегка коричневатой пены возникли прямо перед его носом, заняв свое место в ряду трех уже опустевших товарок, огромная миска с тонкими ломтиками осьминога последовала вслед за ними.
– -Приятного аппетита!
– веселой птичкой прощебетал в ухо девичий голосок.
Йоки аккуратно, двумя пальцами, переложил монету в кармашек на белоснежном переднике, раскрасневшейся в духоте помещения подавальщицы, и почему-то спросил:
– -А музыки здесь не бывает?
Невысокая девчонка (даже сидя на бочонке ему было удобно (и приятно) заглядывать в маняще зашнурованный как у легендарных наядок прошлого корсажик красного платья, что тесно облегало ладненькую пышную фигурку девушки) перехватила его взгляд и покраснев еще больше проворковала:
– -Только вечером, мой господин - вечером у нас самое веселье!
– и упорхнула на вопль очередного жаждущего:
– -Эля!
Орк, проводив ее долгим взглядом, попытался избавиться от знакомого ощущения, что вызвали в нем две приятные женские выпуклости, два аппетитных "яблочка" по-прежнему стоящие у него перед глазами. Злобно обозвал себя "похотливым пусьмой", Йоки отхлебнул из тяжелой кружки густого хмельного напитка и снова уставился в огонь, тщетная надежда, что мысли залитые пивом наконец-то отпустят, и станет спокойно и хорошо как бывало когда-то, уже умерла. Эль мягким толчком ударил в глаза, душистые сладковатые ломтики моллюска вкусно таяли во рту, все было прекрасно, только тоска и не думала исчезать. Орк вздохнул, пытаясь сосредоточился на том, чем занимался с утра - на попытках не думать и не вспоминать. Безуспешных попытках. Непослушные, упрямые мысли все равно мельтешили в голове, обжигая болью, наверное, так обжигает огонь приговоренное к съедению бревно, заставляя его сначала чернеть, а потом рассыпаться седым пеплом.
Наполненная болезненным безумием седьмица неприятно отражалась в памяти как в зеркале. Рикки, такая же как всегда - веселая, остроумная Рикки ставшая вдруг далекой и чужой... Для него. Он вновь вспомнил ее слова, произнесенные почти седьмицу назад, единственные слова за долгой, молчаливой и странной трапезой из подаренных дядей Йохаром грибов:
– -Все будет так, как ты решил, - и тоска льдинкой застывшая в ее глазах. Печально-тоскливых глазах цвета расплавленного лунного золота.
А дальше... Дальше началось безумие. Гладкое, в капельках влаги, бедро девушки, от которого не отвести глаз даже неимоверным усилием воли. Тяжелые прерванные скрежетом собственных клыков сны. Будто бы случайные прикосновения возле душевых боксов, наполняющие его жаром, слабостью и безумием...
"Брось! Ты веришь в такие случайности?" - горько съязвил Йоки, и сделал еще один глоток из почти опустевшей кружки.
И снова услышал стальной холод безразличия в голосе Энрике. Он все еще пытался, как-то удержать ускользающую нитку дружбы, доверия и...
"Угу", - горько оборвал сам себя орк, - "про любовь лучше заткнись!"
– -Ты сам этого хотел, - Рикки произносила эти слова, как будто бросала тяжелые округлые камушки в свинцовую гладь воды зимнего канала, процедила и отошла, казалось, ей было неприятно даже просто находиться рядом с ним.
А ведь все верно. Он сам этого хотел. Желание исполнилось - Рикки отдалилась от него. Только вот с каждым новым днем терпеть это становилось все сложнее и сложнее. Какая же тяжелая пытка оказаться в одиночестве среди друзей, когда все вроде бы идет как обычно... Как обычно... Лишь незримая стена, которую он ощущает, с каждым днем становится крепче. Стена между ним и Рикки. Стена между ним и ребятами. Они слишком хорошо знают друг друга, чтобы не понять, что Рикки не желает общаться с ним. Не понимают, что случилось, но ощущают холодное равнодушие зимним зябким сквозняком гуляющее по казарме... Только дурак не догадается, что Рикки обижена на него, что он противен ей... Дурак, а еще разве что Доджет настолько погруженный в мир пыльных фолиантов, что похоже и не замечал прижившейся в казарме печали. Пожалуй только он и остался прежним в отношениях с мастер-курсантом Йокеритом, остальные же... Будто не могли простить ему того, что он обидел общую любимицу Энрике... Обидел и не раскаялся, не извинился, а продолжал делать вид, что все идет нормально, как всегда.