Пес и его поводырь

Пес опять пооткрывал с десяток банок консервов. Любит он их.

Пили полными стаканами, и через полчаса Саша отправился в магазин снова. Потом Саше стало плохо. Он едва успел добежать до скорбной раковины. Потом он умывался. Потом, подумав, принимал душ, потом опять блевал. Начались все прелести интоксикации. Печень заставляла организм выбрасывать яд этот консервированный во все отверстия и поры. Это продолжалось часа так три. Наконец Саша забылся тихим, тонким сном и к нему пришла покойная мать. Он не видел ее во сне лет пятнадцать. С тех самых пор, как она отошла. А тут пришла и по голове погладила.

…Пес сидел на кровати в трусах. Початая бутылка хлебного вина стояла рядом, бутылка с водой и яблоко. Саша встал, отобрал бутылку, завернул колпачок и положил ее рядом с собой, слева, под бок. Пес тяжело вздохнул, поднялся, вышел в гостиную, потоптался там, видно допивал вино из баллона. Потом вернулся и лег. Спал он при свете. Боялся отчего-то темноты.

Где-то около полудня Саша очнулся. Бутылки под боком не было. Не было в комнате и Пса. Саша встал, сел, лег, сел. Ну, здравствуй, столица.

Что хорошо у греков — санузлы. Или как там по-ихнему? Горячий душ, холодный, теплый. Затем долго чистить зубы, умываться, вернуться в комнату, переодеться в чистое, лежать и ждать Пса. Хочется есть. Пельмешек бы сейчас. «Снежной страны». Или сосисочек. Дорогих. Сладостных. Здоровье поправить. Рицинки холодной. Не осталось ли у этой собаки чего? Все выпито, но прибрано. Вынесены баночки. Крошки подметены. А вот и он сам.

— Доброе утро!

— Доброе.

— Чего ты, Саня, такой невеселый?

— Водку дожрал. А вроде трезвый. Отпусти меня, Песка.

Пес рассмеялся.

— Нет здесь животных. Брат Алексей — я. Сейчас нам накрывают внизу. А тебе нужно в Ивер.

— Что это?

— Брошюрок побольше читай. Путеводителей. Иверская икона Божьей Матери. Попросишь чего-нибудь.

— Чтоб ты водку не жрал. И домой хочу…

— А ты бы со мной не чокался. Я бы поостерегся.

— Тогда бы тебе все досталось, и ты бы подох.

— Мудро. Свежо и мудро. Доброхот…

Пес подошел к окну, посмотрел на торговую точку напротив, на небо.

— Я тебя, брат Александр, нанял. Ты свои должностные обязанности перевыполнил на определенном этапе. За это получаешь премию. Сто долларов. Нет, сто евреев. Вот. Трать по своему усмотрению.

Саша деньги взял нехотя. Посмотрел на свет, переложил в потайной карманчик, пуговку закрыл, проверил.

— Ну, пошли в Ивер. Как, правильно?

— По дороге объясню. Я, брат, здоровье поправил. Мне не дозволяется прикладываться. А ты проси, проси…

Из-за поворота показалась Иверская обитель. Монастырь с высокими стенами, а со стороны моря — башня.

Войдя в привратную церковь, они застали там русских отцов. Те стояли на коленях перед образом. Паломники, по виду немцы, вынули записочки, произносили имена. Пес встал в стороне, Саша уже с некоторым навыком закрестился, закланялся, подождал своей очереди, припал к иконе. Прошептал что-то. Когда входили, храм был пуст. Вот она, икона… Пес вглядывался в чудесный образ. На подбородке — как будто свежая пробоина. На шее застыл ручеек темной запекшейся крови. Прости нас!

Недалеко от монастыря — часовенка. В часовенке бьет чудотворный источник. Они напились и умылись чистой, холодной водой.

— Стоит часовня на том самом месте, где икона была принята иноком Гавриилом. По этим волнам шел Гавриил «яко посуху». На этот берег впервые взошла Божия Матерь. В последние времена Иверская икона с Афона уйдет, а сам Афон погрузится в море, — кратко объяснил Пес. — Вернешься в Россию, книжку купи в церковной лавке. На это тебе денег хватит.

— А на другое?

— А зачем тебе деньги? Я же рядом. И я рядом буду всегда, — не к месту стал балагурить Пес.

— Я в кафе не пойду. Ты опять нажрешься.

— Так накрыто уже. А с тобой или без тебя — какая разница?

— Как накрыл, так и закроет. Мы же не ели? Пошли дальше.

— Куда?

— В Пантелеймонов. Ты же туда хотел?

— Не, я не готов. Надо трезвиться и поститься. Поехали, брат, в Дафнию.

— А там?

— А там — паром.

— А пешком?

— А пешком далековато. Я только деньги занесу в кафе.

Саша ждал на пятачке автобусном, совсем рядом с их ночным пристанищем, примерно полчаса. Пес вышел, наконец, довольный, со свертком.

— Не хотел отпускать дяденька. На вот тебе, Сашка. Курочки. Рицинка там, помидорики. Поешь, покуда. Только кости не разбрасывай.

Аппетита у Саши не было. Глотнул вина, откусил от куриной ноги. Сложил все назад. Руки вытер бумагой.

Дорога в порт уже знакома. Красота несказанная за окном, хозяин в средней стадии опьянения — рядом. Пакет с курицей в сумке. Маслице, которое вручили монахи в Ивере, в бутылочке, в правом внутреннем кармане куртки.

Следующий нетрезвый сон Пса был явно наказанием.

Не сон это, а бесконечное воспоминание. Мука смертная. Черная Рожа привел его в город Двинск. Даугавпилс сиречь. Теперь не телевизор включил, а прямое видение прошлого приключения.

— Помнишь того бедолагу? — навис он над лежащим на кровати Псом, зубами людоедскими сверкнул.

— Пуммерса?

— Ага.

— Зачем его отладил?

— Были причины.

— Ты что, ревизор Комитета среднего образования с особыми полномочиями?

Черная Рожа теперь сидел во дворе, спиной к нему, под навесом кафешки, даже не оглядывался. Из окна комнаты легко мог быть виден, но Пес головы не поднимал. Рожа цедил кофе и читал газету на латышском языке. Скотина. Клоун. И никто на него не обращал ни малейшего внимания. Ну, сидит папуас во дворе скита на святом дворе и держит латышскую газету вверх ногами.