Пес в колодце

– Останьтесь на минутку. Как consigliere Совета я считаю, что эта женщина сейчас обязана дать предварительные показания.

– А это зачем?... – удивился capitano.

– Боюсь, что если мы не поспешим, сатана со своими поклонниками могут пожелать помешать ей дать показания. И подозреваю я, что в городе имеется множество не раскрытых еще слуг дьявольских, даже среди стражи.

– Ну да, лишний допрос не помешает, - согласился брат Джузеппе. – Хотя, надеюсь, что сатанинская сила не способна проникнуть вовнутрь Дворца Правосудия…

И как же он ошибался. Признания донны Пацци, сделанные в Высоком Доме, имели первоочередное значение для того, чтобы начать все процессы. Впоследствии я слышал их содержание, зачитанные в ходе Большого Процесса. Несчастная женщина описывала преступления Аурелии, которая, якобы, подвергла ее воздействию сатанинской силы, лишая ее сил и склоняя к послушанию. Она рассказывала про чары, осуществляемые Братством Сатаны – призываемых карах небесных, сглазах и болячках. Она рассказывала, что одни почитатели зла в виде ликантропов, то есть, принимая внешность волков, шастают по округе, разыскивая невинные существа, дабы возложить кровавую жертву на алтаре из женского тела. Довольно часто жертвой были детки, зачатые в грехе, но простыми людьми в воде крещенных, ибо известно всем, что жертва из невинных младенцев более всего радует князя тьмы. Полностью пропуская сексуальный характер собраний, она говорила про Вальпургиеву ночь как о величайшем жертвоприношении всей Розеттины дьяволу. Весьма живописно описывала она женщин, танцующих вокруг Великого козла, который спаривался с ними самыми разнообразными способами, обильно орошая их своим неисчерпаемым семенем, как всем ведомо, холодным будто лед…

Ну совершенно как на картине Маркуса ван Тарна.

В этом месте в протоколе стояло, что фра Джузеппе прервал допрашиваемую и спросил, как может она столь подробно описывать церемонию, в которой сама она участия не принимала. Донна Пацци поначалу глянула на отца Филиппо, а когда тот кивнул, заявила, что злое могущество Аурелии столь велико, что держит ее саму в послушании даже на расстоянии, позволяя ей видеть картины из весьма отдаленных мест… Рассказ вдовы занял почти что час времени. Лично мне он показался весьма похожим на описания из Liber demonicum, книги из библиотеки моего отца, читаемой чаще всего, поскольку дон Браккони исключительно охотно рекомендовал ее своим ученикам. В показаниях синьоры Пацци, понятное дело, не было ни слова о двузначных отношениях, соединявших вдову лично с ее исповедником.

Потом госпожу Пацци отвели в подвалы Дворца Справедливости, не делая ей никакого зла, наоборот, защищая от агрессивных нападок толпы. Вдова, явно от усталости и возбуждения, сильно тряслась, и на ее лице выступили синие пятна.

Утром охранник обнаружил ее в камере мертвой. Тело женщины опухло и почернело.

– Вот вам и доказательство того, что у сатаны длинные руки, а коварство его бывает небывалым, - прокомментировал это кардинал Галеани, прибыв к нам в дом на завтрак. Для инквизитора он странным образом был смущен ситуацией, в которой ему довелось допрашивать, в основном, собственных сторонников.

– Отрубим мы эти чертовы лапы, ой отрубим… - заверял его отец Филиппо.

Сатанинские лапы?! И тут страшная мысль пронзила мой мозг: до меня дошло, что во время того, как падре Браккони подавал вдове причастие, на его руках были тонкие шелковые перчатки.

8. Большая охота

Вспоминая события последующих дней, у меня постоянно складывается впечатление, все все это происходило не наяву, но было неким жестоким спектаклем или последствием сонного кошмара. Словно в легенде о ларце Пандоры, все гадкое, скрытое в самых черных закоулках души, вылезло на верх, залило улицы, по коврам вползло в Palazzo delia Giustizzia и залило всех нас словно помои и содержимое клоаки.

Признания донны Пацци привели к тому, что никто из пойманных не мог уже отпереться от своей роли в "шабаше". Потому одни лишь уменьшали ее, иные взваливали вину на других, считая, будто бы таким вот образом спасут головы себе и своим ближним. Говорили, что уже готовы последующие списки обвиняемых. Тем временем, из Венеции и Неаполя прибыли прославленные палачи, умелые в искусстве вызывать боль и извлекать правду на свет божий, при одновременном сохранении подозреваемого при жизни. Следствие вступило в новую фазу, тем более, когда Арнольф Гривальди на пытках сознался, что видел евреев, которые при помощи дьявольских штучек отравляли колодцы, тем самым приведя заразу в город. Той ночью загорелись дома в Юдерее, и там начали твориться страшные вещи, толпа осквернила синагогу, детей убивали прямо на улицах, женщин же, согнав их в здание старой миквы, спалили живьем. Только лишь с рассветом Дамиано Мальфикано во главе центурии войска, от имени Синьории положил край этой геенне.

Наиболее разумные мужи замечали неконтролируемое нарастание безумия, но они не видели, как всему этому противостоять. Отрицать наличие чар означало встать в рядах виноватых. А что еще могли они делать? Беспомощен был и сам кардинал Гаэтани. Видя, что дело выскользнуло из его рук и, что самое паршивое, бьет оно, в основном, по сторонникам папы римского, перепуганный, он слал письма в Рим с вопросами: что же делать? Вот только Святая столица молчала. А вот епископ Розеттины, Агосто, свойственник Торрелли, мог только лишь взывать к умеренности. Он даже посылал фра Джузеппе письма, приглашающие того к себе во дворец, на диспут, но тот, опасаясь за свою судьбу, предпочитал просто благодарить за подобную честь. Создав себе штаб-квартиру на колокольне церкви Санта Мария дель Фрари, окруженный гвардейцами Барццуоли и десятком молодых и, как он сам, одержимых монахов, он руководил толпами, утверждая, что для контакта с Господом никакие посредники ему не нужны.

– Вот если бы у Агосто был темперамент Пьедимонте, - вздыхал практически не трезвеющий в эти дни Маркус.

– И что мог бы он сделать, чтобы удержать фра Джузеппе?

– Да хотя бы предать его анафеме за то, что он главенствует в самосудах, и тем самым проколоть пузырь ненависти и болезни.

– А если бы монах обвинил епископа?...

– А он, наверняка, и сам его обвинит…

Опасаясь за судьбу Маркуса, я неоднократно уговаривал кго сжечь или, п крайней мере, спрятать свою картину с демонами. Тот отказывал, но как-то раз схватил нож и в ярости начал кромсать свой шедевр, рвать его на кусочки, после чего отправился сжечь его в камине.

Тем временем, по явному указанию Орландо Мальфикано, Лодовико покинул Розеттину, направляясь в Венецию, откуда он должен был перебраться к императорскому двору. Дважды он уговаривал меня ехать туда вместе с ним.

– Никто не знает, что мы там были, только лучше быть подальше отсюда, когда начнется процесс, - убеждал меня юный граф. – Похоже, дела идут к худшему.

Меня так и подмывало спросить, насколько же дела пошли вопреки первоначальным замыслам дона Орландо. Но я сдержал себя. Мне хотелось, чтобы никто не знал, что я подслушал переговоры старого графа, и что мне известно об интриге, в которой Пьедимонте должен был стать всего лишь слепым орудием..

– Езжай со мной, - повторял Лодовико. – Даст бог, все успокоится, тогда мы и вернемся. Отец утверждает, что к осени все завершится.

Я отказался. Не мог я покинуть тетку Джованнину. Ведь уж это я был ей должен. Хотя ни в чем помочь не мог. С отчаянием глядел я, как гаснет в ней жизнь, как водит она за мной своим единственным здоровым глазом, пытаясь выговорить простейшее слово: "Фре… ддино, Фре… ддино!".

Тем временем, повсюду велись усиленные поиски Аурелии и Беатриче, имена которых чаще всего повторялись в признаниях допрашиваемых. Только ведьмы словно бы под землю провалились. У меня были причины судить, что обе они спрятались за могучими стенами дворца семейства Мальфикано. И если бы они еще там и оставались. Великую куртизанку погубила, о ирония судьбы, излишняя самоуверенность и набожность. В день Нисхождения Духа Господня она отправилась в церковь, где, вся в черном, заняла место среди иных вдов. Никто ее и не распознал бы. Так нужно было случиться несчастью, или это был, как считают некоторые, перст судьбы, что во время молитвы от свечи загорелась ее вуаль. Она, конечно же, молниеносно затушила огонь, на миг открыв лицо.

Ее узнала соседка из семейства Урбини. И развопилась во все горло:

– Колдунья! Колдунья в храме Божьем!

Тут же монахи из свиты Пьедимонте схватили демаскированную женщину, которая от страха потеряла сознание, и поволокли ее через толпу, бросающую камни и оскорбления, во Дворец Правосудия. С нее содрали одежду и наверняка бы растерзали на клочки, если бы не фра Джузеппе, который успокоил чернь, поучая ее о том, что не стоит дарить Беатриче быструю смерть, поскольку для ведьмы предписаны долгие пытки и неспешный костер.