Песчаные замки

— Доброе утро, сестра.

— Привет, — ответила она.

— Что ты тут делаешь? — спросил он, громыхая тачкой и сворачивая с дорожки.

— Лозы подрезаю. По-моему, в этом году нас ждет хороший урожай.

— Угу, похоже на то, — буркнул он. — С ирригационной системой дела идут лучше?

— Кажется. Хотя хорошо бы, чтобы дождь пошел. Боюсь, как бы колодец не высох.

— Я за ним присмотрю, — пообещал Том.

— Приказав его выкопать, твой прадед вряд ли думал, что он будет снабжать водой монашескую общину, которая откроет школу и разведет виноградник.

— Наверняка думал. Больше всего на свете он любил монашек и выпивку.

— Ты, обыватель, — это не выпивка, — усмехнулась она, — а изысканное вино.

— Ты кого это назвала обывателем? — Том подошел поближе.

Берни шагнула назад, отвернулась. Дунувший по холму ветер бросил плат на лицо. Чувствуя, что Том стоит рядом, она откинула плат с глаз.

— Взгляни на моего брата.

Джон стоял на берегу у разбитого валуна, связывал цепью крупные осколки и вытаскивал на берег за линию прилива. Берни наблюдала за ним весь день. Теперь он взвалил камень на плечо, слегка пошатнулся и бросил в общую кучу.

— Сооружает новую скульптуру, — сказал Том. — Слушай, не ты ли его наставляла, советуя «сбросить с плеч ношу»?

— Хорошо бы. Хотелось бы мне вразумить их с Хонор.

— Да? Что бы ты им сказала?

— Посоветовала бы не ссориться из-за того, что им отлично известно. Они любят друг друга, у них трое детей…

— Утверждаешь, что дети связывают родителей? — спросил Том.

— Нет, не утверждаю. — Она сверкнула на него глазами.

— А мне только что послышалось.

— Зачем тебе вдруг понадобилось осложнять ситуацию? — спросила она. — Столько лет мы работали вместе изо дня в день. Я тебя вижу повсюду, ты ведешь за меня дела. Никогда никаких проблем не возникало. Почему теперь? Что случилось?

Он покачал головой, глядя на Джона.

— Все время их перед собой вижу. Джона и Хонор.

— Какое это к нам имеет отношение? — спросила Берни. Том искоса бросил на нее долгий мрачный взгляд, отчего она покраснела. Впрочем, не желая сдаваться, прямо взглянула ему в глаза. — Отвечай, Томас Келли.

— Слушай, — он схватил ее за плечи. — Может быть, ты прошла долгий путь, чтобы стать матерью-настоятельницей. Я этого не знаю и знать не хочу. Пусть для всех ты сестра Бернадетта Игнациус, а для меня по-прежнему Берни. Моя Берни…

Она заледенела, не в силах вымолвить ни слова.

— Разве любовь не священна? — допытывался он. — Разве бывает что-нибудь священнее, даже для такой верующей, как ты?

— Нет, — тихо признала она.

— О чем тогда еще говорить?

— Любовь для каждого разная, — сказала Берни. — Я люблю Бога. Сделала выбор и живу с тех пор такой жизнью.

— Знаю, — кивнул он, по-прежнему держа ее за плечи и глядя в глаза. Ей казалось, будто он хочет из нее что-то вытрясти… И вдруг Том выпустил ее. — Прости.

— Ничего.

— Просто Джон вернулся домой. И мне захотелось вернуть прежние времена. Помнишь? Когда мы все были молоды, куролесили на холмах… Помнишь, как тайком таскали вино из погреба моего деда, распивали за стенами?

— Помню.

— Тогда ты нарушала правила точно так же, как все.

— Правда. — Берни отвела глаза.

— Я думал, мы все вместе будем растить своих детей.

— Тебе надо жениться, — прошептала она. — Еще не поздно завести семью.

— Да? — спросил он. — Не будешь возражать, видя меня с женой и сынишкой в коляске?

— Не буду. Желаю тебе этого.

Том посмотрел на Берни сверху вниз, и она постаралась убрать с лица озабоченное выражение, скрыть волнение, думая прежде всего о том, чтобы Том ничего не заметил.

— Ах, Берни, вот моя семья.

Он повел рукой, охватывая широким жестом территорию Академии, виноградник, берег, ее, стоявшую рядом. У нее из глаз покатились слезы. Том протянул руку, большим пальцем смахнул их со щек.

— Все лицо перепачкала, — проворчал он. — Матери-настоятельнице больше нечем заняться, кроме подрезки виноградных лоз?

— Что может быть важней земледелия? — сказала она.

— Надо нам с этой парочкой что-то делать, — кивнул он вниз.

— Они в руках Божьих.

Том, прищурившись, покачал головой.

— Этого мало. Смотри, что он с нами сделал. Мы должны им помочь.

Они вместе смотрели на Джона, стоявшего на обломке валуна и размахивавшего кувалдой. Берни казалось, что каждый удар бьет прямо по ней. Она сложила руки, как в молитве, на самом деле, защищаясь от чувств, которые так долго скрывает.

— Джона всегда спасала работа. Он любит ее, ею живет.

— Как бы не покалечился, — проворчал Том.

Берни пристально смотрела на брата. Он совершил революцию в мире искусства, обладая головокружительной свободой духа, создавая недолговечные скульптуры из природных элементов и света, фотографируя их ручным аппаратом, а потом отдавая на волю ветра и моря. Звучит тихо-мирно, но, глядя на него теперь, она видит ярость, жестокость, насилие.

— Сам себя ненавидит, — тихо молвила Берни, — за то, что случилось в Ирландии.

— Ты имеешь в виду брата, — уточнил Том, — или себя?

— Мы, Салливаны, все переворачиваем с ног на голову.

— Ну, не ты одна это делаешь.

Она знала — Том прав, знала, что надо сделать. Погладила его по щеке дрожащей рукой. Он схватил ее за запястье, хотел удержать. Вечно старался ее удержать, а она умоляла, чтобы отпустил. Закрыла глаза, отступила, отвернулась, собравшись бежать вниз с холма в монастырь, и услышала, как ее кто-то окликнул.

Это был не Том и не Бог. Этот голос Берни слышала во сне и снова подумала, как давно и часто думала, не пора ли ответить на зов.