Песчаные замки

— Пожалуй, сегодня не пойду, — послышался голос Реджис. — В другой раз обязательно.

— Пойдешь, — отчетливо произнес Питер. — Тебе лучше убраться отсюда.

Кровь у Хонор вскипела, но она видела, что Джон сидит спокойно — если и не совсем безмятежно, то и не взрывоопасно. Видела в его глазах жар, как всегда. Если знать, куда смотреть, ему никогда не удастся скрыть гнев, ярость, печаль, радость, страсть. Но Реджис с Питером, вновь войдя в дом, увидели только улыбку на его лице.

— Значит, вы познакомились, — заключила Реджис, переводя взгляд с Питера на отца.

— В полной мере, — подтвердил Джон.

— Я очень рад, — сказал Питер.

— Я тоже.

Питер пристально уставился на него, держа Реджис за руку.

— Знаете, я должен был просить у вас ее руки, если бы вы были где-то поблизости.

— Питер! — воскликнула Реджис.

— Никогда не поздно, — заметил Джон.

— Ну, я уже спрашивал миссис Салливан. И она нас благословила.

— Тогда будем считать дело конченым, — сказал Джон.

— Спасибо, папа! — Реджис бросилась отцу на шею, а Хонор, глядя ему в глаза, видела в них тот самый бунтарский дух, который всегда больше всего любила, угасший в тюрьме и теперь снова зажженный Питером. — Пожалуй, все-таки, пойду с Питером в пляжный кинотеатр.

— Пляжный кинотеатр в Хаббард-Пойнт, — проговорил Джон, глядя на Хонор.

— Мы с твоим отцом часто ходили, — припомнила она.

— И снова будете ходить, — уверенно произнесла Реджис.

И ушла со своим женихом, оставив отца с матерью, смотревших им вслед. Когда машина Питера двинулась по подъездной дорожке, Хонор посмотрела на Джона. Оба не сдвинулись с места, замерли на минуту, и если бы она в ту секунду закрыла глаза, то могла бы поклясться, что он не исчезал никогда, а все время был рядом.

Глава 19

Хонор в полном беспамятстве работала у себя в мастерской. Новый этап начался три дня назад после ухода Джона, который с тех пор не показывался. Вокруг царил полный разгром — валялись эскизы, палитры со смешанными красками, у стен громоздились холсты. Закончив картину, изображавшую отца с дочерью, она принялась за новую.

Вытащила давно спрятанную коробку со снимками. Он никогда не имел возможности запечатлеть свои скульптуры в последний раз, но тут хранились фотографии, сделанные в Баллинкасле, фиксировавшие сооружение инсталляции шаг за шагом. Она отыскала и свой альбом, оставшийся от той поездки, пролистала страницы с зарисовками, которые набрасывала в роковой первый день, стараясь уловить тревожную атмосферу — руины замка, сооружение на краю утеса.

Копаясь в коробке, нашла вырезки из газет Западного Корка. У нее было время прочесть их в больнице Святого Финана в ожидании выздоровления Реджис, которая была в полном шоке, не могла ни говорить, ни есть. К тому времени Джона препроводили в камеру предварительного заключения, и Хонор читала в газетах подробности произошедшего.

Санитарки приносили ей чай, выражали сочувствие женщине, муж которой совершил столь ужасный поступок. В газетах писали, что Джон затеял жестокую драку, вещественные доказательства свидетельствовали, что он гнался за Уайтом по краю утеса — в двух местах погибший потерял много крови. Хонор слышала, как санитарки шептали: «Он из него мозги вышиб».

Ей стало плохо. Им не все известно. Почему Джон не позволяет своим адвокатам улаживать дело? Да, он признался в убийстве Грегори Уайта, но почему не сослался на самозащиту, на то, что защищал Реджис? Вообще отказывался говорить об этом, получив обвинительный приговор в уголовном суде Корка.

Когда дочка настолько опомнилась, что можно было уйти из больницы, все было кончено. Примчавшись в Корк, Хонор узнала, что Джона приговорили к шести годам тюрьмы. «Подумай о девочках!» — кричала она, а он только качал головой, не в силах взглянуть ей в глаза, отвечая: «Именно о них я и думаю. Не хочу, чтобы Реджис давала свидетельские показания».

Она рыдала под его непреклонным взглядом над его упрямством, страстью, яростью, превратившимися в нечто несокрушимое и ужасное, что, как ей казалось, могло уничтожить семью точно так, как и человека, посмевшего посягнуть на нее. Смотрела, как охранники уводили мужа в камеру и понимала, что привычная жизнь кончена. Она никогда не простит его за то, что он от них отказался.

Теперь, когда она бросала на холст краски, изображая место гибели своей семьи — Баллинкасл в Ирландии, — на нее вихрем нахлынули те же самые чувства. Она писала разрушенный замок, уничтоживший ее семью, и упрямого мужа жестоко и грубо, как камни, служившие материалом для его произведений, и по щекам ее текли слезы.

Закатав рукава, вспотев, перепачкавшись краской, чувствовала, как что-то выливается из глубины души. Живопись вновь принесла несказанное успокоение, в котором она нуждалась больше, чем когда-либо прежде. Утомленная летней жарой, Хонор вымыла кисти, пошла на кухню за стаканом холодного чая.

Потягивая ледяной напиток, уселась за кухонный стол. Девочки разошлись по своим делам. Реджис работала в библиотеке, Агнес делала уборку в монастыре, Сес каталась на велосипеде.

Цветы Джона стояли в вазе посреди стола, голубые лепестки понемногу опадали вместе с кучками золотистой пыльцы. Хонор смотрела на кружки золотой пыли на стекле, не находя в себе сил ее вытереть — она казалась такой же красивой, как сами цветы. Порой долговечные жизненные явления и события трогают душу не больше, чем краткосрочные и погибающие. С такой мыслью она потянулась к своему письменному столу за принесенным Берни письмом.

Она мудро напомнила Хонор ее собственные слова, давно высказанные в письме своей лучшей подруге, сестре любимого мужчины, испытывавшей столь же тяжкие мучения и сомнения. Рисунок на конверте, видимо, набросала сама Берни. Морское чудовище и фамильный крест Келли. Глядя на него, Хонор поняла, что она хотела напомнить об их взаимной связи.

В родной семье редко вспоминали о прошлом. Деды, бабки, родители Хонор жили в постоянном восторге от того, как им повезло, что их предки перебрались в Америку.

«Не оглядывайся назад», — таков был девиз ее отца. Какие бы беды ни вынудили их предшественников покинуть Ирландию, лучше об этом не думать.

Поэтому, познакомившись с Джоном, Берни и Томом, она словно проснулась. Они вместе рыскали по холмам, проникаясь историей.

— Я еду в Ирландию, Берни, и тебя беру с собой, — объявил однажды Том, идя рядом с ней вдоль стены приблизительно через год после находки шкатулки.

— Посмотрим, — попыталась она улыбнуться. Ее сильно влекло в монастырь; Хонор знала, как разрывается Берни при мысли о Томе.