Пещера Лейхтвейса. Том первый

— Куда вы меня ведете? — спросил Кольман спустя несколько времени.

— Скоро увидите, — ответила она, — я могу указать вам место только тогда, когда мы подойдем к нему уже совсем близко.

Старик, сильно волновавшийся при заманчивой мысли заработать за одну ночь пятьдесят золотых, в конце концов увидел перед собою освещенную луной реку Рейн. Когда они обогнали выступ мыса, показались призрачные очертания какого-то замка.

— Вот куда мы идем, — проговорила незнакомка, указывая на здание.

— Боже! — воскликнул Кольман. — Да ведь это Кровавый замок.

— Да, в нем беглец и скрывается, — ответила она. — Если вам страшно, то можете вернуться, но тогда вы, конечно, лишитесь заработка в пятьдесят золотых.

— Иду, — дрожащим голосом отозвался старик. — Неужели вы думаете, что я, подобно глупой толпе, верю, будто в Кровавом замке есть привидения? Привидений не существует, а что касается живых людей, то, насколько мне известно, в замке живут какие-то две женщины, с которыми я, в случае надобности, сумею справиться.

Они приблизились к заднему фасаду замка и вошли в маленькую комнатку, которая почему-то была открыта. Затем они прошли через двор.

Кругом было тихо, лишь на стенах мерцали призрачные тени. Вдруг кто-то сильной рукой схватил Кольмана за горло и повалил его на землю. Какой-то высокого роста мужчина прижал ему грудь коленом и громко спросил:

— Знаешь ли ты меня, Михаил Кольман?

У старика глаза вылезли из орбит и лицо перекосилось от смертельного ужаса.

— Да, я знаю тебя, — с трудом проговорил тот, — и знаю также, что теперь я погиб. Ты разбойник Лейхтвейс. Негодяй! Ты заманил меня в ловушку, чтобы убить.

— Убить? — насмешливо произнес Лейхтвейс. — Это было бы слишком легким наказанием для тебя. Нет, ты останешься жив, но я сделаю тебя нищим. Ты мучил свою внучку, бедную Ганнеле, ты заставлял ее голодать, ты продал ее рыжему Иосту и чуть не загнал ее в могилу. Слушай же, какого рода наказание я придумал для тебя.

Лейхтвейс связал старика по рукам и ногам и произнес:

— Я сейчас повешу тебя вон на том крюке на стене, но я не задушу тебя, а именно только повешу для того, чтобы ты висел между небом и землей. А пока ты будешь здесь висеть, я пойду в твой дом и заберу все твои деньги. Затем ты больше никогда не увидишь своего дома, своих амбаров и всего того, что ты нагреб, будучи в Доцгейме старшиной. Я подожгу твой дом, и когда ты отсюда увидишь зарево, то так и знай, что разбойник Лейхтвейс поджег твой дом со всех четырех сторон с тем, чтобы ты завтра вернулся к развалинам — нищим. Вот твое наказание за скупость и бессердечное отношение к бедным, а также и за муки, перенесенные от тебя твоей внучкой Ганнеле. Живей, старый грешник. Вот на этом ржавом крюке в стене я тебя повешу, как узелок с одеждой.

Исполнив свою угрозу, Лейхтвейс собрался уходить. Но тут старый ростовщик хриплым голосом крикнул ему:

— Сжалься надо мной! Отпусти! Я заплачу тебе большой выкуп и клянусь, что никто не узнает о том, что сегодня ночью произошло между нами. Но не разоряй моего дома, не поджигай его. Я ведь копил свое имущество в течение целой жизни, отказывал себе во всем. Сжалься, Лейхтвейс! Сжалься!

— А разве ты сам знал, что такое жалость? — в негодовании воскликнул Лейхтвейс. — Разве ты жалел бедняков и несчастных, которых грабил, последнее имущество которых безжалостно описывал и продавал? Нет, Михаил Кольман, я не могу сжалиться над тобой. Виси и умирай с голоду. А зарево на небе покажет тебе, что все твое состояние погибло в огне.

Старик стонал, метался и рвался, чтобы как-нибудь освободиться от веревок. Но Лейхтвейс не удостоил его больше ни одним взглядом, а вышел из ворот, где у калитки его уже ждала Лора. Это она заманила Михаила Кольмана в Кровавый замок.

Приблизился и Рорбек, который стоял на часах вблизи замка.

— Теперь пойдем в дом старшины, — сказал Лейхтвейс. — Мы должны торопиться, чтобы никто не застал нас за работой врасплох.

Разбойники со своей прелестной спутницей прошли через лес и приблизились к ограде усадьбы Кольмана. В селе все спали. Они перелезли через ограду, выломали заднюю дверь и вошли в ту комнату, где незадолго до этого старый скряга сидел за столом и считал деньги.

— Ганнеле должна находиться где-нибудь в доме, — шепнула Лора Лейхтвейсу. — Не разбудить ли ее и не сказать ли ей, чтобы она покинула дом?

— Да, пожалуй, — согласился Лейхтвейс, — но только смотри не разбуди рабочих. Насколько я знаю, они спят в заднем флигеле, а потому сумеют спастись, когда начнется пожар.

Лора вышла из комнаты, а Лейхтвейс с Рорбеком открыли при помощи отмычек ящики письменного стола и вынули все, что там лежало.

— Мы возьмем с собой только наличные деньги, — приказал Лейхтвейс. — Все остальное пусть погибает.

Рорбек открыл мешок, который он принес с собой, а Лейхтвейс высыпал туда все деньги, которые он нашел в ящиках. Когда Рорбек уже завязывал мешок, в комнату вбежала Лора.

— Ганнеле нигде нет, — сообщила она. — Вероятно, она из страха перед своим дедушкой куда-нибудь убежала.

— Тем лучше, — отозвался Лейхтвейс. — Она не будет подвержена опасности, когда запылает этот дом. Посмотри-ка в кухне, Рорбек, нет ли там масла. Оно бы нам очень пригодилось.

Рорбек вышел из комнаты. Тут Лора обняла своего возлюбленного и сквозь слезы спросила:

— Гейнц, разве ты не совершаешь страшного преступления, поджигая добро другого человека? Разве за это мы сумеем дать ответ Богу?

— Дорогая моя! — воскликнул Лейхтвейс, нежно прижимая к себе Лору. — Добро это добыто ценой тысячи грехов, и каждая монета, которую мы берем с собой, орошена потом и кровью несчастных бедняков. В этой комнате раздавалось столько проклятий и пролилось столько слез, что мы имеем полное право сровнять этот дом с землей. Это будет равносильно тому, как если бы мы в лесу раздавили гадюку.

Тут вернулся Рорбек с большой жестянкой, доверху наполненной маслом.

— Хорошо, что этот старый скряга выписывал все свои запасы из города оптом, — сказал он, — а делал он это для того, чтобы не дать заработать сельскому лавочнику. Благодаря этому у него на кухне имеется масло в таком изобилии, что можно поджечь хоть всю деревню.

— Лора, — приказал Лейхтвейс, — облей маслом мебель, пол и стены. Да торопись, слышишь, в коровнике громко мычат коровы, как будто там находятся люди.

Разбойники облили все, что можно было, маслом, а потом Лейхтвейс собрал охапку соломы и тряпок и зажег их.

— Готово! — воскликнул он, и глаза его засверкали зловещим блеском. — Так разбойник Лейхтвейс карает угнетателей бедняков.

Он бросил горящую солому на постель старика, на | пропитанные маслом подушки. Почти сразу поднялось к потолку зеленовато-желтое пламя. Деревянная кровать затрещала, и полминуты спустя вся комната наполнилась удушливым дымом.

Лейхтвейс взял за руку дрожавшую всем телом Лору и вместе с ней выбежал из дома.