Пещера Лейхтвейса. Том первый

— Теперь надо бежать, — последовал ответ.

— Бежать? — испуганно повторила Гунда. — Но куда? Где на земле можем мы найти уголок, в котором мы были бы безопасны от преследований?

— А ты согласна идти за мною? — спросил Бруно, приподнимая ее головку и смотря ей прямо в глаза.

— Куда бы ты ни повел меня, — твердо произнесла девушка, — я всюду последую за тобой. Веди меня. Ни бури, ни дикие страны, ни сама смерть не страшат меня, если я буду идти рука об руку с тобою.

Некоторое время они стояли, тесно прижавшись друг к другу.

— Слушай, дорогая, — начал твердым голосом Бруно. — Я составил единственно годный план нашего спасения. Ты права, нас будут преследовать. Велика сила тех, кто стоит во главе Ордена, к которому я принадлежу. Даже под землею мы не спаслись бы от их гнева. Тебя навеки заточат в монастырь, меня, разлучив с тобою, отошлют в Америку, в дом трапиистов, как называются у них наказанные члены братства. Там я, вдали от тебя, скоро погиб бы.

— Не говори так, мой милый, — вздрогнула Гунда. — Одна мысль об этом приводит меня в ужас. Неужели я потеряю тебя?

— Нет! Этого не будет! — с горячностью воскликнул Бруно. — Мы будем счастливы. Иди в свою комнату, Гунда, сними этот скромный наряд служанки, завяжи его в узелок, а сама надень другое платье. То же самое сделаю я с моим одеянием патера. У меня есть костюм охотника, умершего недавно в деревне. Он просил сохранить его, пока не придет за ним его престарелая мать. Но старушка умерла два года тому назад. Я уверен, что меня в этом наряде никто не узнает. Еще сегодня ночью мы спустимся к Жабьему пруду. Он более похож на глухое озеро, чем на пруд, и на его берегах мы никого не встретим. Там мы бросим в воду нашу одежду. Когда ее найдут, то все подумают, что мы разделись и бросились в воду, а одежду нашу ветром сбросило в пруд. Мы же с тобой потайными тропинками доберемся до Франкфурта-на-Майне, откуда нам будет уже не трудно добраться до Гамбурга. Там мы сядем на корабль и уедем в свободную Америку, где все равны, где от человека требуют только работы, трудов и прилежания.

А я хочу работать, — закончил он с жаром. — Для тебя, моей Гунды, я буду работать с утра до ночи не покладая рук. Я сам срублю наш дом, сам разведу вокруг него сад, прекраснейшим цветком которого будешь ты, моя дорогая. И если мы найдем людей, которые пожелают от меня, бывшего служителя Бога, слышать Его слова, то я буду проповедовать им ту заповедь, которой научила меня ты, мое солнце. Заповедь эта гласит: «Любите друг друга, люди, и ничем не смущайтесь в вашей любви, ибо нет греха в любви».

Снова замерли в объятиях влюбленные и не заметили, что через оконное стекло смотрят на них два горящих глаза, сверкающие как уголья из-под черного спущенного монашеского капюшона.

Гунда и Бруно разошлись по своим комнатам и когда через четверть часа сошлись снова в столовой, крик удивления сорвался с губ каждого.

Гунда надела платье поселянки, и из-под маленькой шапочки, светлым пятном выделявшейся на ее темно-каштановых волосах, блестели ее чудные глаза.

А Бруно? Бруно исчез… Перед девушкой стоял стройный, красивый юноша. Исчезла черная бесформенная сутана, исчез наперсный крест. Стройные ноги плотно облегали лосины, на плечах красовалась зеленая шелковая куртка, тонзуру прикрыла войлочная шляпа с пером, а на левом бедре висел охотничий нож. Через плечо было повешено великолепное охотничье ружье.

— Как ты красив, мой Бруно, — с восторгом прошептала Гунда. — Твое графское происхождение отражается теперь и на твоей внешности. Вероятно, именно такими были твои предки. Как гордо блестит твой взор, как уверенно выпрямилась твоя фигура. Берегись! Под новой одеждой бьется иным темпом и твое сердце. Ну, идем. Об руку с тобой я пойду, куда пожелаешь.

Внезапно она вздрогнула и бессильно опустилась на скамейку. До слуха Бруно долетели сдержанные рыдания.

— Что с тобой, дорогая? — заботливо спросил он.

— Так, ничего… Я вспомнила только о том, кого теперь никогда больше не увижу, кого я очень любила, кого знала, не зная еще тебя…

В сердце Бруно змейкой зашевелилась ревность.

— Кто же это, Гунда? — с тревогой в голосе спросил он.

— Это мой отец, Бруно.

— Твой отец, — облегченно вздохнул Бруно. — Гунда, приподними завесу над твоим загадочным прошлым. Скажи мне, кто ты, откуда ты происходишь. Какая тайна связана с твоим именем? Почему патер Леони поместил тебя здесь, у меня, в качестве простой служанки?

— Бери меня такою, какою знаешь, — печально дала ответ девушка… — Не выпытывай у меня моего прошлого. Удовольствуйся тем, что я люблю тебя и что я чиста и невинна.

— Я верю тебе, моя Гунда, — произнес Бруно, целуя свою возлюбленную. — Больше ты никогда не услышишь от меня вопроса о твоем прошлом. Ну а теперь — идем.

Они еще раз осмотрелись в комнате, где впервые свела их судьба, где они полюбили друг друга, где, наконец, заключили союз на всю жизнь… С грустью останавливались их взоры на дорогих по воспоминаниям предметах. Затем оба, прижимаясь друг к другу, покинули дом.

Бледное лицо монаха в окне исчезло.

Бруно запер дверь, а ключ положил себе в карман…

— Пусть взламывают дверь, если захотят проникнуть в дом, — сказал он. — Я, Гунда, захватил с собою деньги… Их, правда, немного, но все же достаточно для того, чтобы добраться до Америки и купить там клочок земли. Все свое колоссальное состояние я пожертвовал на церковь в день моего посвящения в священнический сан. Но я не жалею об этом. Я ухожу отсюда более богатым, чем все властители мира вместе: я увожу с собой тебя, мою Гунду.

Тесно прижавшись друг к другу, не оглядываясь, шли влюбленные через деревню, на улицах которой уже не было ни души. Все спали. А позади них кошачьими шагами кралась фигура монаха. Прячась в тени домов, за деревьями, украшавшими улицу, прижимаясь к заборам, монах не терял из вида молодых людей, оставаясь сам незамеченным. Когда, пройдя Доцгейм, Гунда и Бруно приостановились, чтобы бросить последний взгляд на родные места, монах кинулся на землю и благодаря его черной одежде слился с темнотою ночи…

Но вот и Жабий пруд. Это был тот самый пруд, из которого Лейхтвейс спас когда-то Ганнеле.

— Ну, бросим в него наше прошлое, — торжественно произнес Бруно. — Пусть его носят воды Жабьего пруда.

И, размахнувшись, он швырнул вынутую из узелков одежду в воду. Описав большой круг, одежда упала в широкий пруд и застряла около купы водяных растений, черным пятном выделяющихся у противоположного берега.

— Прекрасно, — заметил Бруно. — Теперь наше платье не утонет, его найдут и сочтут нас утонувшими.