Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Пещера Лейхтвейса. Том третий
Шрифт:

И знахарь плотнее надвинул на брови чучело совы и подошел к костру, вокруг которого происходила пляска мира.

По приказанию знахаря одна из индеанок, отвратительная, грязная старуха, отвела Лору и Елизавету в вигвам, стоявший недалеко от входа в котловину, на расстоянии выстрела от поста караульных. Жилище находилось на небольшом возвышении почти одно, так что снизу легко было за ним наблюдать и выйти из него или войти незамеченным было совершенно невозможно. Очевидно, недаром отвели Лоре и Елизавете именно этот вигвам. О каком-либо внутреннем убранстве, конечно, не было и речи. Пол устилала грубая циновка, а на ней лежали набитые сухими листьями подушки.

Ни стула, ни стола, то есть не было и намека на ту мебель, к которой привык цивилизованный человек. Индеанка ввела пленниц, а затем оставила их одних, проговорив что-то на своем родном языке — не то угрозу, не то привет.

Несчастные женщины, рыдая, обняли друг друга. Долгое время они от слез не могли выговорить ни слова. Наконец Лора мягко потянула Елизавету на одну из подушек.

— Плачь, дорогая сестра, плачь, — сказала она, — слезы облегчают. Да, положение наше ужасно. Печальна наша судьба.

— Не твоя, Лора, — сказала Елизавета, — ты во всякое время имеешь возможность вернуться к нашим.

— Ты думаешь? — заметила Лора. — Нет, Елизавета, мне кажется, что ты не права. Апачи никогда не допустят, чтобы я сообщила своим о тайнах их стана; для этого они чересчур подозрительны и хитры. Когда я пошла с тобою, я знала, что я сама отдаю индейцам свою свободу.

— Но ведь Лютый Волк поклялся, что пощадит твою жизнь.

— Он поклялся! Что значит клятва индейца?

— Но ты все-таки счастливее меня! — воскликнула Елизавета и снова горько разрыдалась. — Ты, по крайней мере, не возбудила страсти этого ужасного дикаря. А я, я, несчастная, разожгла его животное чувство. Боже мой! Что ожидает меня?

Елизавета громко зарыдала и, упав на подушку, в отчаянии схватилась за волосы, так что роскошные черные кудри рассыпались чудными волнами.

— Нет, но я не доживу до этого позора! — воскликнула она через некоторое время с твердою решимостью в голосе. — Я безоружна, но я вырву у этого дикаря его собственный нож и всажу его себе в сердце, как только он осмелится дотронуться до меня пальцем.

— Слушай меня, дорогая сестра, — мягко утешала Елизавету Лора. — Не думай о худшем. Ведь у нас остается надежда, правда, только надежда, но я верю в спасение.

— Не говори так громко, — остановила ее Елизавета.

— О, ведь мы говорим по-немецки, а здесь никто не может нас понять. Лейхтвейс в последнюю минуту, когда мы прощались, сказал, что завтра же ночью сделает попытку вернуть нам свободу. Ты знаешь, мой муж не изменит данному слову, а твой, конечно, пойдет в огонь и в воду для того, чтобы вырвать тебя из рук этого негодяя раньше, чем вождь возьмет тебя. Пока ты плакала и предавалась отчаянию, я все внимательно осматривала и запоминала виденное. По дороге сюда я нашла случай окинуть взглядом весь стан индейцев и сообразить, есть ли у нас возможность бежать или, по крайней мере, оказать нашим мужьям содействие в замышляемом ими нападении.

— И к какому же ты пришла заключению?

— Трудно, очень трудно проникнуть в стан апачей, трудно, но не невозможно, — ответила Лора.

— Не невозможно, — проговорила Елизавета, и в голосе ее задрожала надежда. — Невозможно…

— Нет, не невозможно, — твердым голосом повторила Лора. — Насколько я заметила, на карауле стоит десять человек. Наших, правда, только семь, но они явятся внезапно и застанут их врасплох, а это дает им большое преимущество. Если Лейхтвейсу и его товарищам удастся напасть на караульных и убить их ранее, нежели они успеют забить тревогу, то им до нас уже недалеко, и наше спасение возможно. Ах, да услышит Бог мою горячую мольбу!

В эту минуту полог палатки приподнялся и к пленницам снова зашла старуха служанка. Она принесла с собою несколько мисок и поставила их

перед Елизаветой и Лорой. Лютый Волк посылал пленницам кушанье с собственного своего стола. Обед был недурен. Большой кусок жареной баранины да лепешка маиса, в приготовлении которых индейцы большие мастера, наконец, большая кружка напитка, похожего на мед, — все это было аппетитно и располагало к еде.

Лора не стала долго церемониться. За неимением ножей и вилок, которые индеец считает совершенно излишней роскошью, пришлось, правда, пустить в ход свои пальцы, но голод заставляет мириться и не с такими еще неудобствами.

Елизавета едва дотронулась до еды и только по настоятельной просьбе Лоры съела небольшой кусок маисовой лепешки.

— Ты поступаешь неразумно, Елизавета, — уговаривала ее Лора, — если не заботишься о том, чтобы поддержать в себе физические силы: кто знает, сколько нам предстоит еще лишений, какие тяжелые, быть может, ожидают нас дни — хорошо тогда, если хватит силы вынести все это.

Когда пленницы пообедали, старуха индеанка пришла убирать посуду. Этим случаем Лора воспользовалась для того, чтобы вступить с нею в разговор. К счастью, старуха, как, впрочем, и большинство ее соплеменников, знала кое-какие крохи английского языка, так что с нею можно было хоть немного столковаться.

— Ты назначена служить нам, — начала Лора разговор.

Старуха только сердито кивнула головой.

Но Лора сорвала с себя коралловое ожерелье и, подавая его старухе, сказала:

— На, возьми эту награду за свои труды; ожерелье пойдет тебе прекрасно, или, может быть, у тебя есть дочери, которых тебе хочется принарядить более, чем себя?

Старуха даже не ответила на этот вопрос, жадно схватила ожерелье и кокетливо, как и все краснокожие женщины — или скажем лучше, как все женщины вообще, — сейчас же надела его на себя и завертелась в восторге, как восемнадцатилетняя красавица в вигваме своего жениха.

— В самом деле, — воскликнула Лора, — ожерелье тебе удивительно идет, оно молодит тебя на целых два десятка лет!

— Белая женщина очень добра, — сказала старуха индеанка, — она лучше моей дочери.

— Разве твоя дочь живет здесь в стане?

— Да.

— Как ее зовут?

— Красная Гвоздика — жена Лютого Волка, возлюбленная вождя.

— И ты говоришь, что она нехорошо к тебе относится?

— Нет, с тех пор, как вождь взял ее к себе в вигвам, она более не хочет меня знать. Она возгордилась, забыла обо мне и вот только сегодня вспомнила старуху мать, выхлопотала у вождя, чтобы он приставил к вам ни кого другого, как меня. Все наши старухи завидуют мне.

— Как? За то, что ты назначена прислуживать нам?

— Да. Прислуживать пленницам вождя и стеречь их — считается большою честью, к тому же я буду иметь от этого еще другую выгоду: по обычаю, служанка, оберегающая пленниц, когда их убьют, получает всю их одежду.

Молодые женщины в ужасе переглянулись. Старуха говорила об их смерти, как будто это было уже решенное дело.

— Разве ты полагаешь, что нас убьют? — спросила Лора, предпочитая узнать всю правду, нежели оставаться в тягостной неизвестности. — Кому же нужна наша смерть, ведь мы никому не мешаем?

— Апачи убивают всякого бледнолицего, который попадает в их руки, — возразила старуха с трогательной откровенностью, — пока нас охраняет Великий Дух, еще не было белого пленника, которого не принесли бы ему в жертву. Вас сначала привяжут к столбу пыток, а потом вас сожгут.

Елизавета закрыла лицо руками, но Лора даже бровью не моргнула, притворяясь, что слова старухи ее нисколько не испугали.

— Нас будут пытать, а потом сожгут? — говоришь ты. — Что ж, если это будет сделано в честь Великого Духа, то нам роптать не приходится.

Поделиться с друзьями: