Пещера Лейхтвейса. Том третий

— Они будут здесь через час, — еще раз повторил охотник тоном, который уже не допускал никакого сомнения.

У Лейхтвейса вырвался невольный ликующий крик.

— Неужели, — воскликнул он, — ты приведешь нам семьдесят, восемьдесят вооруженных людей? Боже! Не сон ли я вижу, или, может быть, я не понял тебя, старый Боб?

— Я, кажется, говорил определенно и ясно, — с обычной своей добродушной резкостью заметил старый Боб. — Повторяю, через час здесь будет около восьмидесяти человек, вооруженных с ног до головы, и — что главное — опытных в битве с краснокожими дикарями, хорошо знающими все здешние места. Я не сомневаюсь, что они с радостью помогут двум честным храбрецам, у которых дьяволы индейцы похитили их самое драгоценное добро.

— Так объясни же нам это, Боб, — попросил Лейхтвейс и сел к старому охотнику под дуб. — О! Ты не знаешь, как сладостна надежда, когда все уже казалось потерянным навеки. Расскажи нам все, чтобы мы знали, на что нам можно рассчитывать и чего мы должны опасаться.

— Опасаться в эту минуту нужно только того, — проворчал старик, — как бы у меня не потухла трубка, а потому будьте так любезны и дайте мне огня, а то без трубки плохой совет, и если бы меня пригласил сам президент Соединенных Штатов, наш дорогой Джордж Вашингтон, чтобы поговорить со мною о цивилизации запада, то и тогда я пришел бы с трубкой — иначе он не вытянул бы у меня ни единого слова.

Смешно было видеть, как все семь разбойников разом полезли в карманы доставать огниво и кремень, стараясь угодить добродушному старику Бобу.

— Ну, это будет, пожалуй, чересчур, — сказал старый Боб, с улыбкой поглаживая свою седую бороду. — Приберегите остальной огонь на завтра. В стычке с апачами он, наверное, будет вам полезен. Ну вот, теперь я закурил, так слушайте: вы знаете, что я занимаюсь здесь охотой на пушного зверя, шкуры которого я за хорошую цену сбываю большим торговым фирмам восточных штатов, теперь открывшим отделения почти повсюду. Не могу сказать, чтобы это занятие было очень легкое и безопасное, только, черт возьми, я не променял бы его ни на какое другое. Когда-то и я спал на мягкой постели да шатался по ресторанам, воображая, что это бог весть какая приятная жизнь. Но тридцать лет тому назад, промотав окончательно все свое состояние, я пришел сюда, в эту дикую глушь, чтобы начать совсем новую жизнь. Меня привела сюда не одна необходимость зарабатывать себе на хлеб, я искал глуши и уединения еще по другой причине. Жизнь познакомила меня с людьми. Я узнал их жадность, подлость, лицемерие — и все это опротивело мне до такой степени, что мне хотелось вообще более не встречаться с человеческим обществом.

На последние деньги я купил себе лучшую винтовку, которую только мог разыскать — вот эту самую, я всегда ношу ее с собой, — она не раз уже спасала мне жизнь, когда я стоял лицом к лицу с кровожадным, как зверь, краснокожим; и вот зажил я жизнью вольного охотника. Ах, хороша, братцы, эта жизнь! С раннего утра до позднего вечера бродишь по молчаливому девственному лесу, по ущельям Сьерра-Невады, вблизи покрытых вечным снегом вершин; стреляешь себе, сколько душе угодно, расставляешь силки, а когда устанешь, так ложишься на зеленую траву и смотришь в голубое небо. Да, братцы, кто раз познакомился с этой жизнью, тот никогда уже не променяет ее ни на какую другую.

Итак, повторяю: тридцать лет уж я промышляю пушным зверем и доставляю торговым фирмам разные меха. Время от времени я захожу в одну из контор этих фирм и меняю свой товар на звонкую монету. Когда отдельные конторы наберут достаточно большой запас, тогда все вместе отправляют товар на восток, в главную контору, и тогда опять зовут старого Боба, чтобы он повел обоз и стал во главе его. Ведь в прерии не очень-то спокойно, а в девственном лесу тем более. Индейцы любят охотиться на зверя, но еще больше любят они нападать на обоз и, перебив всех людей, забрать готовые шкуры.

Да-с. Но пока я водил обозы, я всегда еще держал ухо востро, и каждый раз при нападении краснокожих чертей мы с позором отгоняли их прочь, да еще давали им на дорогу хорошую нахлобучку. Братцы, я не хвастаюсь, когда говорю, что на своем веку отправил на тот свет по крайней мере с тысячу этих негодяев; винтовка у меня не дура, прицелюсь хорошенько, так уж краснокожему несдобровать: не успеет оглянуться, а пуля уж сидит в ребре.

Я знаю, разные неженки в Европе, да и у нас на востоке, любят разыгрывать человеколюбие и осуждают нас за такую расправу с дикарями. Но это все только писатели и репортеры, которые говорят о благородстве дикаря, так что, читая их, даже расплачешься от жалости. А я бы желал одному из этих краснобаев когда-нибудь лично познакомиться с поганым индейским отродьем — узнал бы он тогда их хваленое благородство и великодушие. Эти негодяи врут, обманывают, крадут и убивают где только могут, а когда индеец клянется мне в чем-нибудь, то я думаю:

— Ты хочешь обмануть меня, негодяй, но меня не проведешь. Смотри, как бы сам не попался мне в лапы.

Вот видите ли, братцы, я как раз веду обоз, да какой обоз. Воображаю, как точат на него зубы индейцы. Дело в том, что недавно открылась новая немецкая фирма, торгующая мехами. Богатейшая фирма, дела ее с самого же начала пошли великолепно. За последнее время эта фирма накупила здесь массу шкур; я сам доставил ей все, что настрелял, так как она платила лучше других. Теперь весь этот товар надо отправить на восток. Владелец фирмы с зятем сам приехал для организации дела. Товара пойдет на несколько миллионов — нельзя же рисковать тем, что он попадет в руки апачей. Разумеется, опять позвали старого Боба; три недели тому назад меня попросили в контору и спросили меня, не возьмусь ли я проводить обоз.

Директор фирмы говорил со мною сам; признаюсь, даже если бы он не предложил мне такой хорошей суммы, какую он мне дает на самом деле, я с удовольствием послужил бы ему, так как никогда в жизни еще не видал столь приятного и симпатичного человека, как он. Итак, мы скоро сговорились, и я сейчас же взялся руководить необходимыми приготовлениями к переезду. Восемь возов нагрузили мехом, кроме того, взяли еще несколько возов с провиантом, боевыми снарядами, палатками, оружием и тому подобным. Всего обоз сопровождает сто сорок девять человек. Все это храбрые молодцы, которых я уже раньше знал по имени и которых взяли по моей рекомендации. Поэтому-то так хорошо идет у нас обоз. Во всем порядок: никто не отстает, никто никого не задерживает, никто не устает раньше времени. Кажется, сами мулы прониклись какой-то военной дисциплиной и шагают бодро, послушно; только на привале, когда они ложатся, видно, что они изрядно поработали за день.

Так вот, братцы, по плану этот наш обоз должен был сделать большую остановку в Лораберге. Ведь я не знал тогда, что апачи погубили этот цветущий поселок и превратили иго в груду развалин. Предполагалось, что мы запасемся здесь свежим провиантом и вообще подкрепимся для дальнейшего пути. Через четверть часа обоз будет здесь, и тогда вы увидите моих молодцов. Я же пойду прямо к нашему хозяину, которому принадлежит весь обоз и который является как бы нашим главнокомандующим, и передам ему вашу историю; я расскажу ему, что дело идет о спасении двух белых женщин, попавших в руки чертей апачей, которые, если их не освободить, погибнут ужасной смертью. Я ни минуты не сомневаюсь, что этот благородный человек сию же минуту предоставит нам часть своих людей, чтобы мы с их помощью вовремя отняли у апачей их бедные невинные жертвы.

Старый Боб кончил свой рассказ.

Лейхтвейс схватил руку старого охотника и, крепко пожимая ее, сказал:

— Вас послал сам Бог. Семьдесят или восемьдесят хорошо вооруженных молодцов. Какое счастье! Спасение возможно. Теперь надо будет только незаметно подкрасться к стану апачей, чтобы они не узнали о нашем намерении освободить пленниц, не то эти вероломные негодяи — о! одна эта мысль невыносима! — наверное, убили бы Лору и Елизавету ранее, нежели мы успели бы к ним пробраться.

— Конечно, — проворчал старый Боб, — живыми бы нам этих женщин не уступили. Но ведь мы и не собираемся посылать им циркуляр о том, что завтра в полночь мы нападем на их стан, чтобы прострелить их проклятые головы. Нет, этого мы не сделаем, братцы, не правда ли? Мы устроим им сюрприз, да какой! Не успеют они сообразить, кто им этот сюрприз уготовил, как мы уже освободим женщин, а там пусть начнется битва.

— О, дай-то Бог, — проговорил Зигрист. — Бедная, бедная моя Елизавета, какие муки ты, наверное, должна будешь претерпеть, прежде чем нам удастся освободить и тебя и твою верную подругу Лору.

В эту минуту послышался звук рогов.

— Вот они! — воскликнул старый Боб и вскочил. — Вот они идут. Смотрите, братцы! Идет наш обоз. Такого вы еще не видали.

Из темного леса выехали десять вооруженных всадников. Молодецкие загорелые лица их свидетельствовали о том, что они привыкли к жизни среди дикарей. За ними показались восемь огромных возов, запряженных каждый восьмеркой сильных лошадей. Кони были мокры от пота, и все в пыли. Видно было, что они прошли немало верст. Далее следовали возы с багажом. Наконец разбойники увидели двух мужчин на кровных мексиканских скакунах. Они были одеты совсем по-европейски, только высокие мексиканские сапоги да широкополые шляпы были американского типа. Лиц их пока еще нельзя было увидеть, но Лейхтвейсу показалось, что одному из них должно было быть уже под пятьдесят. Другой был, очевидно, еще совсем молодой человек; его осанка на коне выдавала в нем европейского кавалериста.