Пещера мечты. Пещера судьбы

Встречаются и совершенно необычные озера. Пожалуй, самое странное ощущение при встрече с озером у меня было, когда мы нашли Второе Голубое Озеро в Промежуточной. Этот кусок пещеры представляет из себя «узел» вертикальных щелей, спускающихся вниз метров на десять из одного и того же зала и выходящих на одном и том же уровне на совершенно одинаковые озера с пронзительно голубой водой, связанные друг с другом системой сифонов. Поэтому, когда мы нашли в этом зале еще одну точно такую же щель, ничего неожиданного не ожидалось. Щель шла не совсем вертикально, и спускаться было удобно — не в распоре, а скользя вниз головой по покатому глиняному полу с довольно большой скоростью. За метр или полтора до видимой поверхности воды, очень голубой и очень прозрачной, как и в соседних озерах, я заметил, что здесь что-то не так. Соскользнувши уже существенно ближе к поверхности воды, я понял, что именно. Не тем было поведение частичек глины, сыплющихся вперед. Они не тонули! Я даже не успел понять, что это означает, как в следующую секунду уже воткнулся в озеро вытянутой вперед рукой. И разбил тончайшую корку абсолютно прозрачного кальцита, покрывающую всю поверхность озера. До сих пор не понимаю, откуда ей было взяться — я сам был первопроходцем на соседних озерках, связанных с этим узкими сифонами, и ничего подобного в них не было. Почему из четырех выходов одного озера пленкой оброс только один, необъяснимо совершенно.

Второе необычное озеро в системе — сифонное озеро в галерее Кузькина мать. Собственно, в этой галерее необычно не только озеро — но озеро бьет все рекорды по числу редко встречающихся особенностей. Длинная узкая галерея является единственным проходом между основной частью пещеры Кап-Кутан Главный, и объемистой северо-западной системой, заведомо имеющей к тому же свое, не найденное пока соединение с поверхностью. Поэтому Кузькина Мать — одна из самых ветровых галерей в системе. Чего долго не замечали. Когда на поверхности резко меняется погода и система воздушной циркуляции в пещере начинает перестраиваться на новый режим, галерея Кузькина Мать начинает с совершенно поразительной громкостью гудеть и реветь. Как органная труба одного из самых нижних регистров. Эффекту добавляет природный резонатор — идущий по потолку пласт более плотного известняка, разносящий и резонирующий звуки на сотни метров вокруг. Этот концерт обычно продолжается два-три дня, пока пещера не войдет в новый режим «дыхания» и не уравняются давления в буферных объемах. После этого ветер снова становится умеренным.

В то время, когда Кузькина Мать поет, воздух в галерее становится ощутимо плотным, а так как ползущий спелеолог еще и перекрывает своей задницей больше половины ее поперечного сечения, впридачу к гудению появляются свист и визг. По мере приближения к сифонному озеру в аккорде добавляются новые ноты, и у самого озера слышно уже практически только высокие ноты надсифонных отверстий. Причем с такой громкостью, что даже разговаривать трудно. Дело в том, что сифон, естественно, для воздуха непроходим, но выше сифона в сцементированном завале есть несколько дыр размером с кулак. В спокойное время это очень помогает — через дыры можно переговариваться в обход сифона, что делает ненужной телефонную связь. Во время ветров эти же дыры превращаются в мощную флейту. «Музыкой» дело не ограничивается. Подойдя в первый раз к сифону во время ветра, мы были поражены тем, что по озеру гуляли волны, взбиваемые мощным потоком воздуха из этих отверстий. Зрелище абсолютно феерическое и абсолютно нереальное — волн на подземных озерах в обычных условиях просто не бывает.

Однако самое неожиданное в этом озере — это то, что у него внутри. В сифоне потолок увешан сталактитами до состояния плотной и местами непроходимой решетки. Сталактиты под водой расти не могут — им нужна медленно капающая вода и достаточно воздуха вокруг. Тем не менее, это именно сталактиты. Озеро расположено точно под днищем каньона и наполняется за счет прососа части поверхностных вод по трещинам. Видимо, раньше эти воды уходили куда-то дальше вниз, озера не было, зато росли сталактиты. Когда дренажная трещина закупорилась глиной или натеком, появились озеро и сифон, а сталактиты ушли под воду. Так или иначе, эти подводные заросли чрезвычайно необычно выглядят и создают массу проблем при нырянии — цепляются. При первопрохождении сифона, выполненном в 1981 году подводниками группы Свистунова, им пришлось нырять, держа акваланги перед собой и пробивая проход в сталактитах баллонами. Пару лет спустя в сифоне произошел случай, который был бы страшноватым, если бы не анекдотичность ситуации в целом, впрочем, абсолютно характерная для всей кап-кутанской спелеологии. Женя Войдаков решил пойти пофотографировать за сифон, захватив в качестве ассистентов одного из опытных спелеологов и пару новичков. Аквалангов не взяли — при длине сифона семь метров, высоте метр и глубине метр акваланги реально только мешаются, ходовой конец был по всему маршруту надежно провешен, и возможность организации хорошей принудительной страховки тоже была.

Один из новичков, нырнув, умудрился-таки выпустить ходовик из руки и запилиться в чащу сталактитов, где и зацепился за один трусами. Пока он нащупывал трусы и сталактит, как раз и прошли критические пять секунд, по истечении которых при отсутствии движения страхующий начинает предпринимать меры. На страховке стоял Женя, и возможностей у него было две — нырнуть навстречу или попытаться вытащить за страховочный конец. Вероятно, Женя был прав, выбрав второй вариант. Сил у него навалом, да и подмога рядом была, так что беднягу, уже снявшегося со сталактита, в пожарном порядке протащили сквозь самый густой в окрестности сталактитовый лес. Сшибая его головой отнюдь не тонкие и отнюдь не такие уж хрупкие каменные сосульки.

Головы у большинства спелеологов тренированные и прочные, так что с этой стороны все было в порядке. Чего нельзя было сказать о других частях тела. Острыми пеньками от сломанных сталактитов бедняге так исполосовало спину и бока, что вид у него был такой, как будто его за этот самый страховочных конец выдергивали не из сифона, а из лап тигра, которому очень не хотелось расставаться с живой игрушкой.

* * *

Постепенно мы добрались до еще одной характерной составляющей подземного мира — до звуков, которые тоже имеют мало общего со звуками мира подлунного.

Самый распространенный под землей звук — это звук капели. В полной тишине звук падающих капель может быть слышен за сотню метров и может быть похож на что угодно, кроме нормального плеска, имеющего место быть в том единственном случае, когда капли падают в озеро. Капля воды — основной архитектор-декоратор подземных дворцов, и именно работой капель создано большинство из каменных чудес. Было бы прямо-таки странно, если бы капли не создавали и каких-нибудь мелких удобств «для себя лично». И они их действительно создают. Иногда это пробитые каплями растворяющего состава тончайшие трубочки в каменных натеках. Капля падает из года в год, из века в век с одной и той же точки, и — при отсутствии ветра попадает тоже в одну и ту же точку. Получающийся канал издает при падении очередной капли чистейший музыкальный тон. Если же этот канал пробит в не трещиноватом монолитном сталагмите, сталагмит может на падение капли отзываться и своим тоном, тем же, которым он звенит при ударе. Получается капель, звучащая аккордами. Реже, но встречаются и трехтоновые аккорды — это когда уже отзывается сама галерея, в которой все происходит. В Кап-Кутане довольно много наклонных и потому лишенных глины галереек, покрытых со всех сторон монолитной натечной корой и отзывающихся собственным тоном даже на очень тихие звуки.

Если капля выбивает себе канал в глине, канал этот часто обрастает кальцитовой коркой, и эта же корка образует своеобразный «блин» на глине вокруг дырочки. В зависимости от типа контакта «блина», служащего резонатором, с глиной, звук такого инструмента получается более или менее надтреснутым. Если же в трубочке образуется пещерный жемчуг, добавляется и стук жемчужин друг об друга и об дно.

В некоторых залах слушание капели превращается в совершенно отдельный способ времяпровождения, иногда весьма и весьма приятный.

Распространенный в обводненных пещерах шум ручьев и водопадов на Кугитанге отсутствует полностью, поэтому я и рассказывать про него не буду.

Следующая часть звуковой гаммы — то, что делает пещера со звуками вполне человеческого происхождения. Сильное эхо — это только часть эффектов. Резонаторы из кальцитовых корок иногда могут усилить самые слабые звуки до того, чтобы сделать их слышимыми. Например, стук сердца лежащего на такой коре человека может быть свободно слышен метрах в пяти.

Кальцитовые натеки, особенно крупные геликтиты, настроены каждый на свой тон и избирательно отзываются на звук. В результате шипение, скажем, зажженной спички в разных местах звучит совершенно по-разному. Единственное, что везде одинаково — так это то, что человеческая речь на дистанции более двадцати метров становится совершенно неразборчивой. Хотя в отдельных случаях она может быть слышна и с гораздо большего расстояния. Я уже упоминал о специфических слоях известняка, по которым звук разносится очень далеко — речь метров до ста, шаги — до двухсот, а стук молотка — до полукилометра.

Своеобразной вершиной пещерных звуков является звон натеков. Естественно, только кальцитовых и только плотных — у остальных не хватает резонирующих способностей. Каждая сосулька, каждая закорючка при прикосновении начинает петь. Практически во всем мире в сталактитовых пещерах в программу экскурсий входит прослушивание мелодий, исполняемых гидом на «ксилофоне» из сталактитов. Это все не то. Во-первых, потому что выбираемые мелодии не имеют гармоничного сочетания с капелью. Во-вторых, я нигде не слышал звука такой чистоты и силы, как в Кап-Кутане. Последнее объясняется тем, что при очень медленном росте в условиях дефицита воды кап-кутанские натеки почти не имеют глинистых примесей, сажающих звук, и имеют более плотную упаковку кристаллов, повышающую резонансные возможности. Пара сталагмитов высотой в рост человека, стоявшая в одном из залов с хорошей акустикой в пещере Хашм-Ойик, из-за своего феноменального звучания так и называлась Поющими Идолами. К сожалению, самоцветчики распилили эти сталагмиты на облицовочную плитку, но мне еще довелось их застать. Получивший пинка сталагмит издавал очень низкий колокольный звон, державшийся в воздухе четыре с половиной минуты — я даже замерял время.