Пещера невольницы-колдуньи

Рахман осторожно опустился на ложе и почувствовал, как Эриния пошевелилась.

— Не бойся, это всего лишь я.

Он ощутил, что она прикоснулась ладонью к его руке и сразу же села в постели. Рахман был ошеломлен, когда девушка, тесно прижавшись к нему, положила голову ему на плечо. Страсть переполняла его, и требовалось совсем немного, чтобы она вспыхнула всепоглощающим пламенем, которое он не сумел бы контролировать.

Эриния поцеловала его в плечо:

— Я боялась, что ты не вернешься.

— Я же сказал, что вернусь. Я всегда буду выполнять обещания, данные тебе, пусть даже ценой своей жизни.

Эриния прижалась губами к его щеке, положив ладонь ему на грудь, и Рахман задрожал от желания.

— Ты понимаешь, что делаешь со мной? — спросил он охрипшим от страсти голосом.

— Я знаю, что ты для меня опасен. Я знаю, что ты тверд, словно камень, и если я отдамся тебе, ты можешь растерзать мое сердце. — Эриния встала на колени и крепко прижалась к нему всем телом. — И даже зная все это, я готова пойти на риск, — прошептала она. — Я просто ничего не могу с собой поделать.

Рахман почти потерял контроль. Он намеревался сохранить голову ясной и расспросить Эринию об ее прошлом, но был не в состоянии побороть желание, которое буквально сжигало его изнутри. Он посмотрел на ее манящие губы и прекратил сопротивление. Для него уже не имело значения, была ли она той, которой назвалась, или обманывала его с самого начала.

Он знал только, что она предложила ему себя, и он был намерен обладать ею.

Огромная радость из-за того, что Рахман вернулся, переполняла Эринию. Ощущение счастья, которого она никогда до сих пор не испытывала, заставило ее потерять голову. Она не задумывалась о том, правильно ли ведет себя, достойна ли называться теперь приличной девушкой… Ей хотелось прикасаться к своему любимому, прижиматься к нему всем телом, чувствовать его рядом, чтобы убедиться, что он действительно здесь.

— Я скучала о тебе, — стыдливо призналась она.

Дыхание его со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы, когда он уложил ее на спину и крепко обнял, возвышаясь над ней.

— Я тоже очень скучал, — сознался он. — Ты наверняка понимаешь, как нужна мне.

Она быстро коснулась губами его губ и заглянула в его прекрасные глаза.

— Я понимаю.

Рахман покрывал страстными поцелуями ее лицо, а его опытные ладони искусно ласкали ее тело, заставляя стонать от наслаждения. Обхватив руками ее стройные бедра, он притянул девушку к себе.

— Я хочу тебя больше, чем желал когда-либо что бы то ни было в своей жизни.

— Я знаю, — прошептала она, целуя его в губы. — Я чувствую то же самое.

Он задохнулся от удовольствия, когда она слегка прихватила зубами его губу. Рахман был уверен, что она никогда прежде не была с мужчиной, и все же ей удавалось благодаря природному женскому чутью доводить его до безумия. Он завладел ее губами, и Эриния изогнулась навстречу ему, страстно отвечая на поцелуй. В голове его мелькнула было мысль о ее притворстве, но тут же пропала, вытесненная ощущением ее трепещущих губ, прильнувших к его губам.

Он уже не владел своими руками; они по своей воле странствовали по ее телу, крепче прижимая ее к нему. Когда Рахман отстранился, чтобы перевести дух, ее ладони скользнули вверх по его рукам, сжимая крепкие мускулы.

Эринии казалось, что она умрет, если он немедленно не сделает что-то, чтобы облегчить нарастающее внутри нее жаркое томление. Она задвигала бедрами, чтобы теснее прильнуть к нему, и задохнулась, когда он, потянув вверх подол ее платья, нежно погладил ее, побуждая приподнять бедра с постели. Даже понимая, что ведет себя непристойно, Эриния не могла заставить себя остановиться. Она изнывала от желания, охватившего ее.

— Прошу тебя! — взмолилась она.

Его не пришлось просить дважды. Рахман и сам уже не мог выносить эту муку. Он осторожно приблизился и остановился.

— Ты уверена? — хрипло спросил он.

Эриния приподняла бедра, принимая его в свое пылающее лоно.

— Я уверена, — удалось ей произнести. Но она полностью потеряла дар речи, когда он медленно двинулся дальше, вонзаясь в ее тело, и задохнулась, изгибаясь, когда он проник глубже.

— Милая зеленоглазка, ты похитила мое сердце, — пробормотал Рахман, слегка скользнув назад и снова стремительно двинувшись вперед. Он коснулся губами ее уха. — Я понял, что ты создана только для меня, в тот самый момент, как впервые увидел.

Эриния обхватила ладонями его лицо и прильнула к его губам. Двигаясь внутри нее, Рахман испытывал наслаждение, которого не мог даже вообразить. Его животворное семя уже выплеснулось в нее, а он все еще хотел большего. Удивленный тем, что плоть его по-прежнему тверда, он снова овладел Эринией, потом еще раз и еще, пока они оба не повалились в полном изнеможении.

Он провел пальцами по ее щеке.

— С этой ночи ты моя на всю жизнь.

— Думаю, мы оба это знаем.

Эриния тесно прижалась к нему. Тело ее все еще трепетало от его ласк. У нее было такое чувство, будто каждая частичка ее тела принадлежит ему.

И на какое-то время забыла Эриния о своей пещере, открывшей ей столько тайн. Забыла и о горном духе, которому сама дала имя… Но забыла не навсегда…

Свиток двадцатый

Многоголосый базар остался позади. Белые стены и белые заборы-дувалы сияли в свете полуденного солнца. Казалось, что ничто живое не в силах выдержать изнурительного зноя. Только об одном мечтал путник — встретить водоноса. Или, быть может, добраться до прохладной тени и испить освежающего зеленого чая.

«О да, конечно чая… Зеленого чая и непременно с мятой…»

И, словно по волшебству, прямо перед путником выросли стены харчевни — ароматный дымок готовящегося мяса яснее ясного подсказывал, что хочется уже не только пить, но и основательно подкрепиться.

«Да будет так!» — подумал странник и вошел в распахнутую настежь дверь. Полумрак после ослепительно белых улиц показался непроглядной чернотой. Но вскоре глаза привыкли, и путник разглядел и длинный стол с деревянными лавками, и горящий очаг, на котором кипел под неплотно прикрытой крышкой котел. Оглушительный запах кофе позволил, пусть и на миг, забыть и об усталости, и о том, что цель путешествия еще так далека.

Жара заставила прятаться, казалось, всех: и жителей соседних улиц, и иноземцев. Вот так из сетований на невыносимое пекло и родился общий разговор. Достойные мужчины обменивались вполголоса короткими фразами, полностью соглашаясь со своими уважаемыми собеседниками. Склонялись в поклонах чалмы самых разных оттенков зеленого и черного, синего и винно-красного.

— Увы, мой добрый сосед, — говорил зеленщик Хасан, которого зной прогнал с базара. — Я не помню столь страшной жары с той поры, когда наш город едва не выжег страшный дракон, что прилетал из-за гор…