Пещера

Но больше всего меня страшит, как я представлюсь перед Комиссией. Какие вопросы мне зададут? Поверят ли мне? Почему они должны мне поверить? Я заглядываю внутрь себя насколько могу и спрашиваю: кто ты? О, какие глупости! Мне кажется, что за мной следят. Лишь один только вид капитана наводит на меня ужас.

Довольно. Я утомил себя выше сил. Пожалуйста, не задерживайся с ответом.

Да будет с тобой Время.

Немногословный.

Да будет с тобой Время, мой хороший друг!

Пришло утро, как оно может только прийти на борт пробирающегося сквозь пространство корабля. Мой почтовый ящик по-прежнему пустой. Пришла спасительная мысль – вчера дома был выходной. Надеюсь, что ты провел его хорошо и начал рабочий день свежим и отдохнувшим.

Я провел еще одну бессонную ночь, неотличимую от предшествующего ей беспокойного дня. С треволнениями невозможно совладать. Я прекрасно осведомлен об их комичности, но ничего не могу с собой сделать. Сегодня я испытал некоторое облегчение после того, как доверил их словам. Немедленно обнаружили себя два желания. Одно – стереть эту неумелую попытку, другое – поделиться ей с тобой. Самое сильное, разумеется, одержало верх. Не суди строго, прошу, я нахожусь в состоянии полнейшей истерии.

Мне никогда не узнать подробностей своей смерти. С уничтожением Сурика исчезла всякая надежда. Меня не оставляет мысль, что Сурик каким-то образом мог знать. Он мог следить за мной. Зачем нужно было его уничтожать?

Нас разделяет двенадцать дней бытия и два небытия. Четырнадцать дней. Нас разделяет непреодолимое. Один год, один час – одинаковые расстояния. Я – не он, он – не я, даже если нас разделяла бы лишь одна секунда. Но мы каким-то образом повязаны навсегда.

Возможно, я смогу когда-нибудь притвориться, что разгрузил эту память в Хранилище, что она всегда под рукой. Поможет ли мне это? Глупые мысли приходят. Стертая начисто память и несуществовавшая – есть ли разница? Никакой разницы не должно быть, но она, разумеется, есть. Прилагаю продукт бессонной ночи.

Да будет с тобой Время.Немногословный.

Падение

Для чего мы живем? Это, возможно, один из самых опасных вопросов, который может задать себе мыслящее существо. И не только потому, что с него обычно начинается ответ на вопрос, для чего мы живем. А потому, что именно с него начинается дорога в неисправимо запутанный лабиринт сознания. Дорога в никуда, в пустоту, в неопределенность.

Впрочем, некоторые из нас бесконечно изобретательны в этом занятии и с отчаянной готовностью доверяются одной из бесчисленных ветвей лабиринта. Не смея сомневаться в том, что она, возможно, тупиковая. Что они все, возможно, тупиковые.

Наверно, нам нельзя иначе. На нас лежит обязанность поддерживать и передавать из поколения в поколение нечто, что мы не умеем объяснить, затрудняемся определить, но ощущаем всем своим существом его несравненную ценность. В этом ощущении мы все поразительно единодушны, несмотря на то что никогда не перестаем задавать себе не имеющий ответа вопрос.

Он еще раз осмотрел костюм на стойке и опять не нашел ничего для беспокойства. Придраться не к чему, безукоризненная работа, как и следует ожидать от Сурика. Костюмом не отговориться.

Решаться нужно не откладывая. Если осталось время, то совсем немного. Приборы продолжали регистрировать слабые сигналы, означающие, что Пахан еще живой. Это может измениться в любой момент. Если, разумеется, он читает показания приборов правильно. Без Сурика он не был уверен. Но так ли это важно, живой абориген или не живой? Его раздражала собственная нерешительность. Неприятное чувство. Унижающее.

Он осторожно влез в костюм и стал застегиваться, в который раз удивляясь легкости конструкции. Сурик объяснил, что использовал новейший костюм галактического солдата. Чего только не найдешь на этой станции. Он вдруг вспомнил, что Сурик не смог объяснить, что такое галактический солдат. Лучше не знать. Зато робот очень подробно объяснил, что сделал для того, чтобы приспособить костюм к условиям планеты. Солнце и атмосфера. Это самое главное.

Закрылась с легким щелчком последняя заслонка, костюм автоматически включился. Вечная батарея, неограниченная подача дыхательной смеси, защита от солнечной радиации. О солнце не нужно будет беспокоиться. Ветер – самая большая проблема. Как и для аборигенов. Им к тому же приходится преодолевать разряженную атмосферу и холод. И многое другое. Ему должно быть легче. Он тисянин.

На мгновение представилось, будто он уже снаружи, в наполненной странными газами атмосфере, разогреваемой чрезмерным солнцем и приводимой в движение чрезмерными ветрами. Выйти как есть, не разоблачаясь?

Необходимо сделать запись в дневнике. Он опустил заслонку шлема и осторожно направился к своему рабочему месту. Костюм почти не мешал движению.

10.1.14, Галактический год 281М.

Временное хранение.

Тот факт, что эта запись не стерта, означает, что меня, вероятней всего, нет в живых. Я намеревался стереть ее по возвращении на станцию. Такая возможность мне, очевидно, не представилась. Это, я надеюсь, освобождает меня от необходимости объяснить свои действия. Считаю только необходимым сообщить, что совершил их в здравом уме и по своей воле.

Я принял решение прийти на помощь потерявшему мобильность аборигену, относительные координаты которого: 12.100:45.677. Мой план: восстановить его жизненные функции, дать шанс спастись самому и спасти другого аборигена, почти ребенка, который в данный момент укрывается от непогоды в одной из вентиляционных камер станции. Все имеющиеся сведения об этой группе аборигенов содержатся в моем дневнике. Для выхода в атмосферу я экипирован защитным костюмом, приготовленным для меня станционным роботом. Причины деактивации робота также изложены в дневнике.

Он перечитал запись, поморщился, но решил оставить все как есть. Сотрет, когда вернется. Сейчас тратить на это время непростительно. Он направился в комнату для снаряжения. Нужно захватить несколько необходимых вещей.

Запись в дневнике расставила точки над i – “ Я принял решение… ” Он в ближайшее время покинет станцию. С этим все ясно. Необходимо только поторапливаться.

Следующая волна сомнений вышла на передние позиции. Почему он упал? Он прошел этот участок незадолго до падения, неся на себе мальчика. Что случилось? Какие там есть еще опасности? Усталость?

Ему усталость не грозила. Путешествие должно занять не больше нескольких местных часов, если верить Сурику. Сурику можно в этом верить. Он устроил бы все в одно мгновение. Но включать его слишком опасно. Это мое приключение. Я должен сделать все сам, полагаясь только на себя. Как моя команда. Один.

Он положил в ранец еще одно изобретение Сурика. Поможет удерживаться на рельефе. Аборигены и не подумали бы пользоваться такой штукой. Испортило бы их приключение. Но ему придется. Они аборигены, опытные восходители. Они не одобрили бы здесь совершенного новичка, как он. А мальчик? Мальчик тоже абориген.

У него с ними разные цели. Он знал, что ему следует разобраться со своей целью. Но на это не было времени, на это никогда не хватает времени. Нужно спешить, пока вся затея не потеряла смысл. Пока Пахан еще живой.

Последним в ранец попал инъектор. Предусмотрительный Сурик. Предвидел. Не нужно быть ясновидящим. Даже роботу понятно, что безучастие губительно для всего живого.

А что, если эта смесь убьет бедолагу? На ком Сурик мог ее испытать? Кто знает.

“Вызывает долгосрочное усиление жизненной активности у аборигенов планеты 10000АВВ”.

Этикетка для него. Не для Комиссии. В Комиссии не интересуются оживлением аборигенов.

Они погибнут, если он ничего не предпримет. Пахан очевидно не в состоянии ничего сделать без посторонней помощи. И мальчик тоже один. Сколько он сможет просидеть в камере? Кто придет за ним? Все уже решено, запись сделана.

Он проверил содержимое ранца еще раз, закрыл его, пристегнул к спине и направился к выходу. Там, полностью застегнутый, он без промедления прошел через атмосферный шлюз и оказался в узком туннеле.

Он сразу почувствовал вибрацию воздуха. Что там творится? Стрелка путеводителя указывала вправо. Он подошел к концу туннеля и осторожно выглянул в мир.

Что может сравниться с ощущением дыхания чужеродной планеты? Угрожающего и таинственного. Его вселенная. Только здесь происходит все, что имеет хоть какое-нибудь значение для сгустка материи, который он называет собой. Для сгустка, который чувствует и желает.

Он уже не сомневался, что сожалел бы всю оставшуюся жизнь, если бы не отважился на эту попытку. Он намеревался сделать ее успешной. Оставалось самое трудное – определить, куда идти.

Стрелка путеводителя – плохой помощник в этих местах. Он вспомнил о совете Сурика идти по следам аборигенов и обнаружил, что не имеет никакого представления о том, как выглядят их следы. Рельеф подсказывал только один путь в правильном направлении. Он сделал первое осторожное движение.

Через некоторое время он стал различать отметки на поверхности. Следы аборигенов. Он на правильном пути. Еще несколько часов. Присоска Сурика работала безукоризненно. Требовалось лишь выбирать для нее прочные места. Ветер безостановочно пытался сорвать его с места и сбросить в пропасть. Падение не входило в его планы, оно не могло закончиться для него хорошо. Ему нужно туда, куда ведет эта широкая скальная полка. К хрупкому убежищу, в котором борется за жизнь нуждающийся в помощи абориген. Каждому из нас нужна помощь в борьбе за жизнь. Этому аборигену повезло. Он не знает еще об этом, но ему очень повезло. Ему скоро очень повезет.

Проникающие сквозь костюм звуки уже не пугали его. Он привык к их чужеродности и свирепости. Есть вещи пострашнее. Его наполняло ощущение причастности ко всему вокруг – к горе, к планете, к аборигенам. Вот зачем он здесь.

Для чего я это делаю? Об этом могу знать только я один, ответ на этот вопрос во мне, нигде больше. Но я не знаю ответа. Знаю только, что он во мне. Зачем эта нелогичная и рискованная затея? Удастся она мне или нет, не имеет никакого значение ни для кого, ни для чего. Разве что для моих аборигенов и меня. Пока мы еще живы.

Это не я отважился. Это меня подталкивают мои мысли, мои желания, моя суть. Я не могу им сопротивляться. Не знаю как. Они не вполне мне понятны. Я только знаю, что отказываюсь бояться. Что боюсь только потерять себя, боюсь изменить свое мнение о себе. Боюсь, что, если это случится, моя жизнь станет тяжелой и печальной. А этого я боюсь больше всего.Локатор зафиксировал быстро приближающиеся предметы. На него падали сверху осколки скал. Вот еще что здесь может случиться. Падали быстро и в большом количестве. Первая реакция – найти укрытие в небольшой нише прямо перед ним, но устройство Сурика надежно удерживало на скале и не пускало. Довериться прочности костюма или отцепиться и попытаться спрятаться в нише? Для принятия решения оставались мгновения.

* * *

Саша открыл глаза. Его поджидала возбуждающая мысль – сегодня он уйдет из пещеры. Он догадывался, что она пришла из сна, но не мог его вспомнить, и это его немного огорчало. Затем заявила о себе грусть. Он чувствовал, что она поселилась в нем надолго, навсегда. Ей некуда больше идти. Саша рассматривал приятную глазу поверхность высокого потолка пещеры. Ему хорошо здесь, но время пришло идти домой. Он пробыл в пещере слишком долго. Потому что так велел отец. Велел ждать его. Ждать больше не нужно. Пришло время идти домой.

Саша поднялся и направился не спеша наружу. Он остановился в полуметре от выхода под прикрытием стен пещеры, расстегнул штаны и стал выпускать из себя теплую струю, стараясь, чтобы она уходила как можно дальше вперед. Это ему не очень удавалось, ветер разбрасывал брызги по площадке перед пещерой. Сильный, неутихающий ветер. Отец не одобрил бы такое поведение. Заставил бы выйти наружу на холодный ветер, отойти подальше от входа. Если бы он был рядом. С сегодняшнего дня Саша сам по себе. Сегодня он уходит вниз один. Закончив свое дело, Саша застегнулся и пошел обратно вглубь пещеры.

Он стал готовиться к выходу. Затянул ботинки и стал надевать кошки. Ни в ботинках, ни в кошках не должно быть никакого сомнения, когда он на маршруте. Он хорошо знает об этом. Он знает все о горах. Все, что нужно знать. Все, что знает отец. Закончив с кошками, он надел остальную одежду, включая верхнюю куртку. Оставалась только каска. Он поднял ее с пола и потрогал внутри. Мокрая. Саша был недоволен своей непредусмотрительностью. Нужно было дать ей подсохнуть вчера. Без воды можно потерпеть. В лагере-три есть горелка и газ. Там еще есть дядя Павел. Придется идти с мокрой головой.

Он не позволял много свободы мыслям о дяде Павле. Дядя Павел в палатке, где они с отцом его оставили. Это он знал. Больше думать было не о чем. Его голова была занята предстоящим спуском. Как полагается настоящему восходителю. Отец одобрил бы.

Мысли об отце он держал еще строже. Он чувствовал, будто отец рядом. Приятное, поддерживающее чувство. Грусть витала тоже где-то недалеко, но ее настоящее время пока не пришло. Саша надел каску, поверх нее капюшон куртки и застегнулся на все застежки.