Песенка для Нерона

Но разве можно представить взрослого человека, которого пугает его собственная мать?

И там не менее. Говорят, что истинная отвага — это выйти лицом к лицу со своим самым большим страхом, хотя по мне так это очень точное описание глупости. В общем, я последовал за ней в дом.

Первое, что я заметил, был запах. Дом вонял дерьмом, мочой, гниющей пищей и блевотиной. Здесь было темно, как в мешке, а под ногами что-то хрустело. Когда глаза мои привыкли к темноте, я увидел, какой вокруг бардак. Забавно — в детстве она беспрерывно заставляла нас убирать в доме. Стол был завален свиными костями и яблочными огрызками, вдоль стены громоздились кувшины, повсюду стояли чашки с растущим в них зеленым мхом. Она уселась на маленький деревянный стул. Я остался стоять, боясь чем-нибудь заразиться.

— Ну что ж, — сказал она. — Значит, ты вернулся.

Я кивнул.

— Да, — сказал я.

Она неодобрительно зацокала языком.

— Где Каллист? Он с тобой?

— Он мертв.

Я не собирался так говорить, конечно. Не придумаешь ничего более невежливого. Но она только пожала тощими плечами и сказала:

— Ну что ж, мертв, так мертв. — А чего я ожидал?

— Он умер десять лет назад, — продолжал я. — В Италии, — добавил я, будто это как-то улучшало дело. Затем мне пришла в голову фраза, которую я где-то слышал. — Он умер достойно, — сказал я.

Сказанная вслух, фраза оказалась очень, очень глупой.

Ей тоже так показалось.

— Что это должно означать? — спросила она.

— Он умер, спасая чужую жизнь, — сказал я.

Она опять цокнула языком, как будто я сообщил ей, что мы воровали яблоки.

— Твою?

Я вскинул голову.

— Своего друга, — сказал я.

Она вздохнула.

— Проклятый дурак. А тебя рядом не оказалось, значит.

— На самом деле я там был, — сказал я. — Я пытался остановить его...

— Наверное, не очень старался, — она покачала головой, показывая, что тема закрыта. — Ты тут проездом?

— Нет, — сказал я. — По крайней мере, я планировал...

— Здесь ты не можешь остаться, — перебила она. — Я не хочу, чтобы ты здесь жил, у меня мало места.

Что ж, тут она не кривила душой.

— Все в порядке, — сказал я. — Я остановился на постоялом дворе. Бывшем нашем.

— Деньги есть? — быстро сказала она.

— Да, — сказал я. — Денег полно.

Она посмотрела на меня. Таким взглядом хорек мог бы смотреть на кролика.

— Хорошо устроился, значит?

Я кивнул.

— Свезло немного, — сказал я, но тему развивать не стал. Не было смысла рассказывать ей, что Аминта случайно нанял моих друзей с зерновоза, или про плавучий гроб. И так было ясно, что это ее не заинтересует.

— Ты должен оказать мне услугу, — сказала она, разглядывая меня оценивающе, будто скотину покупала. — Ты всегда был хорошим мальчиком, добрым к своей бедной старой матери.

— Конечно, — сказал я.

— Ты мог бы сходить в кабак, — сказала она, — и принести мне кувшин вина. Не надо ничего экзотического, самого обычного вина.

— Конечно, — сказал я без выражения. — А как насчет какой-нибудь еды? Ты ешь мучное?

— Не лезь со всякой ерундой, — сказала она нетерпеливо. — Принеси мне кувшин, и все. Давай, ты можешь чуть-чуть расстараться ради меня, после всего, что я для тебя сделала.

Я почему-то спросил:

— Что, например?

Это ей очень не понравилось, она бросила на меня взгляд, которым можно было давить прыщи и выгнула шею, как кошка. Сказать, однако, ничего не сказала, а только попросила:

— Не жадничай, дорогой. Маленький кувшинчик — разве это слишком много для старой мамочки, а? Я просто весь день трудилась на своем огородике, — ее руки и юбка на коленях говорили обратное, если только на огороде вовсе не было почвы, — и теперь меня мучает жажда, день-то ведь был жаркий. Всего-то и прошу добежать до кабака и принести маленький кувшинчик.

Я вышел из дома и зашагал назад по дороге. Меня трясло, будто я подхватил лихорадку, и более всего я желал никогда не возвращаться туда и не видеть эту ужасную старуху. Однако я разыскал хозяина, занятого на дворе починкой сапога с помощью пергамента и свежесваренного клея, купил кувшин объемом в одну урну и взгромоздил его на плечо. Он не спросил, зачем мне столько, а я не стал объяснять. Идя назад, я чувствовал себя гигантом из старинной сказки, обреченном в наказание удерживать на плечах небо.

— Это ты, Гален, дорогой? — пропела она, когда я толкнул дверь ногой, как будто я снова был ребенком, вернувшимся с холмов, где пас коз. — Хороший мальчик, — продолжала она. — Я всегда это говорила. Вноси его, и я смешаю нам обоим выпить.

— Мне не надо, — сказал я, думая о причудливой растительности в чашах. Она не стала настаивать.

Через некоторое время (первую чашку она выпила, не разводя вино и почти не касаясь краев; следующую уже смешала пополам с водой из маленького кувшина круговой лепки, который я помнил с детства) она, казалась, расслабилась, как уставший человек после горячей бани.

— Как хорошо увидеть тебя снова, мой любимый малыш, — сказала она, глядя, впрочем, на кувшин. — Я так волновалась, не зная, что с тобой. Но ты ни разу не заглянул повидать меня, и не прислал ни словечка, и вполне могло статься, что ты мертв. А дела шли худо, мне пришлось продать постоялый двор, который принадлежал нашей семье многие поколения, и ферму тоже — сердце дедушки разбилось бы, если б он узнал. Но что я могла поделать, оставшись одна-одинешенька и даже не зная, увижу ли когда-нибудь снова своего дорогого мальчика?

Если это был такой завуалированный способ извиниться за то, что она пропила все мое наследство, то я и так был не в претензии. Тем не менее, таковы уж матери — всегда так повернут, что виноваты во всем окажетесь только вы, но так уж и быть, они вас прощают. Она продолжала в том же духе Бог знает как долго, и ни разу не упомянула Каллиста и не спросила о нем; можно было подумать, что я ее единственный сын. Я сказал ей, когда сумел вставить слово, что служил в армии — кухарил, сказал я на тот случай, если она меня слушала, потому что даже в этом состоянии никогда бы не поверила, что я мог сражаться — а теперь демобилизовался, получил деньги и собираюсь осесть и заняться земледелием.

— Это прекрасно, дорогой, — сказала она, смешивая пополам еще одну чашу — скорее, три к одному, как будто стояла засуха и вода была в дефиците. — Я всегда знала, что ты встанешь на ноги, ты всегда был хорошим мальчиком. Прекрасно было бы снова жить на ферме. Я скучаю по нашему старому дому. Мне было так грустно расставаться с ним.

Черт, подумал я; разве я говорил что-нибудь насчет того, что она будет жить со мной?

Вслух, конечно, ничего не произнес. С другой стороны, если она переедет ко мне, возможно, удасться чуть выправить ее; даже если и нет, то дешевле будет держать ее при собственном винограднике. Я задумался о том, сколько земли придется под него отвести.