Песенный мастер

Потому-то она и мечтала жить вечно в легенде, как Анссет, и потратила массу усилий, чтобы узнать о нем все, что только возможно: она выпытывала учителей, которые знали его много лет назад, о его поведении, о выражении его лица.

Те мало чем ей помогли. Поэтому, все остальное она себе представила. Как должен выглядеть, разговаривать, ходить человек, такой как Анссет? Почему он не вернулся в Певческий Дом? Чего он желал в самой глубине сердца?

Постепенно, видя старика в Радужной Кухне и слыша сплетни относительно него, она начала размышлять, а не Анссет ли это. Поначалу ей понравилась лишь первоначальная идея — верить в это она не верила. Но, по мере того, как проходили дни и недели, ее уверенность возрастала. Анссет, который стал императором, мог возвратиться домой именно таким образом, молчащий и неизвестный. Кто знает, какие помехи удерживали его от возвращения? Потом он исчез на несколько дней и вернулся в качестве Глухого, который мог свободно бродить по коридорам Певческого Дома. Кто-то принял решение, размышляла Фиимма, потому старик не промолвил ни слова с тех пор, как ему разрешили остаться. Согласился бы Анссет на молчание в качестве условия пребывания тут?

Фиимма считала, что да.

В конце концов, она уверилась настолько, что за ужином в Радужной Кухне сознательно села рядом с ним. Как правило, старик сиживал один, но если и удивился ее компании, то не показал этого, а только продолжил ломать хлеб и бросать его в миску с мясом.

— Я знаю тебя, — шепнула девочка.

Старик не ответил и не прекратил ломать хлеб.

— Ты же Анссет, правда?

Вновь он никак не проявил, что услышал ее.

— Если ты Анссет, — сказала девочка, — продолжай ломать хлеб. Если же ты не Анссет — откуси от горбушки.

Ей казалось, что она придумала все очень хитро, но старец просто бросил оставшийся у него хлеб в миску.

А потом он ей, абсолютно игнорируя ее присутствие. Некоторые дети заметили ее поведение и начали комментировать его между собой. Фиимма испугалась, что, сидя рядом со стариком, она нарушила какое-то правило; наверняка она ничего бы не достигла, пытаясь заставить его говорить.

Тем не менее, она не считала себя проигравшей. Поэтому попросила:

— Анссет, если это ты, то хочу, чтобы ты меня учил. Я хочу научиться всем твоим песням.

Действительно ли он замялся, сбился с ритма? Или на мгновение перестал есть, чтобы подумать? Фиимма не была уверена, но надеялась.

— Анссет, я выучу все твои песни! Ты должен меня учить!

Потом, исчерпав до конца запас отваги, она оставила старика и присела к другим детям, которым обязательно хотелось знать, что она сказала ему, и ответил ли он ей. Но она ничего им не открыла. Девочка чувствовала, что старик был бы сердит на нее, если бы она выдала кому-то свою уверенность, что это Анссет. А на самом ли деле это Анссет?

Фиимма оттолкнула всяческие сомнения.

На следующий день старик в Радужной Кухне не появился и не приходил туда, пока Фиимма там ела.

6

Молчание сделалось невыносимым значительно раньше, чем Анссет надеялся.

Возможно, возвратились воспоминание о молчаливом заключении в покоях Майкела, когда Анссету было пятнадцать лет. Возможно, точно так же, как все пожилые люди, с возрастом он сделался болтливым, и обет молчания тяготил его сильнее, чем кого-нибудь молодого. Так или иначе, он затосковал по разговору, поэтому тихонько отправился к Ррук, получил ее разрешение и отправился в свой первый отпуск, как он сам называл его про себя.

В первые несколько отпусков он не покидал территории Певческого Дома. Да и не нужно было, поскольку Дому принадлежало более трети единственного континента планеты. Неделями он путешествовал по лесам Долины Песен, обходя экскурсии воспитанников.

Он нашел озеро, окруженное кольцом гор, где Эссте впервые сказала, что любит его, впервые показала ему истинную мощь Самообладания.

Анссет с изумлением открыл, что тропа исчезла. Неужто никто больше не приводил детей сюда? Да нет, наверняка их сюда приводили — через лес вели дороги для скользящих мобилей, и трава росла там ниже, явный знак, что гости время от времени проезжают. Но от подножия водопада к вершине не вело ни единой тропинки. Он попытался вспомнить маршрут восхождения; в конце концов, очень уставший, он забрался наверх и увидел озеро.

Время не коснулось этого места. Если деревья и стали старше, Анссет этого не заметил. Если вода и поменяла цвет, Анссет не помнил, как она выглядела ранее. Птицы все так же планировали над водой и ныряли в поисках рыбы; ветер все так же наигрывал свою ненадоедливую мелодию на листьях и иголках деревьев.

Я стар, подумал Анссет, лежа у воды. Далекое прошлое я помню намного лучше, чем помню вчерашний день. Это было потому, что когда всякий раз он закрывал глаза, видел Эссте рядом с собой, слышал ее голос. Здесь, в одиночестве, он отбросил всякое Самообладание и позволил течь слезам памяти; жаркое солнце высушивало эти слезинки, собиравшиеся в уголках глаз. Но плач, даже длительный, успокоения не приносил.

Поэтому, Анссет запел.

После столь длительного молчания голос его звучал жалко. Любой Скрипучка спел бы лучше. Годы вытворяли штучки с тональностью, модуляции практически не существовало.

Всего лишь суровый тембр старческого голоса, которым слишком злоупотребляли в молодости.

Раньше Анссет мог петь с птицами и обогащать их песни. Сейчас же птицы замолкли, когда он запел; они посчитали его чужаком.

И тогда Анссет заплакал; слезы лились из самой глубины души, и он поклялся себе, что больше никогда уже он столь не унизится.

Только слишком уж долго обходился он без песни во дворце и Певческом Доме. Много лет он не пел, чтобы другие не услышали его пустоты, его поражения. Здесь, глубоко в лесу, никого не было, и даже если бы он запел плохо, этого никто бы не услышал. Поэтому, еще в тот же самый день, когда он дал себе клятву, Анссет нарушил ее и вновь запел. Лучше не стало, но он почувствовал себя свободнее.

Если у меня только такой голос, подумал он, какой-никакой, но это голос.

Никто другой больше не услышит его пения, в этом Анссет был уверен. Зато он услышит сам себя и с песней выплеснет все то, что так долго подавлял в себе. Песня была уродливой, она не звучала так, как он того хотел, зато свое задание исполнила. Она опорожнила его переполненное нутро, и в этих хриплых звуках он даже нашел какое-то утешение.

В течение первого отпуска Анссет узнал Долину Песен так, как мало кто ее знал, ведь никто не приезжал сюда ради удовольствия, без надзора. Но Долина пробуждала слишком много воспоминаний, и была она слишком одинокой — Анссет любил одиночество, но сам долго выдержать не мог.

Во время второго отпуска он посетил одно из трех убежищ Певческого Дома.

Он не мог посетить места, называемого Уединением, на берегу крупнейшего озера планеты, поскольку туда приезжали учителя и мастера из Певческого Дома, когда они нуждались в покое для собственной работы. Там он был бы обязан выполнять обет молчания.

Зато два остальных были для него открыты.

Далеко к югу располагалась Сторожевая Башня, остров из песка и камня, омываемый волнами мелкого моря. Это место отличалось грозной красотой, а каменный город Сторожевая Башня, возведенный на северном мысу, представлял собой место отдыха, островок зелени среди бесплодных пустошей. Раньше Сторожевая Башня была крепостью, еще в те времена, когда Певческий Дом был небольшим поселением, а весь мир сотрясала война. Теперь сюда уходили проигравшие.