Песнь для Арбонны. Последний свет Солнца

— Поблагодарите утром своего бога, — сказал Берн, глядя на них сверху. Он и сам не знал, почему так сказал.

Он вернулся к Гиллиру и уехал.

В ложбинке у него за спиной Дрюс, сын Финана, который действительно был королевским магистратом окрестных земель, начал яростно ругаться, но тихо, на всякий случай.

Гвен, дочь пекаря, прижала ладонь к его рту.

— Тихо. Тебе больно? — прошептала она.

— Конечно, больно, — огрызнулся парень. — Он сломал мне руку.

Она была умной, понимала, что его гордость тоже пострадала, после того как его так легко усмирили у нее на глазах.

— У него был меч, — сказала она. — Ты ничего не мог поделать. Я думаю, что ты очень храбрый.

В действительности она думала, что он неосторожный идиот. Она понимала, что они должны были тут погибнуть. Рука Дрюса должна была быть отрублена мечом, а не сломана. Этот эрлинг мог сделать с ней все, что угодно, после — все, что ему захотелось бы, а потом бросить их мертвыми в высокой траве, и никто бы никогда не узнал, что произошло. Она больше ничего не сказала, лежала рядом с Дрюсом, глядя вверх на последние звезды, пока черное небо не посерело, чувствовала, как дует легкий ветерок.

В конце концов они вернулись обратно к деревне, расстались, как обычно, разошлись по своим домам. Гвен проскользнула в дом так же, как вышла, через дверь, выходящую в загон для животных. Знакомые запахи, звуки, все изменилось навсегда. Она должна была умереть в поле. Теперь каждый вдох, до конца дней…

Она легла в постель рядом с сестрой, та шевельнулась, но не проснулась. Гвен не спала. Утро уже слишком близко. Она лежала и думала, заново переживая то, что только что произошло. Сердце ее стучало, хотя сейчас она лежала дома в постели. Она начала тихо плакать.

Три месяца спустя, осенью, пекарь бил ее до тех пор, пока она не назвала отца своего ребенка, которого носила, сына магистрата. Тут ее отец очень обрадовался (это была очень выгодная партия) и понес свой гнев через всю деревню к дверям магистрата.

Пекарь был крупным мужчиной и играл в деревне не последнюю роль. Гвен с Дрюсом поженились в конце осени. У них родилось еще двое детей, пока его не убил какой-то человек, отказавшийся платить налоги или отдавать землю. Гвен еще два раза выходила замуж и пережила обоих мужей. Пятеро детей выросли, благополучно пережив детство, в том числе и дочь, зачатая на лугу в ту летнюю ночь. Всю жизнь Гвен видела во сне то мгновение в темноте, когда на них наткнулся эрлинг, порождение ночного кошмара, а потом ушел, оставив им жизнь, словно подарок, который можно использовать или выбросить.

Нам нравится думать, что мы способны распознать те мгновения, которые будем помнить все оставшиеся дни и ночи, но на самом деле это не так. Будущее — это неясные очертания, и мужчины и женщины это знают. Менее четко понимают они то, что это справедливо и в отношении прошлого. То, что остается или возвращается непрошеным, — это не всегда то, чего мы ждем или желаем сохранить.

Прошла почти вся долгая жизнь Гвен, и все три ее мужа уже лежали в земле, прежде чем она поняла — призналась самой себе, — что больше всего остального потом или до того ей хотелось бы уехать из дома и от всех людей, знакомых ей в этом мире, с тем эрлингом на его сером коне в ту ночь, много лет назад.

Умная девушка стала мудрой женщиной с течением лет; перед смертью она простила себя за это желание.

По дороге на юг Берн все острее ощущал голод — он не ел со вчерашнего вечера, — но он также чувствовал холодный постоянный страх и не позволил Гиллиру сбавить темп, когда солнце встало и поднялось в летнее небо. Он чувствовал себя до ужаса открытым здесь, на этих плоских равнинах, уходящих к морю, и знал, что войско выступило и ищет эрлингов, горя желанием отомстить.

Англсины поклоняются богу Солнца: это имеет какое-то значение? Поможет ли это им, когда так ярко светит Солнце? Он никогда прежде не задумывался над такими вещами, и ему не слишком нравилось думать об этом сейчас, но он никогда еще не бывал у джадитов. Остров Рабади казался очень далеким; их ферма на краю деревни, даже солома в сарае за домом Арни Кьельсона Он все время оглядывался вокруг себя на скаку, охватывая взглядом все большее пространство слева.

Сигнальные костры горели дальше к востоку, и путь Элдреда пролегал по дальнему берегу реки. Ничто не указывало на то, что король не разделил своих всадников ночью и не послал часть из них в эту сторону. Берна, который чувствовал себя более одиноким, чем когда-либо после той ночи, когда покинул остров на коне Хальдра, мучило болезненное предчувствие, будто люди короля очень хорошо знают, где могут находиться ладьи наемников из Йормсвика.

Гиллир устал, но тут ничего не поделаешь. Берн наклонился вперед, похлопал коня по шее, заговорил с ним по-дружески. Им придется продолжать путь. Во-первых, возможно, кроме него, некому предупредить остальных. Они должны спустить на воду пять кораблей раньше, чем на них налетят две сотни людей. Видит бог, мужчины Йормсвика умеют драться. Если подойдет войско короля, может быть, завяжется рукопашный бой. Они могут легко победить. Но если многие погибнут или если ладьи будут повреждены, в такой победе нет смысла. Со славой или нет, они погибнут на этой земле англсинов, когда Эсферт и эти проклятые бурги, построенные Элдредом, вышлют против них новые силы. Берн понял, что не вполне готов уйти в чертоги Ингавина.

Он снова посмотрел на восток, где уже не светило слишком яркое солнце. Полдень миновал, туман давно растаял. При ярком свете костров уже не было видно. Чудесный день. Из леса на западе доносилось птичье пение, над головой рисовал круги ястреб.

Берн понятия не имел о том, что происходит в других местах. И ему оставалось лишь спешить к морю. Его отец тоже когда-то так сделал. Он сделал больше, собственно говоря; он совершил путешествие в одиночку, за Стену, через все земли англсинов, когда бежал из Сингаэля после гибели Вольгана. Гораздо более опасное путешествие, пешком, уходя от погони, вместе с заложником. Давно. А теперь Торкел вернулся сюда. Он даже снова побывал у сингаэлей, его взяли в плен во второй раз. Берну хотелось думать о нем с презрением, но он не мог.

«Я вынес тебя из города, окруженного стенами. Подумай об этом».

Этот тихий, уверенный голос. И удар по голове, когда он заговорил слишком дерзко, словно Берн все еще был мальчишкой на Рабади. Но его отец знал об Иваре, догадался, что сказал Рагнарсон. Откуда он всегда все знает? Он послал проклятие в адрес Торкела, как делал много раз после изгнания отца, но на этот раз без страсти и огня. Берн слишком устал, ему слишком много надо было обдумать. Он был голоден и испуган. Он снова взглянул налево, оглянулся назад. Ничего, горячее марево над зреющими посевами в полях. Гиллира скоро надо будет напоить. Ему и самому необходимо попить. Но еще не время, решил он. То место, где они сейчас находятся, слишком открытое.

Он плохо узнавал эту местность, не мог определить, сколько ему еще скакать, хотя они проезжали здесь по пути на север, в Эсферт, он и Экка, по дороге на другом берегу реки. На той дороге было много народу, направлявшегося на королевскую ярмарку, о которой эрлинги не знали. Кто-то сказал им, что ярмарку проводят уже третий год. Они не скрывались по пути на север, притворялись торговцами из Эрлонда. Везли на конях мешки якобы с товарами на продажу. Экка начал сердиться после того, что они услышали. Если летнюю ярмарку проводят уже третий год, то все байки о безлюдном Эсферте пусты, как выпитая бутылка эля. Ивар Рагнарсон, сказал он Берну, либо глупец, либо змей, и он подозревал последнее.