Песнь дружбы

Ха-ха-ха! Добродетельная Фрида, которая ходит по улице, всегда потупив глаза! Ну, теперь он ее поймал. Но он ей ничего дурного не сделает, о нет! Напрасно она так дрожит. Он ее не выдаст и вовсе не ревнует к молодому человеку, — для этого он слишком благоразумен. Но если она так ласкова с Вальтером, то почему она так плохо относится к нему? Почему?

Он подошел к ней вплотную и положил свои большие руки ей на плечи. Она почувствовала на щеке прикосновение его бороды и зоба. Как она дрожала! Но не могла произнести ни слова.

И затем он часто замечал, продолжал сапожник, что Фрида всегда возвращается от Шпана с полной корзиной, а когда идет туда, ее корзина всегда пуста,»-он это заметил. Но он и об этом готов молчать — тсс, тсс! — никому не скажет ни слова, только она должна быть с ним немножко ласковей, немножко ласковей, — ну?

Шальке все еще дрожала, потом внезапно окаменела от страха и едва не потеряла сознание. Она погибла — все, все погибло! Все было кончено, и она, не сопротивляясь, прижалась к нему. Он понес ее на руках вверх по лестнице, и лестница трещала так громко, словно собиралась развалиться.

Какого страху она натерпелась! Два дня Шальке была бледна как полотно, но потом красные розочки опять зацвели на ее впалых щеках. Все судьба — что можно против нее поделать? Ничего! Она была совершенно бессильна. А этот сапожник! Да он прямо бешеный! Яркий румянец вспыхивал на ее лице каждый раз, как она вспоминала о нем. Нет, никто в городе не знал ее тайн, так же как и она не знала чужих тайн. Разве она должна вести себя иначе, чем другие?

4

Бабетта поместила Христину в маленькой каморке. Тут стояла простая кровать, а у стены были сложены штабелем доски. Карл не мог их держать в сыром сарае. В каморке было мало места, но ей больше и не нужно было. Она все время лежала.

Первое время Христина почти беспрерывно спала — настолько она была измучена. Да, она прошла долгий путь и устала. Время от времени Бабетта бесшумно приоткрывала дверь, чтобы посмотреть, не сползло ли одеяло. Иногда Христина, почувствовав прикосновение Бабетты, просыпалась и говорила:

— Какая ты добрая, Бабетта! — Больше она ничего не говорила. И Бабетта отвечала:

— Спи, спи, Христина, выспись хорошенько! Спешить тебе некуда.

Спешить? Христина качала головой. Спешить ей некуда, нет. Ее лицо было спокойно и серьезно. Куда девалась странная улыбка, прежде игравшая на ее губах? Улыбка исчезла.

Однажды утром она проснулась с пылающими щеками и горячим лбом. Ее глаза блестели как раньше, тысячи крошечных огоньков вспыхивали в их глубине. Но Бабетте не понравились эти сияющие глаза, — они блестели слишком ярко. «Совсем как глаза ее матери, — подумала она, — когда та слегла в постель, чтобы больше уже не встать».

— Лежи и не вставай, Христина, — сказала Бабетта, — ты больна.

Ах, ходить по снегу в таких тоненьких ботиночках, как тут не заболеть! Да еще в ее положении!

— Попробуй снова уснуть, Христина! Я потом принесу тебе теплого молока.

— Как ты добра, Бабетта! — Но уснуть Христина не могла, она и так спала, должно быть, слишком долго. Ей хотелось видеть Себастьяна. Бабетта принесла мальчика, посадила его на одеяло и принялась ласкать.

— Какой у тебя хорошенький, здоровенький мальчик, Бабетта!

— Скоро и у тебя будет такой ребенок, Христина! — ответила Бабетта и засмеялась.

— Да, да! — Христина закрыла глаза. — Да, Бабетта, скоро, — устало проговорила она.

Она снова лежала одна; проходили часы, и мысли текли в ее мозгу непрерывно и беспорядочно, причудливые и путаные, как во сне. Люди шли вереницей сквозь дождь, на нее неслись автомобильные фары, и нужно было остерегаться, потому что из-под колес автомобиля брызгами летела вода. Слышались звуки оркестра, и она видела ярко освещенную сцену, изображавшую комнату; девушки сидели за прялками, звонко раздавались их голоса. Потом она отчетливо слышала звуки пианино. Это маленький Шойриг в соседней комнате готовился к концерту, который прошел с большим успехом, и он потом пригласил их ужинать. Она видела лица, лица без конца, то вблизи, то издалека, но отчетливо, они смеялись, кричали ей что-то, но слов она не могла разобрать.

Вот этот человек с красивой седой головой, который сейчас снял очки и улыбается ей, — это знаменитый поэт, он написал не меньше десятка прекрасных книг и все же влачит жалкое существование.

Теперь Христина сидела в поезде, поезд шел, шел и наконец остановился. В вагон ворвался мужчина без шляпы. Он бросился к ней. Это был «герцог», ее «герцог». Так она называла его. Он на руках вынес ее из вагона, на глазах у всех отнес в экипаж, и экипаж затерялся среди уличной суеты. «Герцог» не переставая целовал ей руки, а она смотрела на большой незнакомый город.

Еще маленькой девочкой, лет десяти, Христина случайно увидела в журнале портрет молодого человека, непонятным образом пленивший ее. Это была картина старого мастера, изображавшая герцога Орлеанского, а может быть и кого-нибудь другого — она уже не помнила. Лицо молодого человека, в котором было что-то властное, темные волнистые волосы, высокий выпуклый лоб, черные глаза и маленький, несколько надменный рот так взбудоражили ее детскую фантазию, что она с трудом оторвалась от портрета. Она вырезала его, сохранила и окружила своего рода культом. Время от времени она доставала портрет и снова подолгу рассматривала своего «герцога». Это продолжалось несколько лет. Наконец Христина забыла «герцога» и даже не знала, куда девался портрет. Но однажды, уже взрослой девушкой, она выглянула в окно и увидела — сначала ей показалось, что это ошибка, — неожиданно увидела в одном из окон противоположного дома голову «герцога», живого «герцога»! Это был он! Да, разумеется, это был он, ее «герцог»! Как это могло случиться? Теперь она принадлежит ему, это какое-то колдовство, и вот они едут по улицам большого города, вокруг поспешно снуют чужие люди, а он покрывает поцелуями ее руки.

И вот Христина живет постоянно у своего «герцога», у человека с темными курчавыми волосами и высоким выпуклым лбом, и может видеть его ежедневно. Снова и снова всматривается она в это лицо: да, это несомненно он, ее «герцог». Но прошло много месяцев, и ей стало казаться, что это все же не он. Это было, другое лицо! Проходили месяцы, и его лицо все больше утрачивало сходство с лицом «герцога» и наконец стало совершенно на него не похожим. Нет, нет, это не «герцог» целовал ей руки, когда она ехала с ним в экипаже по улицам чужого города!

Лица стремительно проносились в разгоряченном мозгу Христины, расплывались, искажались, некоторые раскалывались. Их поток унес с собой и «герцога». Наконец осталось только одно лицо. Оно было серое, бескровное, жуткое, оно все приближалось, становилось все больше и больше, склонялось над ней, и от этого бесцветного лица веяло холодом и ужасом. Христина испугалась. Она вздрогнула и увидела, что это серое лицо — просто занесенное снегом маленькое оконце, расположенное против ее кровати.

У постели стояла Бабетта со стаканом горячего молока в руках.