Песнь об Ахилле
Шрифт:
— Нет. — Мне не хотелось, чтоб его пальцы, грубые и толстые, касались костей. И я-то был царевичем, пусть и юным. Разве у меня не было прав царевича? Но сынки вельмож уже привыкли, что я поступаю, как они того хотят. Они знали, что отец за меня не вступится.
— Отдавай их мне, — он пока и не думал угрожать. За это я его ненавидел. Я должен был заслуживать хотя бы угроз.
— Нет.
Он сделал шаг вперед. — Давай их мне!
— Они мои, — ощерился я. Я огрызался, как те собаки, что грызлись за объедки с нашего стола.
Он потянулся за ними, и я его оттолкнул. Он застыл в удивлении, и я был этому рад. Ему не заполучить того, что принадлежит мне.
— Эй! — он пришел в ярость. Я был мал, меня
Тогда он ухмыльнулся. — Трус.
— Я не трус! — мой голос зазвенел, а лицо обдало жаром.
— Твой отец так считает, — он говорил уверенно, словно о давно известной вещи. — Я слышал, как он говорил моему отцу.
— Он этого не говорил. — Но я знал, что он так и сказал.
Мальчик подошел ближе. Поднял кулак. — Я, по-твоему, лжец? — Я знал, что он меня ударит. Ему просто нужно было оправдание. Я хорошо представлял, как отец произносит это. Трус. Я уперся руками в его грудь и толкнул, что было сил. Наша земля — земля травы и пшеницы, так что падать не больно.
Я оправдывал себя. На нашей земле было и немало камней.
Голова его глухо ударилась о камень, и я заметил застывшее в глазах удивление. Земля пропитывалась кровью.
Я все смотрел, горло сжалось от ужаса, от того, что я наделал. До сих пор я не видел смерти человека. Да, были быки, козы, даже бескровные задыхающиеся рыбы. Я видел смерть на картинах, гобеленах, черные фигуры на расписных блюдах. Но я не видел ее по-настоящему — как хрипят, задыхаются, скребут землю. Запах крови. Я лишился чувств.
Позже меня нашли у корявой оливы. Я был слаб и бледен, и валялся в собственной блевоте. Кости исчезли, я потерял их в драке. Отец посмотрел на меня со злостью, приоткрыл было рот, обнажив желтоватые зубы. Махнул рукой, слуги подняли меня и понесли в дом.
Семья мальчика потребовала немедленного моего изгнания или смерти. Они были могущественны и он был их старшим сыном. Они могли позволить царю сжечь их поля и обесчестить их дочерей, если за это было заплачено. Но сыновей трогать было нельзя. За это вельможи могли взбунтоваться. Мы знали законы, мы следовали им, чтоб избежать анархии, на волосок от которой всегда находились. Кровная вражда. Слуги делали пальцами ограждающие знаки.
Отец потратил жизнь на укрепление своего царства и не хотел терять все из-за такого сына, как я — ведь наследника и чрево, которое его породит, найти не трудно. Так что он согласился — я буду изгнан и отдан на воспитание в другое царство. В обмен на золото равное моему весу, меня дорастят до возраста мужа. У меня не будет ни семьи, ни имени, ни наследства. Тут даже смерть показалась бы привлекательнее, однако отец был человеком практичным. Мой вес золотом был меньше, чем стоимость роскошных похорон, которые требовала бы моя смерть.
Так я подошел к своему десятилетию сиротой. И так я попал во Фтию.
Крошечная, как драгоценный камень, Фтия, самая маленькая из наших областей, лежала на севере изогнутой полосы земли между отрогами гор Отрис и морем. Ее царь, Пелей, был из любимцев богов — сам не являясь их потомком, он был смел, умен, красив и превосходил своих сверстников в милосердности. В награду божества сосватали ему морскую нимфу. Это сочли большой честью. Ведь кто же из смертных откажется заполучить на ложе богиню и иметь от нее сына? Божественная кровь делает чище наш грязный род, порождающий героев из праха и глины. А богиня принесла великое пророчество: предрешено было, что ее сын превзойдет отца. Род Пелея укрепится. Но, как и во всех дарах богов, здесь были подводные камни — сама богиня не желала этого.
Все, даже я, знали, как он овладел Фетидой. Боги привели Пелея в тайное место, где она любила сидеть на берегу.
Они предупредили, чтобы он не тратил времени на предисловия — она никогда не согласится на брак со смертным.Они также предупредили о том, что будет, когда он поймает ее: нимфа Фетида была хитра, как и ее отец Протей, скользкий морской старец, и умела придавать своей коже тысячи подобий — меха ли, перьев или голой плоти. Так что клювы и когти, зубы и зубцы, и жалящие хвосты будут раздирать его, но Пелей не должен ее отпускать.
Пелей был благочестив и послушен, и сделал все так, как научили его боги. Он дождался, пока из свинцово-серых морских волн покажется она, с волосами черными и длинными, как хвост коня. Тогда он схватил ее, удерживая, несмотря на ее отчаянную борьбу, сжимая ее в объятиях пока оба они не обессилели, почти бездыханные и исцарапанные. Кровь из ран, которые она ему нанесла, смешалась со следом утраченной девственности на ее бедрах. Ее сопротивление было теперь бесполезно — лишение ее девственности было равно брачным узам.
Боги заставили ее поклясться, что она останется со своими смертным супругом по крайней мере на год, и она провела этот год на земле, словно неся повинность, безмолвная, равнодушная и мрачная. Теперь, когда он овладевал ею, она не давала себе труда вырываться или извиваться в знак протеста. Вместо этого она лежала недвижно, немая и холодная, как рыба. Ее сопротивляющееся чрево породило лишь одного ребенка. В час, когда ее срок вышел, она выбежала из дома и нырнула обратно в море.
Возвращалась она только проведать мальчика, ни для чего более и ненадолго. Остальное время ребенок был под присмотром нянек и наставников, за которыми надзирал Феникс, довереннейший советник Пелея. Сожалел ли Пелей о даре богов? Обычная женщина была бы счастлива иметь мужа, обладающего его мягкостью, его улыбчивым лицом. Но для морской нимфы Фетиды ничто не могло затмить его смертной природы.
Меня провел во дворец слуга, чьего имени я не уловил. Может, он его не сказал. Залы были меньше, чем у нас дома, словно на них влияли скромные размеры царства, которым из них правили. Стены и полы были местного мрамора, белее того, который добывали на юге. В сравнении с их белизной мои ноги выглядели темными.
У меня с собой ничего не было. Немногие мои пожитки перенесли в мою комнату, а золото, посланное моим отцом, было отправленное в сокровищницу. Когда золото унесли, я почувствовал странное беспокойство. Оно было моим спутником в недели путешествия, свидетельством моей ценности. Я наизусть помнил, что было в золотой поклаже — пять кубков с гравировкой, тяжелый скипетр с навершием, ожерелье витого золота, две украшенные фигурки птиц и резная лира, позолоченная на концах. Последняя, я знал, была жульничеством: дерево дешевое, его было много и весило оно немало, занимая место золота. Но лира была такой красивой, что никто не возразил; она была частью приданого моей матери. Пока мы ехали, я все тянулся к седельной сумке погладить отполированное дерево.
Я думал, что меня проводят в тронный зал, где я преклоню колена и выскажу свою благодарность. Но слуга неожиданно остановился у боковой двери. Царя Пелея сейчас нет, сказал он, поэтому вместо него мне надлежит представиться его сыну. Я забеспокоился. Не к этому я готовился, не для этого зубрил все положенные слова, восседая на спине своего осла. Сын Пелея. Я еще помнил темные листья на фоне его светлых волос, то, как его розовые стопы ударяли в дорожку для бега. Таким должно быть сыну.
Он лежал на спине, на широкой скамье с подушкой в изголовье, установив лиру себе на живот. Он бренчал на ней, лениво и бездумно. Он не слыхал, как я вошел, или решил сделать вид, что не слыхал. Вот так я уразумел, где мое место. Прежде я был царевичем, меня ждали и о моем приходе объявляли. Теперь мною пренебрегали.