Песнь русалки

— Бабушка, у тебя есть дом, где ты можешь остановиться? Друзья или родственники.

— Все бабушкины родственники за лес да за реку ушли, — пожала плечами старуха, уверенно шаркая к лодке. — Хотя, есть один домишко, в котором я желанная гостья. Во-о-он там, подруга моя давняя живет.

Она снова выпростала длинный палец и указала вдаль. На терем, угрюмо возвышавшийся на холме. Свят и Влас переглянулись, уже жалея, что достали сумасшедшую каргу из избы. Та, словно почуяв их перемигивания, обернулась и расхохоталась.

— Не бойся, княжич, мы с княгиней уж много лет дружбу водим.

— Не помню, чтобы мама…

— А-а, — пригрозила пальцем старуха. — Не мать она тебе. А останешься с ней наедине, напомни, что раз уж она решила стать тебе матерью, то женою уже не станет.

— Ты сбредила, карга! — вздыбился Влас, но княжич выставил руку, осаживая его. В голубых глазах юноши застыл страх и непонимание.

— Откуда ты…?

— Бабушка все знает, что птички на своих хвостиках и крылышках носят. Все видит, все слышит. Даже то, чего другие знать не хотят. Ну, давай, вези меня к подруженьке. Да пошевеливайся, пока холод не вгрызся в твои косточки, хворать тебе еще рано, княжич.

Перемахнув через борт лодки, она уселась поудобнее, нашла завалявшуюся корку хлеба и принялась грызть, мурлыча что-то себе под нос. Юноши переглянулись, не решаясь произнести хоть слово при странной женщине. По ее морщинистому лицу было ясно, что старуха изголодалась по хорошей болтовне. Даже когда юноши пытались не смотреть в ее сторону, она все равно пыталась вытянуть их на разговор.

— А что такие невеселые, мальчишки? Как будто и не рады, что жизнь спасли.

— Как тебя зовут-то, бабушка? — подал голос Святослав, садясь напротив старухи и берясь за весла.

— А как назовешь, так и будут звать, — на его нахмуренные брови она лишь рассмеялась. — Ладно-ладно, пусть буду Олеся. Хорошо? Ну, вот и ладненько.

Глава 2

Княжеский терем безразлично глядел на Дол пустыми окнами. До самой темноты в стенах не жгли свечей, а когда становилось совсем уж мрачно, разрешалось засветить одну или две сальные свечки на комнату — много огня княгиня Дана не терпела.

Она вообще, много чего не терпела. В основном она не любила кошек и собак, большинство птиц, пересоленную еду и незваных гостей. Одиночества княгиня тоже не переносила.

Ей нравилось, когда рядом с ней был кто-то, кто-нибудь, кто не перечил, не спорил и не перебивал, когда княгиня Дана начинала говорить. Речи ее лились бурной рекой. Княгиня рассказывала истории из своей юности, по десять раз на дню могла так и эдак пересказать день, когда князь Михаил слезно просил ее стать его женой, потому что увидал в ней — простой крестьянской девушке — благодетели настоящей княгини и красоту покойной жены. Святослав едва ли помнил маму, поэтому сравнить ему было не с кем и он просто верил, что это так, видя безграничную нежность, появлявшуюся в глазах отца при взгляде на молодую жену. Теперь и образ князя потихоньку выветривался из памяти. Святослав старался его сохранить, задержать, подолгу сидел с закрытыми глазами, восстанавливая в памяти строгие черты, но стоило ему приподнять веки — все развеивалось. А ведь болезнь забрала его всего три месяца назад. И только минули сорок дней — на Дол обрушились беды. Сперва засуха, теперь потоп. Княгиня, да и все остальные, видели в этом дурное предзнаменование, но разобраться, что именно разозлило высшие силы, все не получалось, поэтому они просто обращались к каждому, кто мог их услышать. Отправляли скотину в лес, жгли сухие травы в печах, кормили хлебом покойных родственников — а лучше не становилось.

Тогда-то в тереме появились кумушки — две женщины, которых княгиня расположила в тереме, как почетных гостий, и все дни проводила в их компании. Святославу они не нравились. Холодные, отстраненные, они никогда не обращались к нему напрямую. Даже если кумушки были с ним в одной комнате, они непременно обращались к Дане и говорили: «Передай ему…» и княгиня выполняла их приказ. Они именно приказывали. Стоило им появиться, и княгиня, прекрасная молодая женщина, утратила всю веселость. Стала нервной, мрачной, глядела исподлобья и непременно обижалась, как только что-то было сделано поперек ее слова. Она и раньше была непростой, и за все пять лет, что она жила с ними в тереме, Святослав не говорил с ней чаще, чем того требовали приличия. Она не настаивала. Только князю, когда тот был на смертном одре, она поклялась быть матерью Святославу, но, стоило тому спокойно испустить последний вздох, все вернулось на круги своя. Княгиня держалась особняком, не заходила на мужскую половину, а Святослав старался не встречаться с ней и сам. Только думал о том, как станет совершеннолетним — уже скоро, с первой осенней листвой — и отправит ее на самый дальний хутор, лишь бы не видеть больше ее кошачьих зеленых глаз и ее кумушек.

Иногда через слуг она передавала ему гневные послания за вылазки в город и раздачу еды, но на этом все заканчивалось. Пока недавно княгиня сама не явилась к Святославу.

Это произошло накануне. Святослав допоздна читал оставшиеся от отца книги, с трепетом переворачивая страницы, как вдруг в дверь постучали. Воровато оглянувшись, княгиня протиснулась в светлицу, словно боялась, что кто-то из слуг или кумушек увидит ее. Святослав замер, как заяц, застанный врасплох змеей. С толку сбивал ее внешний вид: после похорон отца княгиня облачилась в траурные одежды и не снимала их, беспрестанно причитая о своей вдовьей доле, но вот, теперь она стояла в праздничном сарафане, расшитом блестящим узором, румяная, с разноцветными лентами в длинных черных волосах. Ей было около тридцати лет, и она так и не смогла подарить покойному мужу ребенка, за что все слуги с жалостью смотрели на нее и ее тонкую талию, которую она подчеркивала плетеными поясами.

— Ну, здравствуй, Святослав, — произнесла она. Темные брови чуть взметнулись вверх, словно она надеялась, что он спит.

— И тебе доброго вечера, Дана.

Она чуть дернула ртом, давя недовольное хмыканье. Святослав так и не стал величать ее матерью, а она довольно быстро оставила попытки стать для него кем-то большим, чем мачеха.

— Я хотела с тобой поговорить. Позволишь?

Святослав кивнул, указывая на лавку. Княгиня села рядом с ним и придвинулась так, что подол коснулся его ноги. Юноша хотел было отодвинуться, но княгиня удержала его за руку, мягко, словно умоляя. Свят замер, но по позвоночнику у него разлилось напряжение, как происходило всякий раз, стоило княгине коснуться его.

— В чем дело? — он уткнулся взором в буквы на странице, но не мог разобрать ни слова. А кожей он чувствовал взгляд женщины.

— Ты уже совсем взрослый, и так на отца стал похож, — проворковала она, перебирая пальцами по его запястью. — Скоро уже его место займешь.

— Скоро, да.

— Вот только, чтобы стать во главе княжества, нужно быть достойным человеком, отцом всем своим людям. А достойному мужу нужна жена, — говорила Дана, и голос ее становился все тише и тише, слова тянулись, как смола. Она словно давала пасынку время осознать, предугадать, к чему она ведет.

— Не время сейчас для свадеб, — дернул щекой Святослав. — Еще тело отцово не остыло, и слезы по нему народ не выплакал.

— В ином случае я бы с тобой согласилась, — тонкие пальцы начали аккуратно поглаживать кожу над манжетой. Княгиня подалась вперёд, все силясь заглянуть ему в глаза. — Но сейчас слишком много поводов для слез. Ты видишь, что происходит. Сначала эта ужасная засуха, потом небесная вода. Боги недовольны, что Дол остался без князя.

На слове «Боги» она понизила голос и воровато оглянулась, точно боялась, что ее услышит Игнат — священник на хлипком плоте, очередной посланец, намеренный принести истинную веру в Дол. Вот только, сколько княжество ни крестили, народ все равно верил по-своему, по-старому. И только Игнат, в отличии от всех своих предшественников, не сдавался и все ходил к княгине, прося то церковь восстановить, то молебен произнести. Дана оставалась непреклонна, так что обветшалую церковь Игнат восстанавливал самостоятельно, но не оставлял попыток проповедовать.

Святослав рискнул пошевелиться и высвободить руки из хватки мачехи, мягкой, но крепкой, как у силка.

— Что ж, отправлюсь на поиски невесты. Сей же час.

— Ну куда же? — вздохнула Дана, и на ее полных губах появилась улыбка, будто Свят сказал какую-то наивную глупость. — В княжестве благородных девок, к кому можно было бы посвататься, не осталось. А из соседей ни один отец не отправит сюда свою дочь.

Княжич кивнул. Больше всего ему хотелось, чтоб разговор закончился, но Дана упрямо тянула время, точно играла с ним.