Песнь серафимов

Что бы он ни делал, этого было слишком мало для всех. За исключением разве что его учительницы музыки. Тоби вспомнил о ней, и ему захотелось позвонить и сказать, как сильно он ее любит. Но он знал, что делать этого не стоит.

Долгий безрадостный день в Нью-Йорке неожиданно эффектно сменился вечером. Повсюду загорелись яркие огни. Навесы над витринами магазинов засверкали лампочками. Парочки устремлялись в кино и в театры. Было несложно догадаться, что он оказался в Театральном квартале. Тоби с интересом рассматривал витрины ресторанов. Но голоден он не был. Мысль о еде вызывала в нем отвращение.

Когда театры распахнули двери, выпуская публику, Тоби взял лютню, раскрыл перед собой футляр, обитый изнутри зеленым бархатом, и начал играть. Он закрыл глаза. Он приоткрыл рот. Он играл самую мрачную и завораживающую музыку Баха, и сквозь завесу тумана перед глазами видел, как время от времени в футляр падают банкноты, и слышал аплодисменты тех, кто останавливался его послушать.

Теперь у него было еще больше денег.

Он вернулся в свою гостиницу и решил, что номер ему нравится. Ему было наплевать, что окно выходит на крыши и грязный мокрый переулок. Ему понравилась настоящая кровать и маленький стол, а еще большой телевизор — неизмеримо лучше того, который он смотрел все эти годы дома. В ванной комнате висели чистые белые полотенца.

Следующим вечером по совету таксиста он отправился в Маленькую Италию. Он играл там, устроившись между двумя популярными ресторанами. На этот раз он играл все темы из опер, какие знал. Он пронзительно исполнял арии мадам Баттерфляй и других героинь Пуччини. Он преодолел трудные рифы, соединив несколько тем из Верди.

Из ресторана вышел официант и велел ему убираться. Но кто-то прогнал самого официанта. Это был округлый, крепко сложенный пожилой мужчина в белом фартуке.

— Сыграй еще разок, — сказал этот человек.

У него были густые черные волосы, чуть тронутые сединой на висках. Он покачивался из стороны в сторону, пока Тоби исполнял мотивы из «Богемы», после чего снова перешел на душераздирающие арии.

А потом вдруг стал играть зажигательные и бесшабашные мелодии из «Кармен». Мужчина похлопал ему, вытер руки о фартук и снова похлопал.

Тоби сыграл все нежные мелодии, какие только знал.

Толпа собиралась, платила деньги и снова рассасывалась. Пожилой толстяк стоял и слушал.

Снова и снова толстяк подсказывал Тоби, что пора вынуть из футляра деньги и спрятать их. Купюры продолжали падать.

Когда Тоби совсем устал, он начал собираться, но пожилой человек сказал:

— Погоди минутку, сынок.

Он попросил сыграть неаполитанские песни. Тоби никогда их не исполнял, но знал на слух, поэтому выполнить просьбу оказалось нетрудно.

— Что ты здесь делаешь, сынок? — спросил его толстяк.

— Ищу работу, — ответил Тоби, — любую работу. Посудомойкой, официантом, что угодно. Мне все равно. Нужна просто работа, надежная работа.

Он посмотрел на своего собеседника. На толстяке были приличные брюки и белая парадная рубашка, расстегнутая на груди, с закатанными до локтя рукавами. Мягкое пухлое лицо светилось добродушием.

— Я дам тебе работу, — сказал толстяк. — Пошли внутрь. Я приготовлю тебе поесть. Ты же весь вечер провел на улице.

К концу первой недели Тоби снял небольшую квартирку на втором этаже гостиницы в центре города и получил фальшивые документы, из которых следовало, что ему двадцать один год (достаточно взрослый, чтобы подавать спиртное), а зовут его Винченцо Валенти. Это имя предложил благодушный пожилой итальянец, нанявший Тоби на работу. К имени прилагалось подлинное свидетельство о рождении.

Итальянца звали Алонсо. Его ресторан был великолепен. На улицу выходили большие прозрачные витрины, горели яркие фонари, официанты и официантки, все студенты, скользили между столиками и пели арии из опер. Тоби с лютней расположился у фортепьяно.

Все это было хорошо — хорошо для Тоби, не желавшего помнить о том, что прежде он был Тоби.

До сих пор он нигде не слышал таких великолепных голосов, как здесь.

По вечерам ресторан был полон оживленных людей, по воздуху разливались звуки опер, и Тоби прекрасно играл. Тогда ему становилось почти хорошо и не хотелось, чтобы двери закрывались, не хотелось выходить на мокрые тротуары.

Алонсо был добросердечным и улыбчивым. Он очень полюбил Тоби, ставшего для него Винченцо.

— Я бы отдал все, — говорил он Тоби, — лишь бы увидеть внуков.

Алонсо подарил Тоби маленький пистолет с инкрустированной жемчужинами рукоятью и показал, как из него стрелять. У пистолета был легкий спуск. Он предназначался исключительно для самообороны. Алонсо показал Тоби ружья, которые держал в кухне. Тоби очаровал сам вид этих ружей, и когда Алонсо позвал его в переулок за рестораном и позволил пострелять, ему понравилось ощущение и оглушительный грохот, эхом отдававшийся от высоких глухих стен.

Алонсо предоставлял Тоби возможность играть на свадьбах и помолвках, хорошо платил ему, покупал для работы красивые итальянские костюмы и иногда отправлял обслуживать частные вечеринки в доме, расположенном в нескольких кварталах от ресторана. Слушатели неизменно находили лютню элегантной.

Тот дом, куда он ходил играть, был приятным местом, но он вселял в Тоби смущение. Большинство здешних дам были пожилыми и добродушными, но было и несколько молодых женщин, к которым в гости приходили мужчины. Хозяйку заведения звали Виолеттой. Она отличалась высоким пронзительным голосом, густо красилась и обращалась с остальными женщинами так, словно те приходились ей сестрами или дочерьми. Алонсо любил подолгу сидеть здесь, беседуя с Виолеттой. Они говорили по-итальянски, но по временам переходили на английский. Складывалось впечатление, что когда-то они были любовниками.

Здесь играли в карты, иногда устраивали небольшие вечеринки по случаю дня рождения кого-нибудь из пожилых дам или мужчин, и молодые женщины улыбались Тоби любовно и многообещающе.

Один раз, скрытый расписной ширмой, он играл на лютне для мужчины, который занимался любовью с женщиной. Мужчина обидел ее. Женщина ударила его, а он дал ей пощечину.

Алонсо отмахнулся от вопроса Тоби.

— Она все время так делает, — пояснил он, как будто поведение мужчины в этом случае ничего не значило.

Алонсо назвал эту девушку Эльсбет.

— Что это за имя? — спросил Тоби.

Алонсо пожал плечами.

— Может, русское? Боснийское? Откуда мне знать. — Он улыбнулся. — У них светлые волосы. Мужчинам такие нравятся. И я знаю наверняка, что она сбежала от какого-то русского. Я буду счастлив, если этот негодяй не явится за ней.

Тоби почувствовал симпатию к Эльсбет. Она говорила с акцентом, может быть и русским, и однажды призналась, что сама придумала себе имя. Поскольку Тоби теперь называл себя Винченцо, он ощутил к ней почти сочувствие. Эльсбет была очень молода. Тоби сомневался, что ей исполнилось шестнадцать. Косметика делала ее старше, лишая свежести, но утром в воскресенье, с одной помадой на губах, она была прелестна. Она курила черные сигареты у пожарной лестницы и болтала с Тоби.