Песнь виноградной лозы. Роса на цветах

– Не, это не для меня. Я лучше, как все, – Фифа поковырял палкой в костре, давая огню новые силы. – Вон, Лялька вырастет, я на ней женюсь. Девчонка красивая, за ней рудники дают. И выйти с ней не стыдно. Детей нарожает…

Знаете ребят, у каждого своя судьба, – Алесь тоже прокручивал свою жизнь. – и если не суждено, выше головы не прыгнешь.

– Кто тут о судьбе говорит? – к костру из тени подошел совсем немолодой моск. Одет как странник – в башлыке, плаще, сапогах и с кифарой под мышкой.

У костра тут же оживлённо зашевелились.

– Бадри, бадри… – послышался шёпот. – пророк и певец.

Тут же раздвинулось место. Даже постелили откуда-то появившуюся шкуру. Мужчина благодарно кивнул и уселся.

– Ну, что байки травите? – глаза бадри хитро залучились. Он взял кифару и начал медленно перебирать струны. А потом полился голос. Не громкий, но сильный, берущий за душу, окрашивающий мир новыми красками. И картины древнего мира в пламени костра начали оживать. Песнь струилась рекой, как жемчужины, нанизывая повествование.

Это было время, когда ещё не пришли сюда Олимпийские боги. Задолго до взятия Илиона и рождения ироев. Когда ванны только осваивали места, где сейчас Кария, Киликия и земли Фригийские.

Жил тогда в горах змей величественный Иллуянка. Знал он все тропы на земле, все руды в недрах. Горные пики он освещал огнём, вздымающимся в небо. Где он проползал, разливались огненные реки, а потом люди там металл находили.

Огонь в костре потрескивал под звуки песни, словно подтверждая огненный путь древнего змея, который жил в глубокой расщелине, уходящей в самое чрево земли. Молодёжь слушала бадри затаив дыхание, боясь спугнуть возникающие видения.

Был Иллуянка величественен и огромен. Две головы и две пасти имел древний змей. Его большая голова ссорилась с малой, находившейся на хвосте и, когда они сцеплялись, дрожала земля. Сотрясал змей её своими телодвижениями, а огонь от его тела расходился, повсеместно сжигая леса и дома людей… Но не замечал этого Великий Змей. Ему было хорошо в огне. И чем больше разгоралось пламя, тем лучше ему было. Успокаивался тогда Иллуянка и засыпал. И вокруг начиналось затишье. А, просыпаясь, он опять оползал свои владения, разливаясь огненной рекой.

Надоело это богам, и решили они поубавить огня на земле. Но кто выйдет на бой с Огненным Змеем? И тогда Тор, божественный коваль, в чьей власти были молнии и гром, решил сразиться. Ковалю не привыкать работать с огнём.

И сшиблись Тор и Иллуянка. И бой был в жарком пламени. Но не смог одолеть Тор Огненного Змея. Своими головами Змей вырвал сердце и глаз Тора, ослепив его огнём.

– Н-да, что-то боги у нас какие-то кривые. Один – Варун глаз сам отдал, глаз солнцем стал. Кузнецу вон – выбили…, – хмыкнул Илька себе под нос. Яська хихикнул, дослышав комментарий друга.

Бадри гневно зыркнул на столь непочтительных к богам мальчишек. Свет пламени отражался на его лице тенями, отображая мечущиеся мысли. Удивлённо вверх поднялась бровь. Словно пророк сквозь огонь что-то смог разглядеть – чуть видимое, тонкое, дрожащее, неуловимое…

Не прерываясь, песнь лилась дальше, сквозь языки пламени. Бадри всё рассматривал смущавших его ребят.

Тогда Тор создал себе сына. И сын породнился с домом Иллуянки, женившись на одной из многочисленных дочерей змея, юной Змеевне.

Яська так и услышал илькин голос, но парень сидел, зажав рот, чтобы не перебить певца. А голос при этом был такой ясный, такой отчётливый:

– Опять очередной бронзовый человек. Что в кузне Истинуса, или Ифеста, что у берегов древнего Корфу – Тантал… Нам бы их в армию. Цены бы им не было.

Ясон хмыкнул, пряча усмешку в колени. Их перемигивание не скрылось от бадри. Он только покачал головой, заканчивая песнь.

Как свадебный дар сын Тора потребовал глаз и сердце отца, и вернул их богу. И тогда Тор опять сразился с Огненным Змеем, завалив его вместе с домом. Иллуянка рванулся на поверхность, но Тор отсёк ему одну из голов своим оружием, мечущим молнии. Расступилась земля, и погребла Великого Змея, потерявшего силу, навсегда скрыв его в своих недрах, вместе с его домочадцами. И сын Тора канул в землю, вместе со всеми. Принёс его бог в жертву, ради своей победы.

– Гхыр. Одноразовое оружие было, – выдохнул Илька, не в силах сдерживаться. – А что у кузнеца за метающие молнии меч был? Или секира какая? А почему молнии метала? Заряд какой силы?

– А где этот Иллуянка ползал? Жилы какие вышли? После него какой металл остался железо? Золото? Серебро? Или медь? Шахты уже стоят? – Фифа, не отставая от друга, тоже набросился на бадри с вопросами.

Яське жаль стало сказителя. В Моских горах к бадри всегда уважение: страх питают, думают над тем, что сказал, урок из услышанного выносят. Притчи все мудрость имеют, неспроста пророк им это рассказал. А тут… Да, бадри с эгейцами не сталкивался.

Начинало светать. Показался первый луч солнца. Маленький ещё, совсем слабый, прорывающий тьму ночи, оповещающий о наступлении нового дня.

– Ты, – певец пальцем указал на Алеся. Юноша даже вздрогнул от неожиданности. Бадри запел, но его голос был совсем другим, отстранённым, ушедшим в себя. Совсем не так перед этим исполнялась легенда. Голос бадри был наполнен лязгом железа, и стуком копыт. В нём слышалось наслаждение битвой и воля к победе. Он пел, что Алесь станет великим воином, о котором будут слагать легенды. Что он выиграет великие сражения и станет непобедимым. Что прямой, подобно мечу, он будет мчаться вперёд, преследуя врага и триумф его будет между двух рек.

Глаза у юноши загорелись, он приосанился, но бадри уже повернулся к Ильке.

– Ты, юноша, вождь и бог, как ясень незыблемый на ветру. – Полилась новая песня, чистая и величественная, подобная гимну.

Она звучала на восходе солнца, словно приветствуя его и впитываясь ярким светилом. Он пел, как Илька из мириад звёзд скует то, что будет защитой для всего народа, на страх врагам. И нет для них других богов, кроме тех, что внутри каждого из ребят, а этот мальчишка – воплощение Тора.

Илька, задумавшись, уставился в огонь. Бадри уже пел для Яськи.

– Огнём и мечом ты понесёшь веру в друга своего. Ты его первый жрец.

И всё. Так мало… Ясону даже стало обидно – ни тебе боёв, ни тебе подвигов. Дальше была Фифина песнь.

– Кряжистый дуб, – звучал голос бадри – тихо размеренно и загадочно. Предсказания лились как единая песнь, но каждый получал свой фрагмент. Теперь бадри пел о Фифе, о его даре видеть зарытые двери, и возможности пройти путём предков, что дано не каждому. Предсказания становились более загадочными и замысловатыми. Он говорил о далёком будущем, когда Фифа выйдет на свой путь, и пойдёт там, где для других глухая стена. Что недра для парня, да и вся земля – открытая карта. И он станет Владыкой, и ещё покорятся ему земли и камни. И ничего тайного для него не будет, слово ему заветное откроется.