Песни умирающей земли. Составители Джордж Р. Р. Мартин и Гарднер Дозуа
Шрифт:
Я написал «Умирающую Землю», когда работал матросом на грузовых судах, ходивших главным образом по Тихому океану. Выносил на палубу свой планшет и авторучку, находил место, где можно было посидеть, и начинал разглядывать длинные катящиеся волны — идеальные условия, чтобы заставить воображение работать.
Идеи этих произведений зародились, когда мне было десять или одиннадцать лет и я выписывал журнал «Weird Tales». Больше всех прочих авторов я любил К. Л. Мур, в те дни я ее просто обожал. Моя мать увлекалась романтическим фэнтези и коллекционировала книги эдвардианского автора по имени Роберт Чамберс, ныне всеми забытого. Он написал такие произведения, как «Король в желтом» («The King in Yellow»), «Создатель лун» («The Maker of Moons»), «Искатель потерянных душ» («The Tracer of Lost Persons») и многие другие. Также на наших книжных полках были романы о стране Оз Лаймена Фрэнка Баума, «Тарзан» и серия Эдгара Райса Берроуза о Барсуме.
Много лет спустя после первой публикации «Умирающей Земли» я решил сделать тот же мир местом приключений Кугеля и Риальто, хотя эти книги заметно отличаются от оригинальных историй по настроению и атмосфере. Очень приятно слышать, что мои ранние сочинения продолжают жить в умах как читателей, так и писателей. Перед всеми, кто заинтересован в выпуске этого сборника, я снимаю шляпу в знак благодарности. И, обращаясь к читателю, обещаю, что он, перевернув эту страницу, будет сполна вознагражден.
Пуилейн из Гиуза был одним из тех счастливцев, кто с рождения пользуется всеми мыслимыми жизненными благами. Его отец владел обширным поместьем в южной, наиболее плодородной части полуострова Кларитант, а мать происходила из древнего рода чародеев, в котором из поколения в поколение передавались секреты великой магии. Кроме того, он унаследовал от родителей крепкое здоровье, стройное, мускулистое тело и незаурядный ум.
Однако, несмотря на все подарки судьбы, Пуилейн отличался необъяснимой и неискоренимой склонностью к меланхолии. Он жил на берегу Клорпентинского моря в огромном доме с изящными лоджиями и пилястрами, защищенном сторожевыми башнями с узкими бойницами и подъемным мостом. Лишь немногим позволялось нарушать уединение Пуилейна. Время от времени его душа погружалась в темные пучины депрессии, смягчить которую удавалось лишь одним способом — поглощая неумеренное количество крепких напитков. Мир одряхлел и приближался к неизбежной гибели, даже скалы истерлись и сгладились от старости. Каждая былинка несла в себе воспоминания о давних веках, и сам Пуилейн с детских лет отчетливо понимал, что будущее являет собой пустой сосуд и только необозримое прошлое еще способно поддерживать зыбкость настоящего. В этом знании и заключался источник его неизбывной печали.
Лишь с усердием налегая на вино, он получал возможность на время отбросить мрачные мысли. Вино открывало ему дорогу к высокому искусству поэзии, сладкозвучные строки лились из уст Пуилейна нескончаемым потоком, позволяя ему освободиться из пут уныния. Он в совершенстве владел всеми формами стихосложения, будь то сонет или секстина, [1] вилланелла [2] или фривольная шансонетка, так почитаемая презирающими рифму поэтами из Шептон-Ома. Его стихи были превосходны, но даже в самом веселом из них звучала нотка черного отчаяния. На дне чаши с вином он видел все ту же беспощадную истину, утверждавшую, что дни этого мира сочтены, что солнце — всего лишь остывающий красный уголек в бескрайнем черном небе, что все людские надежды и усилия тщетны. Эта насмешка судьбы отравляла даже самые светлые его чувства.
1
Секстина— стихотворение на две рифмы (твердая форма), состоящее из шести строф, каждая из которых включает по шесть стихов, причем каждая новая строфа повторяет конечные слова предыдущей.
2
Вилланелла— жесткая поэтическая форма с повторяющимися строфами, стихотворение, состоящее из девятнадцати строк: пяти трехстиший и одного завершающего четверостишия.
И тогда, сидя в добровольном затворничестве в своем прекрасном доме, возвышающемся над Гиузом — столицей благословенного Клаританта, наслаждаясь самыми изысканными винами или любуясь диковинками
из своей коллекции и экзотическими растениями в саду, он радовал немногочисленных друзей такими, к примеру, стихами: Промозглая темная ночь за окном, Но ярко сверкает мой кубок с вином. И прежде чем пить, я о том вам спою, Что радость покинула душу мою, Что солнце тускнеет, увы, с каждым днем И я вижу свет только в кубке моем. Что толку рыдать над увядшим листом? Что толку оплакивать рухнувший дом? Вот кубок с вином! Как знать, может, это последний закат, И солнце уже не вернется назад. И будет лишь тьма до конца бытия. Конец уже близок, так выпьем, друзья! Промозглая темная ночь за окном, Но ярко сверкает мой кубок с вином. Так выпьем друзья!— Как восхитительны эти стихи! — воскликнул Джимбитер Солиптан, стройный и веселый мужчина в зеленых дамастовых [3] брюках и алой рубашке из морского шелка. [4] Пожалуй, его можно было назвать самым близким другом Пуилейна, несмотря на полную противоположность их характеров. — Они вызывают у меня желание петь, танцевать и еще…
Джимбитер не договорил, но бросил многозначительный взгляд на буфет в дальнем углу комнаты.
3
Дамаст(камка) — ткань (обычно шелковая) с рисунком, образованным блестящим атласным переплетением нитей на матовом фоне полотняного переплетения.
4
Морской шелк(виссон) — тонкая ткань, которую изготавливали из волокна, выделяемого некоторыми видами моллюсков. Из виссона шились одежды первосвященников, царей и фараонов.
— Да, я знаю — и еще выпить вина.
Пуилейн поднялся из-за стола и подошел к буфету из черного сандалового дерева, расписанного ярко-голубым и золотистым орнаментом, где он держал недельный запас вина. На мгновение он задумался над выстроенными в ряд бутылями, затем обхватил горлышко одной из них. Багровый напиток радостно сверкал сквозь бледно-лиловое стекло.
— Одно из лучших, — объявил Пуилейн. — Кларет с виноградников долины Скома в Асколезе. Он ждал этого вечера сорок лет. Чего еще дожидаться? А ну как другого случая не представится?
— Пуилейн, ты же сам только что сказал: «Как знать, может, это последний закат». Зачем же ты прячешь от меня Истинное вино Эрзуина Тейла? Мы должны попробовать его, пока есть возможность. Или ты против?
Пуилейн печально усмехнулся и посмотрел на украшенную узором дверь в дальней стене зала, где под защитой сильных заклинаний хранились самые лучшие его вина.
— Возможно, сегодня еще не конец света. По крайней мере, я не вижу никаких очевидных его признаков. А Истинное вино подобает пить только по особым случаям. Я пока не стану открывать его. Но и то вино, что сейчас у меня в руках, тоже недурно. Убедись сам.
Он прошептал заклинание, снимающее печать, и наклонил горлышко бутыли, наливая вино в прозрачные бокалы с пурпурно-золотой каймой. Напиток удивительным образом начал менять цвет: сперва с багрового на густо-малиновый, затем стал пунцовым, сиреневым, лиловым с топазовыми искорками и завершил спектр превращений великолепным медно-золотым оттенком.
— Идем.
Он провел друга на смотровую площадку, обращенную к заливу. Они уселись в кресла по обе стороны от большой вазы из черного фарфора, над которой величественно парила в воздухе такая же черная фарфоровая рыбка. Это была одна из самых любимых вещей в коллекции Пуилейна.
Ночь опускалась на Гиуз. Красное солнце обессиленно повисло над морем. Звезды, слепящие глаза, уже заблестели на потемневшей части небосвода, выстраиваясь в знакомые созвездия: Древний Нимб, Перекрещенные Мечи, Плащ Кантенакса, Клешня. Воздух с каждой минутой становился все холодней. Даже здесь, на далеком юге, защищенном от пронизывающих ветров, что гуляют по просторам Альмери и всего Великого Мотолама, высокими Келпусарскими горами, было не скрыться от ночных холодов. Даже здесь то скудное дневное тепло, которое еще могло дать остывающее солнце, с наступлением темноты улетало в пустоту сквозь истончившуюся атмосферу.