Песня цветов аконита
Шрифт:
Господин чуть наклонил голову — да.
Айхо стоял во дворе, щурясь от вечернего неяркого солнца — словно сто лет просидел в темноте, и даже неяркий свет бил теперь по глазам. Он пришел сюда умереть. И умер. Только, оказывается, смерть — это не только безжизненное тело и костер.
— Эй! — окликнул его человек со ступеней дома. — Иди на конюшню и жди там. И благодари Небо денно и нощно, что тебе повезло.
Пошел, ступая осторожно, словно канатоходец над головой толпы. Главное не
— Позвольте сказать, — голос Ниро прозвенел за плечом. Юноша сейчас казался гораздо старше.
— Ну?
— Вы помните Найли?
Йири шел вперед, не оглядываясь. Прекрасно знал, что этот не отстанет, коли решился. Много он позволяет мальчишке… Спросил сам:
— Что же, и ты начнешь кричать и метаться, если я велю покинуть этот дом?
— Нет, господин. Хотя я привязан к вам и рад быть среди ваших слуг. Но Айхо, Найли и прочие…
— Они — куклы. Послушные сильному — или канону, какая разница.
— А вы?! — сорвалось с языка; весь напрягся, словно его ударить могли.
— И я. Доволен?
Йири искоса взглянул на юношу. Услышанное того потрясло. Но идет, брови нахмурены, голова наклонена, словно упрямый бычок — не поверил. Нет бы прощенья просить — он еще говорить собрался!
— Если — только игрушка, почему он жив, когда остальные расплачивались за меньшее?
— Чего ты от меня хочешь? — не выдержал Йири.
— Айхо — не кукла. И вы это знаете.
— Но он преступник, спорить не будешь?
— Дурак он! — зло и отчаянно произнес Ниро. — А вы… что-то и от него, и от себя хотите. Только чего, сами не знаете. Ведь я понимаю — иначе он был бы наказан, как полагается.
— Сейчас я хочу одного — оставь меня в покое, — Йири положил руку на дверной косяк. — И не забывайся, мальчик.
Ниро так же упрямо стоял со склоненной головой, губы кусал. Потом сорвался с места и убежал.
Да, это не Столица, где слуги послушны и бессловесны, подумал Высокий. И чуть улыбнулся.
Ниро примчался часа через два, бросил на мягкий шаварский ковер знакомый господину тоо — инструмент загудел жалобно.
— Это еще что такое? — отодвинул тушечницу, отложил кисть.
— Вот! И его, и рисунки ваши — в огонь, да? И тень свою, если бы можно было, — в огонь? Оказывать милость — можно, а прощать? Несовершенных, неправильных? Или это слишком сложно для вас, господин?! — почти прокричал Ниро и сел на ковер, потому что ноги отказали.
Йири задумчиво положил подбородок на руку.
— Если покинешь меня, разыщи человека по имени Аоки, с волосами цвета солнечного золота. Вы отлично поймете друг друга… Он был разбойником.
— Верните Айхо, — уже обессилено, но все еще упрямо пробормотал Ниро, глядя в пол. Господин не ответил, снова взялся за кисть. Когда Ниро потерял уже всякую надежду и окончательно понял неуместность своего присутствия здесь, господин вдруг произнес:
— Верну. Хорошо, что ты заботишься о друге.
— Хотя бы так, Айхо, — тихо говорил юноша
актеру, когда ехал с ним рядом, стараясь не смотреть в сторону брата, конь которого шел сзади. — Хотя бы так.Хоровод палых листьев. Ветер вздымает их над землей, и еле слышно гудят темные тан. Йири идет сквозь вихри сухой листвы, что шепчет голосами когда-то живших. На плечи падают листья, путаются в волосах — ломкие, разучившиеся дышать…
Опомнился — он и впрямь шел по саду, своему, не привидевшемуся, и листья вокруг обычные, желтые — они молчат.
По его указу восстановили храм вблизи города. Стены из розоватого камня, чудом сохранившаяся статуя Иями внутри — работе древнего мастера, наверное, полтысячи лет.
За восстановление святилища наместнику многие были благодарны — только сам он в храме ни разу не появился.
Что ж, насильно никто никого не гнал на поклон к Бестелесным, а высших — тем более.
Листья вздымались и опадали под ногами. Айхо поправил ворот осенней куртки с вышитыми на рукавах знаками онна.
Теперь он жил в доме наместника. Тот не обращал на актера никакого внимания, но и не прогонял.
— Это ведь ты упросил его оставить меня.
— Ты в самом деле считаешь, что господина можно уговорить? — фыркнул Ниро. — Если бы дело касалось только тебя! Остался в живых — вот уже невероятное везение! Я бы тебя сам за пределы города вывез.
Поддел ногой упавший сучок.
— Я и не думал, что у него такие картины… До тебя он не рисовал — так, баловство одно. А еще… Да ладно. Когда-нибудь сам поймешь. И Шинори поймет. И примет тебя.
На загнанной лошади, в темно-серой пропыленной одежде, гонец промчался через ворота, проскакал по парку, взбежал на террасу.
Наместник стремительно обернулся, увидел — на головной повязке веточка красной туи. Каждый сразу увидит — такого не остановят. А о чьей смерти весть принесли, понял, еще не спросив.
Упавший на колено гонец протянул плоский черный футляр, обернутый черно-белой тесьмой. А тот словно окаменел — неподвижность мертвого тела, словно о нем — этот знак. Холодный ветерок с тонкой прядью играл. Остальные волосы держала заколка, словно и волосы неживые.
Стоял и смотрел. Шли минуты.
— Ступайте, — Те-Кири принял футляр-хэйга , кивком головы отослав гонца. Наместник повернулся к нему. И голос был мертвый.
— В городе должны знать. Во всей Окаэре. И займитесь домом — самый глубокий траур. Вы сами знаете как…
— Будет исполнено, господин. Вам что-нибудь…
— Ничего.
Впервые Те-Кири не видел легкости в его движениях. Но — мог только в спину смотреть.
Забыв про возраст, почти бегом пересек сад, громко крикнул:
— Ниро!
Юноша в нарядной одежде выбежал на дорожку.
— Где ты болтаешься? Куда собрался?
— Господин отпустил меня в город. Утром пришел караван с севера…