Песня цветов аконита

И холодной была ночь…

* * *

— Вы были близки с ней?

— Нет.

— Если это ложь… ответишь еще и за это.

— Это не ложь, мой господин… Она… даже не знала.

— И я поверю? Ты посмел покинуть разрешенную тебе часть дворца и прийти туда, где ты не должен находиться. И делал это неоднократно, так?

— Да, мой господин.

— Ты уже позволял себе подобное.

— Да…

Он помнил историю с Соэн. И легко представил то, что лишь чудом с ним не случилось.

— Ты считаешь, теперь тебе дозволено все?

— Нет…

— Ты можешь хоть что-то сказать в свое оправдание?

Повелитель слишком хорошо знал, что ответа не будет. Даже если бы было что сказать.

— Девушка тоже получит по заслугам.

Йири не поднимал головы и казался брошенным на дорогую циновку цветком. Юкиро был в смятении — он слишком хорошо знал, как поступить, и не хотел этого. Мальчик, который смог понять, что значила для Благословенного смерть Тооши… и даже залечить эту рану — неужто сделать с ним то, что диктуют закон и традиция?

Лесное растение… место ли ему в саду повелителя? Любая прихоть Благословенного должна быть исполнена, но даже он не способен заставить черепаху летать.

Это красивое существо не было дерзким — но совершало поступки, немыслимые по дерзости. Раньше это забавляло Юкиро. А сейчас вывело из себя. Йири давно заслужил суровое наказание. Пора.

Благословенный вообще не должен был говорить с ним — слишком большая честь для виновного. Только взмахнуть рукой — слуги поймут, какова его воля. Однако — не удержался. Но о чем говорить, если эта игрушка, эта дикая птаха терпеливо примет все, что с ней ни делай, но так и не поймет — не сумеет понять — сердцем?

Неприятная мысль мелькнула у человека, облеченного властью. Кто смеет иметь свое мнение вблизи повелителя? Лишь единицы, и то не всегда. А этот… он даже защищаться не будет. Поднятый высоко. Лишенный всякой свободы. Не выдержавший одиночества.

Ожидали лишь его слова, не слова — знака.

— Уведите, — он небрежно качнул головой. Еле слышно вздохнул. Задумчиво потер переносицу. Отдал приказ.

Отец стал вдруг таким маленьким и растерянным, когда вышел приказ покинуть Сиэ-Рэн и ехать в дальнюю провинцию. Он связывал столько надежд со столицей…

— Ну почему, с чего вдруг такая немилость? — суетливо повторял он, и его простодушное лицо было растерянным, как у ребенка.

В два дня покинуть Сиэ-Рэн.

В эти два занятых печальными хлопотами дня Лаин даже не вспомнила о том, кто так и не назвал ей своего имени. И как близко прошла смерть — не поняла девушка.

Ей жаль было отца. Жаль маленького дворика с бледной кудрявой зеленью, уголка, отведенного им в скромном павильоне, душистых сиреневых ликорисов. Она толком и не успела завести подруг. Не успела встретить того единственного, чье приближение ощутила бы даже во сне. Хотя в последние дни Лаин начинало казаться, что вот-вот с ней произойдет нечто чудесное. Как в детстве, — запахи леса, тени, которые шевелятся так, словно дышат деревья — присутствие в сказке. Но сказка эта будет осознана позже, когда ты вырос и ничего не вернуть. И можно только помнить.

Шли медленно — ему показалось, что очень долго. Его привели в маленькую комнату — желтые сухие доски, невысокий потолок. Небольшое окошко. Пол — те же доски. Теплое на вид дерево. Впрочем, и на ощупь оно не холодное — все же еще почти лето. И ничего — ни циновки, ни даже соломы. Здесь было уютно по-своему — Йири когда-то спал и на земле, под дождем. А тут — сухо и довольно тепло. Под дверью — широкая щель.

Низших держат в куда худших условиях — его удостоили милости.

Плавно закрылась дверь.

Ждать свершения воли повелителя оказалось очень страшно — куда страшнее, чем тогда, в доме Сэнхэ, ожидать наказания. Йири видел, что делают с теми, кто провинился — один раз на севере, другой в Аэси. Видел и слышал. Думал про Лаин — и молитва не шла с губ. Знал: сам виноват. Просто, когда увидел ее, забыл обо всем.

К нему не заходили — но раз в день приносили еду; для передачи служила широкая щель под дверью, воды было вдоволь. Только к воде он и прикасался.

На смену страху пришла рвущая сердце тоска. Потом — пустота. Ему казалось, что за окном падают листья. Лес на севере зимой — ветви голые, птиц не слышно, вода в озерах спит. И никого. Несколько дней листопада — и настала глубокая осень…

Потом дверь открылась.

— Идем.

Снова длинные коридоры — от них голова закружилась. А может, и не от них. Все коридоры из желтых досок, и все пустые. И те, кто вел, были ненастоящими.

Когда приоткрылась дверь в конце коридора, почувствовал запах водяного пара. Понял, куда поведут потом.

Ничего не было сказано. Сама покорность. Как раньше.

«Умница», — думал Юкиро, наблюдая за Йири. Тот великолепно держался на грани между «я понял все» и «ничего не было». А ведь он не рожден при дворе. Совершает чудовищные ошибки. Откуда же это потрясающее знание оттенков поведения — жестов, взглядов и слов?

— Ты так и не спросишь о ней? — поинтересовался Юкиро много часов спустя.

— Если мне нужно это знать, я хотел бы спросить.

— Она и ее отец покинули Сиэ-Рэн. Где они, мне безразлично. Ее отцу найдут подобающую его честности должность… где-нибудь подальше.

«Жива. Но ее здесь больше нет».

А чего же ты ждал? Все повторяется.

Юкиро не понял, почему лицо Йири словно потеряло все краски. Оно не стало бледнее. Просто из человека словно вынули душу — так оборотень ииширо поступает со своими жертвами. Юкиро даже испугался на миг.

— Ты любил ее? — спросил он, и в голосе впервые появились нотки сочувствия.

— Нет.

— Тогда… какое тебе дело до этой девочки?

— Вы правы, мой господин. Никакого.

Юкиро несколько секунд пристально смотрел на него, затем резко сказал:

— Ты свободен. Если хочешь, поезжай за ней. Или куда душе угодно.

Йири медленно отвел от щеки волосы, перевел взгляд за окно. Вверх. Там было небо и листья. Такая привычная картина. Потом посмотрел на шелковую обивку стен. Там змеились листья нарисованные.

— Я могу остаться?

— Разумеется, — сухо сказал Юкиро. — Я же сказал — если хочешь.

— Тогда я никуда не уйду.

— Разумное решение, — с легкой иронией и даже с некоторым удовольствием обронил повелитель.