Песня цветов аконита

* * *

Аюрин отчаянно ревновала к этой, вытащенной из ручья, а Муравей теперь только на нее и смотрел. И ведь не красавица, вообще старуха почти. А Суэ только диву давалась, как люди в упор не видят — не мальчишка среди них, а девчонка. Подсела еще в первый день к Аюрин.

— Меня Суэ зовут.

— Ручей! — та фыркнула. — Тебя как раз из ручья вынули.

— Может, я фея?

— Не похожа совсем. Феи — красивые.

— Это ведьмы красивые, — улыбнулась женщина. — А феям — зачем?

— Я Умэ, Перышко. Так меня кличут, — неохотно шевельнулись губы.

«Не настоящее, значит, имя?» — подумала Суэ, но вслух ничего не сказала.

Быстро тайная шини всех в отряде к рукам прибрала, занимаясь хозяйством, всех по местам расставила. Находились охотники порассуждать, что женщина должна быть тихой и кроткой, но стоило Суэ с улыбкой взглянуть на них — тушевались. А Муравей прямо расцвел, словно юность вернулась. Только Аюрин бродила мрачная. А женщина к ней — «солнышко» да «малыш».

Вот и сегодня. Сидела Суэ, каймой край платка обшивала. Кто-то напевал с края поляны:

"Никто не знает, что семени снится,

Дремлющему в холодной земле:

Камень или живая кровь?"

С серого неба звезда скатилась, пропала за деревьями.

— Вот так бы — вспыхнуть, и все! — раздался за плечом хмурый юный голос.

— У тебя, девочка, долгая жизнь впереди.

— Долгая… скорей бы на чью стрелу нарваться.

— Ревнуешь? Напрасно. Я скоро уйду. Не моя судьба — среди лесов жить.

— Не уходи. Он мне, как отец. А ты ему иначе нужна.

— А меня ты не любишь.

— Я не верю тебе. Слишком ты гладкая…

— Я?! — Суэ расхохоталась.

Аюрин только отмахнулась досадливо.

— Все у тебя ладится, а поглядишь — совсем неприметная. Только умная больно и глаза быстрые.

«Кого напоминает эта девочка? Брови узкие, губы четкие — одновременно готовые улыбнуться и строгие, тонкий нос… На кого она так похожа? Словно две картины, нарисованные одним мастером…»

И тут осенило Суэ. Картины! Конечно! Только тот — хорош, весь облик, выучка безупречны — украшение любых покоев, а эта — девчонка миленькая, не больше. Выходит, нашла ту, кого искала. Осталось — проверить.

— Не права ты, Аюрин, — сказала женщина ласково. — Дорог мне Муравей.

— Да неужто? — она осеклась. Вспыхнули черные глаза растерянностью и страхом, вскочила и убежала девчонка.

Вот и вызнала… За чем посылали, то и нашла. Само в руки легло. Дальше-то что?

Сказать, что брат жив? Так ведь помчится в Столицу, не разбирая дороги. Не того ли надо Суэ? Что господин хочет с ее братом сделать, женщине все равно, — хоть на части разрезать. А вот Муравей Суэ дорог. А девочка — Муравью.

Суэ, шини, и помыслить не могла раньше, что будет над приказом раздумывать. Высокий ее доверием почтил… а она…

И не решалась Суэ подойти, окончательно расспросить Аюрин — невольно время тянула.

А потом договорилась с Муравьем, что в большое село сходит — торговый день там, много чего купить для людей надо было. Двух помощников-охранников дал ей Муравей.

Суэ заплела волосы в косу, сколола узлом на затылке, надела новую синюю юбку, полотняную, сшитую тут же, в лагере. Муравей засмотрелся на женщину — Суэ смотрелась по-своему величаво; не каждый осмелится заговорить с ней, доброжелательной, но полной достоинства.

— Эх! Что за женщина! — пробормотал кто-то сзади. — Такая и дом поведет с умом, и в военное время подругой надежной станет.

— Ей и младенца качать впору, и бешеного коня доверить не страшно — сладит, не силой, так лаской, — уверенно вторил другой.

Отправились утром, по траве, покрытой обильной росой. Юбка тут же намокла, но Суэ не обращала внимания на то, как мокрая ткань липнет к ногам. Мысли поважней в голове крутились.

Дошли спокойно. Суэ занялась покупками, как ни в чем не бывало. На женщину и спутников поглядывали — в торговый день мало ли народу; однако и про тех, кто прячется в лесах, помнили. Но Суэ настолько владела лицом, что, бросив на нее взгляд-другой, любой бы уверился, что ошибся. Простая деревенская женщина с достатком, и все.

А потом на краю площади с разложенными товарами Суэ заметила нищего.

Нищий лепешку грыз, сосредоточенно, словно больше ничего в мире не существовало. Не любят нищих в Землях Солнечной Птицы, увидят — отправят на работы, а не пригоден — убьют. Однако ж в глухих провинциях нищих было довольно. Этому лет сорок, хромой, грязные пряди на лице.

— Вот, возьми, — Суэ протянула ему монетку в одну пятую ран. И письмо в его рукав перешло.

Нищий повязку на лбу поправил, на миг в тайном знаке пальцы сложив.

— Да благословит твой путь Небо, добрая госпожа.

— Только тот, кто выше всех, благодарности достоин, — обронила Суэ и отошла, уверенная — теперь письмо будет отдано прямо в руки господину. Все рассказала шини в письме — имя сестры, как выглядит, как другие родственники погибли. Одно оставалось — девочку в надежном месте спрятать, не отпускать, пока за ней не приедут. У Муравья оставить нельзя — мятежники жизнью рискуют, и девочка может погибнуть. Господину она живая нужна.

А для чего — не ведает Суэ. Да и неинтересно.

В одиночестве бродила она по лесу, верные слова для разговора подыскивая. Не доверяет девчонка — что же, и не таких вокруг пальца обводить приходилось. Что-то зашевелилось на ветке, и на Суэ глянули два сердитых желто-зеленых глаза. Рысенок… да не один, рядом второй примостился. Совсем малыши, а шипят. Серые в пятнышках, кисточки на ушах. Суэ не сдержалась, руку к ним протянула — и вскрикнула от боли. Когти взрослой рыси по спине прошлись. Пытаясь отодрать от себя разъяренную кошку, покатилась по земле. Не поняла даже, когда кто-то на помощь пришел. Только увидев убитую рысь, поняла — Муравей и тут нашел Суэ.