Песня для Корби

Ара и Корби переглянулись.

— Это первый большой вопрос, — обозначил Комар.

— Понятия не имею, — признал Корби.

— Что вы вообще о нем знаете? — спросил Комар. — И что он делал и говорил в день своей смерти?

— С ним больше всего общался Ник, — сказал Ара, — но даже Ник общался с ним поверхностно.

— И еще, — добавил Комар, — какую часть происшедшего вы не видели? Я бы сказал, что это три маленьких вопроса, без которых не решить один большой.

— Мы видели все, кроме того, как он вошел в школу, — сказал Ара.

— Значит, вопрос о крыше равен вопросу о том, чего вы не видели, — ответил Комар. Он ухмыльнулся. — Приятно строить из себя сыщика.

Корби тяжело вздохнул. «Ник, — вдруг ясно осознал он, — все вопросы Комара как будто заданы ему. Он знакомый Андрея. Он управлял вертолетом, а значит, имел самый подробный обзор. И он единственный был у тела Андрея».

* * *

Корби ощутил укол тревоги. Он вспомнил, как Ник говорил про свою странную растерянность, забвение и даже безумие. Вдруг Андрей умирал медленно? Вдруг он договорил свою фразу насчет того, что Корби должен? Вдруг он сделал что-то, или при нем было что-то? Все это мог знать только Ник.

— Что-то Ника долго нет, — нервно заметил Корби.

— Это не так уж плохо, — ответил Комар. Внезапно его лицо изменило выражение. Корби проследил за его взглядом и увидел, что в дверях комнаты стоит охранник.

— Пиво вижу, а музыки не слышу, — сказал тот.

— Ударник в туалет вышел, — мигом нашелся Комар. — Сейчас вернется, и будем играть.

— Что ты мне лапшу вешаешь? — спросил громила. — Они вообще не музыканты, просто твои друганы со двора.

— Ничего подобного, — возмущенно заявил Комар.

— Тогда пусть сыграют, — сказал охранник.

Комар лихорадочно облизнул губы.

— Да вот он сейчас сыграет, — ответил он, кивая на Корби.

Корби встал из-за стола, но попытался выражением лица показать ему, что это плохая идея.

— Вон на той, на черной, — невозмутимо продолжал Комар. — Она включена.

Громила фыркнул.

— Ты хоть знаешь, с какой стороны ее держать? — спросил он у Корби.

— Да, — с нервной усмешкой отшутился Корби, — пару раз в кино видел.

— У него особенный стиль, — сообщил Комар, — а руки неправильно ставят почти все. Я вот неправильно ставлю руки, и что?

Охранник ухмыльнулся.

— Если он три аккорда сыграет, я уйду, — заявил он. — Слово даю. Только он не сыграет. А ты сюда, пока я на работе, больше не войдешь.

Корби осторожно снял гитару с подставки. Гриф был теплым, а струны, наоборот, казались холодными и жесткими, пружинили под пальцами.

— Ремень через плечо перекинь, — ухмыляясь, подсказал охранник.

— Да за кого вы его держите? — воскликнул Комар. Корби отстраненно подумал, что за все эти годы у Комара не исчезла привычка идти до конца даже в самом безнадежном деле.

— Что, парень, пас? — спросил охранник.

Корби медлил. Он чувствовал вес гитары в своих руках, гладь ее лакированной поверхности. Он видел шнур, идущий вдоль стены к другому углу комнаты, где стояли черные блоки комбиков.

— Нет, — сказал Корби. Собственный голос показался ему странным и глухим. У него появилось чувство, что он падает навзничь. Ему даже пришлось сделать шаг назад. Но он не падал, а уверенно стоял на ногах. Он перекинул ремень гитары через голову и поставил руки на струны. Улыбка охранника застыла, а потом начала таять.

Ремень гитары был широким и потертым, удобно лежал на плече. Корби тронул струну и услышал, как у него за спиной загудел, завибрировал динамик комбика. Последнее, что он успел увидеть, было удивленное лицо Ары, повернувшегося к нему на своем стуле у стола. Потом темнота комнаты исчезла, и сквозь нее проступила другая темнота — темнота ночного неба.

Глава 26. Дом мрака

Корби оказался в безграничном пространстве расчерченной огнями темноты. Он стоял на сцене. Бесконечной линией она уходила налево и направо. Бесконечной линией тянулись софиты, холмики суфлерских рубок, ударные установки.

Бесконечной была и толпа зрителей. Люди стояли тихо: ни шороха, ни дыхания, ни слова. Их лица были неподвижны — ожившие маски, воплотившиеся мертвые монстры с рисунков на стенах клуба. Каждый и каждая могли бы стать песней. Все вместе они огромный черный клад. Откуда-то Корби помнил их, откуда-то знал.

Он почувствовал, как перебирает струны. Его охватил ужас. Не он двигал своей рукой, но он понимал, какую музыку играет. Он играл гипнотическую мелодию, которая вбирала в себя весь калейдоскоп страданий и смертей, все бесконечное множество историй о падении и гибели. Он играл мелодию масок.

Он играл и видел, как в их полных мрака глазах отражается мир кирпичных стен и выбитых окон, где развращенные души могут летать со скоростью света, где сгорают по кусочку траченые червоточинами сердца, где черные призраки идут сквозь дождь, чтобы танцевать с осенними листьями на окраинах вечно темного города.

Край сцены превратился в пропасть, в шов, по которому смыкаются миры. Переступи через него, и ты никогда не вернешься назад. Ты станешь одной из масок, одной из историй, одной из колыбельных, которые, засыпая, поет себе сытое чудовище. Ты станешь им самим, его холодной плотью и кровью.

Руке было тепло, она как-то странно скользила по струнам. Корби казалось, что вот сейчас эта затянувшаяся импровизация закончится, ему позволят опустить гитару и сделать перед молчаливой публикой жутковатый марионеточный поклон. Но этого не происходило. Песня рассыпалась, ускользая между дрожащих струн, и собиралась снова, в новой формации, с новым ритмом и новыми риффами; ухватывала крошечный аспект настроения — и рушилась опять. Волны. Листья. Кровь. Асфальт. Сироты. Лезвия. Глаза. Крик. Корби начал догадываться, что у этой песни нет конца. Она была змеей, пожирающей свой хвост.

— У тебя кровь идет, — прорвался сквозь видение испуганный голос Комара. Корби почувствовал, что кто-то схватил его за руки и заставляет перестать. Он слышал, как захлебывается, опадает его мелодия. Ему, наконец, удалось остановиться. Руку жгло болью.

— Спасибо, — сказал он.

Комната медленно проступила сквозь видение масок, но само видение не рассеялось, а продолжало стоять перед глазами. Это было все равно, что постоянно видеть одним глазом одно, а другим другое. Корби подумал, что с ним это уже происходило — вчера утром, когда он всю ночь смотрел безумные сны, а потом, стоя перед зеркалом в ванной, увидел, как сквозь его лицо проступает чужое. Теперь ощущения повторились, но стали сильнее.