Песня полной луны

Мун совсем не верила, что Гаррет Уилсон покончил с собой, хотя Юнсу, видевший тело и читавший заключение коронера, говорил, что именно так всё и выглядело. Но он сам в эту версию не верил, также, как не верил в нападение своры собак на Майлза Фостера, хотя не мог предложить другой, и это явно терзало его.

Юнсу особенно не делился с ней своими соображениями, но она всегда чувствовала, если что-то его беспокоит. Он продолжал запираться в своём кабинете и вчитываться в материалы о смертях Майлза Фостера и Гаррета Уилсона, будто пытался найти там что-то новое. Но Мун понимала: не найдёт.

Точно так же, как и допросы окружения Майлза в итоге ничего ему не дали, кроме жалоб студентов шефу полиции, из-за чего Юнсу получил выговор. Мог бы получить и отстранение, но детективом он был хорошим и въедливым, так что ему повезло обойтись словесным отчихвостиванием и очередным тупиком в его самозваном расследовании.

Мун это не удивляло. Тайна этих смертей лежала куда глубже, чем её муж мог себе представить.

Исподтишка она оглядела присутствующих. Светловолосый парень с его девушкой, которых она уже видела на прощании с Фостером, сидели в первых рядах, и Мун подметила, что в них обоих что-то изменилось. Девушка будто съежилась и её, как мрачными крыльями, накрывало смутное, осязаемое чувство вины и беспокойства, а парень… наоборот, его плечи расправились, словно он нашёл силы взглянуть в лицо демонам, внутренним и поджидающим в темноте.

Хватит ли ему сил не только посмотреть в их злобные глаза, но и бороться с ними?..

Она помнила видения, что пришли к ней во время транса — неясные лица, клыки, горящие глаза. Жуткий шепот, исходящий из набитого землей или водорослями рта.

«Убей, убей, убей. Отомсти, отомсти, отомсти…»

Она помнила то вязкое, липкое ощущение проклятья, пиявкой присасывающегося к тем, кто соприкасался с ним. Она помнила, как испугалась за Юнсу, за то, что проклятье может присосаться к нему, но, видимо, у призрака были другие планы.

Марк говорил, что призраки могли заставить кого-то поступать так, как им было нужно, и сейчас, глядя, как на экране друг друга сменяли фотографии улыбающегося Гаррета Уилсона, Мун думала, что призрак мог — на самом деле мог — заставить его воткнуть осколок стекла себе в горло. Как заставил собак напасть на Майлза Фостера. И Мун не могла перестать думать о том, что она упускает очень важную вещь во всем этом.

Она упускает причину, почему призрак был настолько зол.

На экране проектор высветил фотографию четверых молодых людей — Гаррета, Майлза и двоих других, которые были ещё живы. Кажется, Юнсу говорил, что их звали Оуэн и Дилан, и что Дилан — вот тот, красивый парень с холодным лицом, чьих глаз не касалась улыбка, — был очень странным.

Чем больше Мун смотрела на них, тем труднее ей было удержаться в этом мире — её тащило в транс, хотя она знала, что может упасть в обморок посреди часовни из-за этого. Она вцепилась ладонями в деревянную скамью, на которой сидела, нащупала пальцем какую-то неровность и со всей силы надавила на неё.

Заноза вошла глубоко под кожу. Мун прикусила щёку, чтобы не вскрикнуть. Боль была тонкой и неприятной. Зато транс отпустил её, лишь скользнув напоследок по коже паутинным маревом.

— Ты в порядке? — прошептал ей на ухо Юнсу.

Она кивнула.

— Занозу посадила, — и улыбнулась краешками губ. — Дома вытащу.

Фотослайды закончились, и единственный представитель семьи Уилсонов — судя по всему, дядя Гаррета, — вышел говорить прощальную речь, которую Мун уже не слушала.

Казалось, большинство из студентов только и мечтали выбраться из душной часовни, где пахло ладаном и лилиями, которыми был убран гроб Гаррета. Стоило формальностям закончиться, как народ потянулся к выходу, чтобы стряхнуть с себя ощущение чужой смерти. Живым не нравилось ощущение её близости. Мун всегда думала: это из-за того, что они думали, будто после ухода их ждет темнота и страшные чудовища, пожирающие их за грехи.

Она бросила взгляд на занавески, скрывающие служебные помещения. В прошлый раз призрак прятался именно там, но сегодня было пусто. Если призрак и пришел увидеть дело своих рук, то он уже исчез. И, разумеется, причиной своей ненависти к молодым людям делиться не собирался.

Мун и Юнсу тоже двинулись к выходу, но мужа окликнул присутствующий здесь же шеф полиции.

Ощущение приближающегося транса врезалось в затылок, словно камень. Мун качнуло вбок. Не удержавшись, она влетела плечом в, кажется, Дилана, и тут же мимолетная, но очень четкая картинка вонзилась ей в разум.

Тёмный переулок. В шершавую кирпичную стену вжимается девушка, напротив неё — трое молодых волков, скалящихся, дышащих алкоголем ей в лицо. Четвертый смотрит на друзей распахнутыми от ужаса глазами, но боится сказать хоть слово, и его страх ощущается в воздухе. Это тот блондин, который уже вышел из часовни. Другой бросает на него взгляд, мол, присоединяйся, — это Дилан. Звенит пряжка ремня. Девушка отбивается и кричит, но её крики не вызывают жалости ни в ком из троицы. Она дрожит.

— …Что-то не так?

Мун выкинуло из транса так же резко, как и забросило туда. Она встряхнула головой, чувствуя, как увиденная ей жуткая картина занимает своё место в сложном паззле. На языке осел тяжелый привкус крови, солоноватый вкус похоти и горький — смерти.

— Вы её убили, — едва шевеля губами, шепнула Мун. Это осознание было жутким, липким и металлическим на запах и вкус.

Они убили её. Может быть, случайно, однако наверняка убили. Эта девушка — мертва, и её дух здесь, вернулся мстить. Это её проклятье пиявкой цепляется ко всем, кто прикоснется к нему.

Юнсу…

Духи великие, оно может и к нему присосаться.

Дилан смотрел на неё, ожидая ответа. Взгляд у него был равнодушный, холодный. Ни капли раскаяния, ни толики скорби. Хорошенькая блондинка, цепляющаяся за его локоть, не понимала, с кем связалась.

Мун почувствовала, как её затапливает гневом, потому что кто-то из таких красивых и богатых мальчиков решил, будто люди её народа созданы для их развлечения, потому что их развлечения несли с собой смерть, потому что они считали всех вокруг своими слугами, потому что…

Ярость была почти ослепляющей, но Мун усилием воли взяла себя в руки. Она не могла себе позволить поддаться эмоциям, которые могли быть её, а могли быть чужими, пришедшими из транса. Могли быть эмоциями призрака.

— Я говорю, извините, — громко произнесла она. — И примите мои соболезнования, он был вашим другом.

Был ли?..

Печать грядущей смерти чернела на каждом из них.

— Спасибо, — кивнул Дилан, и снова его глаз не затронула искренняя благодарность, оставаясь лишь бесполезным словом на его губах.