Песня светлячков

Не только ноги – все мое тело отказывается двигаться дальше, но каким-то непостижимым образом я двигаюсь и почему-то по кругу. Я вижу то, что сзади и по бокам. Смотрю на звезды. И кружусь на одном месте, сам не понимая, как мне это удается.

Сердце перестает биться. Единственной моей живой частью остается мозг. Разум, охваченный страхом и замешательством, застыл во времени.

– Нет, – произношу я вслух, или мне это только кажется. Делаю шаг вперед. – Нет.

Опускаю глаза и вижу только высохшую траву и свои ботинки. Потом моя голова рывком поднимается. Снова смотрю на пруд и тело, плавающее на его поверхности.

Почему я неподвижен? Почему мне не сдвинуться с места?

Выкрикиваю в темноту что-то невразумительное и наконец-то выламываюсь из оцепенения. Заставляю себя бежать к воде. Резко останавливаюсь на берегу пруда и едва не падаю. Из глаз льются слезы. Меня начинает бить дрожь. Живот полон бурлящей желчи. Разум пытается проверить, бьется ли мое сердце, но ему не найти, где оно.

Бреду по воде. Проталкиваюсь вперед фут за футом, преодолевая силу десятков невидимых рук, тянущихся снизу. Они пытаются утащить меня на дно.

– Брей! – кричу я. – Брейел! Нет. Нет!

Никогда еще я не ощущал такой чудовищной боли. Никогда еще мое тело не выдерживало таких мучений. Должно быть, это и есть ад.

Едва не теряю сознание.

Наконец добравшись до нее, подхватываю на руки обмякшее тело.

– Брей, нет! Прошу тебя, открой глаза! Слышишь? Просыпайся!

Шлепаю ее по щекам, сдавливаю их. Приникнув к ее губам, пробую вдохнуть туда воздух. Но я не умею делать искусственное дыхание рот в рот. Слезы мешают мне смотреть. Не могу дышать. Легкие превратились в куски цемента.

Ее руки безмятежно раскинуты по поверхности воды. Темные волосы, сейчас совсем черные, колышутся, словно водоросли. На ее бледном лице – никаких признаков жизни. Глаза закрыты, словно она всего лишь спит. Я без конца выкрикиваю ее имя. Меня прерывают только собственные судорожные рыдания. Я прижимаю ее тело к себе… и это все, что я могу сделать.

– Нет! Слышите, нет!

Я уже не кричу. Я вою.

За спиной слышатся голоса, но приглушенно, будто из-за стеклянной стены. Эту стену возвел мой разум. В темноте пляшут лучи фонариков. Они приближаются, но все это я вижу краешком глаза. Я могу смотреть только на безжизненное тело Брей.

Не знаю, как мне это удалось… во всяком случае, не помню своих действий. Я обнаруживаю, что сижу на берегу пруда, прижимая к себе Брей. Ее ноги вытянуты. Ступни по-прежнему остаются в воде. Я плачу, уткнувшись в ее мокрые волосы. Сжимаю ее с такой силой, что она обязательно должна очнуться и потребовать это прекратить.

– Зачем? – повторяю я, раскачиваясь из стороны в сторону. – Зачем ты это сделала? Зачем ты это сделала?

Светящиеся точки становятся ближе и ярче, а голоса – громче.

Голоса требуют, чтобы я выпустил Брей из рук. Но я не хочу. Не могу. Я хочу умереть вместе с ней.

– У нее бьется сердце, – вдруг слышу среди этого хаоса голосов и слепящих лучей света. – Бьется сердце.

Падаю на мокрую землю и смотрю в вечернее небо. Мое сердце тоже постепенно начинает биться. Легкие снова наполняются воздухом. Но я парализован. Все это время я считал, что по-прежнему держу Брей в своих объятиях и мы с ней в месте смотрим на звезды. Нет. Я лежу на боку. Один. Сколько же времени я так пролежал? Секунды? Минуты? Часы? Дни? Не понимаю разницы. Моя щека прижата к земле. Я смотрю на пастбище. Травинка почти упирается мне в глаз. Я тянусь и выдергиваю ее. Линия горизонта едва различима во тьме. А вокруг неторопливо вспыхивают и гаснут зеленовато-желтые огоньки. Один из них совсем близко. Зажегся. Погас. Зажегся. Погас. И всегда – на новом месте.

– Элиас? – окликает меня мужской голос с провинциальным акцентом. – Элиас Клайн?

Светлячок упархивает.

Я переворачиваюсь на спину и вижу мистера Парсона. Его коричневые ботинки, клетчатую рубашку с короткими рукавами, заправленную в старомодные джинсы.

– Элиас, нам надо ехать. Поедешь со мной? – спрашивает он спокойным хрипловатым голосом.

От мистера Парсона пахнет одеколоном «Олд спайс».

– Надо ехать в больницу, – говорит он.

Я заперт внутри себя. Слышу его слова, но не могу ответить. Более того, я не могу сдвинуться с места.

– Дай-ка, парень, я тебе помогу.

Он берет меня за руки. Я не возражаю. На это у меня нет сил.

Через несколько минут уже сижу на переднем сиденье его старенького пикапа «шевроле». Моя голова упирается в стекло окошка. В салоне пахнет старой вытертой кожей, бензином и металлом.

Мистер Парсон что-то говорит, но я настолько слаб, что даже не могу повернуть к нему голову.

– А я ведь всегда знал, что вы с Брейел Бэйтс шастали на мой пруд. И в детстве, и потом. Я не возражал. Только бы вы ничего не ломали и не портили.

Грунтовая дорога, по которой мы едем, сменяется гравийной, а потом и асфальтовой. Я могу думать только о Брей. Единственное лицо, которое я вижу, – ее лицо. Ее безжизненное лицо с закрытыми глазами, погруженное в воду. Заставляю себя смотреть на ее лицо. В наказание за то, что не предвидел беды и не оказался возле пруда раньше.

– Помню, был вечерок, – продолжает мистер Парсон. – Мой пес куда-то запропастился, я и пошел его искать. Забрел на пастбище, и вдруг – на тебе. Вы с нею лежите, как два щенка, и спите себе. Бегали, бегали и заснули.

Мистер Парсон усмехается. Я чувствую на себе его взгляд.

– Правда, моя миссис все боялась, что вы на нашем пастбище не только по траве бегаете да в пруду купаетесь. Хотела пожаловаться вашим родителям. Но я ей сказал: «Не суйся не в свое дело. А наябедничаешь – будешь сама косилку по пастбищу гонять».

Он громко смеется.

Мой разум снова выключается из реальной действительности. Остается только Брей. Я вспоминаю все хорошее, что у нас было. Каждое счастливое мгновение, когда мы смеялись и веселились. Вспоминаю наше совместное прошлое. И так – всю дорогу, пока едем в больницу. Когда пикап останавливается возле отделения экстренной помощи, я уже плохо понимаю, где нахожусь.

Не помню, как выбираюсь из пикапа. Наверное, тоже с помощью мистера Парсона. За автоматическими стеклянными дверями – ярко освещенный вестибюль. Мне страшно в них входить.

Двери раздвигаются, выпуская Райен. За нею я вижу свою мать.

– Элиас! – вскрикивает мать и бросается ко мне. – Дорогой, я тебе так сочувствую. Как это ужасно!

Она обнимает меня своими худенькими руками. Я почему-то продолжаю думать о том, как мне удалось выбраться из пикапа.

Боюсь спросить у матери, почему она мне сочувствует. Не хочу знать об этом.