Песочное время - рассказы, повести, пьесы

Ёла, завладев Гаспаровым, оставила всех прочих гостей, то есть Тристана и Свету, развлекаться, как им угодно, Гаспарова же отвела в "келью" - угол, отгороженный от остальной части studio тем самым шифоньером, чей нафталиновый дух по утрам давал Ёле возможность судить о местопребывании тети Наты. Тут, за шкафом, помещалась с трудом втиснутая сюда спартанская узкая тахта, укрытая пестрым ковриком, исполнявшая временами, как, например, и теперь, роль второго дивана, а в остальное время служившая Ёле кроватью. На тумбочке подле нее стояла в железном свечнике зажженная свеча, и еще вторая свеча горела у комода ровным белым языком: по принятому давно обычаю, studio в праздники, кроме огня, озарялась лишь кабинетной лампой в пунцовом абажуре. Лампа к тому же обыкновенно ставилась под стол, отчего по всем стенам и потолку ложились багровые тени. Так это было и теперь, и Гаспаров, который видел studio в первый раз, неловко огляделся в красном полумраке, различил кое-как Тристана на корточках около лампы и кивнул ему. После того он ушел с Ёлой за шкаф, а из передней послышалось чирканье мужних шлепанцев. Явился Пат.

С Патом Тристан, не имевший тайных планов, поздоровался обстоятельнее и теплей, чем с Гаспаровым. Он оторвался от магнитофона (он как раз прикидывал, как бы без тройника воткнуть его в ту же розетку, где уже торчала лампа) и пожал широкую патову ладонь, не упустив при этом даже во тьме ухватить цепкими глазками из-под очков выражение физиономии Пата.

– Знаешь новость?
– спросил его Пат, безмятежно улыбаясь.

– Это вон ту, что ли?
– Тристан кивнул на шкаф.

– А?
– Улыбка удивленно сбежала было с уст Пата, он поглядел через плечо, но тотчас и сообразил, и усмехнулся еще шире.
– А, нет! Лёнчика вчера менты загребли.

– Вот как?
– сказал Тристан, не слишком, впрочем, изумляясь и отчасти брезгливо. Он вернулся к занятию.
– Почему?

– Хрен его знает, - проговорил Пат в раздумии.
– Я его еще не видел с тех пор.

– Туда ему и дорога, - заметила негромко Света, которая сидела, раскинувшись, на диване в дальнем углу, где углом же падала тень, и следила за ухищреньями Тристана.

– Ха! а я думал, ты его любишь, - простодушно удивился Пат, подмигивая ей. В классе была сплетня, что Света влюблена в Лёнчика.

– Да, конечно, - Света фыркнула.
– Придурок, такой же, как и ты.

Она, впрочем, не соврала: Лёнчик как раз принадлежал к тем немногим одиночкам, из которых был Пат, и дружил с ним; его главная жизнь протекала вне класса. Пат осклабился.

– Ну, извини, извини, - сказал он, кивая ей согласно.
– Мало ли что почудится! Ведь не всякий же дурак хуже умника... Да вот, кстати: легок на помине!
– отнесся он к двери, из которой вдруг всунулся в studio, перегибаясь через порог, Кис.
– Привет, дружище.

– Всем привет! а где Ёла?
– выпалил с порога Кис, раздергивая молнию на куртке и вглядываясь в пунцовую тьму. Под курткою, как стало видно, на Кисе одет был новый холеный костюм с светлым галстухом, а сам Кис, аккуратно причесанный и ради того всю дорогу шедший без шапки, был даже побрызган духами.

Не ожидая ответа, он сейчас же опять исчез в прихожей, повозился там и вышел уже неспешно, ровным шагом, сняв куртку, с школьным своим портфелем в руках, в котором, правда, теперь вместо пива лежали два заботливо свернутых гвоздичных букета, выторгованные им у грузинца. Цветы наполняли сердце Киса волнением и гордостью, распуская к тому же ему язык: он чувствовал, что был в ударе и лишь сдерживал себя. Несмотря на тьму, он тотчас оценил ситуацию - он приметил свечу за шкафом - и, готовя улыбку и расстегивая на ходу портфель, вступил за шкаф.

– Ба! ба! да тут и Гаспаров!
– раздались сейчас же вслед за этим его восклицания и болтовня: - Ёлочка, детка, вот это тебе цветочки, позволь... м-м! (он звучно чмокнул Ёлу куда-то.) С восьмым. Ну, мой дорогой, рад тебя видеть.

– Кис пожал Гаспарову руку.
– Comment la trouves-tu cette chambre infernale?* - при этих словах он повел головой, имея в виду багровое свечение.

– Affrexe en effet** , - отвечал Гаспаров, который знал претензию Киса говорить по-французски, хотя на деле у того никогда не доставало терпения выучить язык: на уроках он плавал.

– M. Gasparoff est tres aimable*** , - заметила, усмехаясь, Ёла.
– Он уже сожалел, что раньше ему не случалось бывать тут.

– Ну да, да, ведь ты тут впервые, - заговорил Кис с чувством и видом человека, знающего жизнь.
– Это, впрочем, неважно. И все, конечно, это пустяки - лампа и так далее. Проказы. Но, во-первых, - Кис значительно вздернул бровь, - тут есть магнит и по-притягательней...
– Он поглядел на Ёлу, сам в тайне обрадовавшись цитате, которая только что пришла ему в голову. Ёла вежливо потупилась, ожидая, чт( дальше.
– А потом, во-вторых, - заключил Кис, - свобода: без гегельянства, вот видишь ли, натуральная. Гм...
– Тут он удостоверился еще, что Гаспаров понял сказанное и, по своему обыкновению довольный собою и им, смолк.

– Mersi, - сказала Ёла светски, подымая взгляд от букета, который держала пока на коленях.
– Ты забыл о ma tante.

Кис тотчас смутился. Он в самом деле упустил из виду, когда строил планы, что нужно будет поздравлять Наталью Поликарповну, и, собственно, вовсе не ждал, что застанет ее. Правда, в словах Ёлы заключен был двойной смысл, а с другой стороны, у Киса был и второй букет; но он предназначался Маше, и Кис как раз раздумывал, удастся ли ему так же беспечно поздравить Машу и болтать с нею - по крайней мере, при ней с другими, как он это делал теперь.

– Ох, ну разумеется!
– воскликнул он поспешно, пряча смущение.
– Где же ma tante?

– Ее теперь нет, - ответила Ёла с невинным видом.
– Что ж: она в самом деле нужна тебе?
– Вместо "в самом деле" Ёла слегка выделила "она", насмешливо сощурясь.

– Позволь, позволь, - запротестовал Кис, который, конечно, хорошо очень понял намек, и у которого вместе с тем отлегло от сердца.
– Я, может быть, еще не решил, за кем приударить - за тетушкой или племянницей.

Ёла и Гаспаров рассмеялись. Кис между тем, болтая, действительно старался прикинуть в уме, когда именно может явиться Маша. Пока что его и печалило и вместе радовало ее отсутствие: по примеру многих в его положении, Кис в сердце своем боялся своего кумира.

– Эй, Кисонька!
– позвала Света с дивана.
– Поди сюда: они тут все обнаглели.

– Вот н(! Это с чего бы?
– важно спросил Кис, прежде отвесив извинительный поклон Ёле и кивнув Гаспарову и затем выходя из "кельи" в общую часть studio. Портфель со вторым букетом он оставил за шкафом, прислонив его неприметно к тумбочке и рассудив про себя, что тут он едва ли попадется кому-нибудь некстати под руку, а между тем глупо было бы таскать его все время с собой до прихода Маши. Свету он застал притворно-обиженной и веселой.

– Хамят, - лаконически объявила она ему, указывая в сторону Пата и Тристана и при этом насмешливо, хотя и внимательно его оглядывая; у ней кое-что было на уме, и она недаром позвала его.

– Ты ее не слушай, Кис, - печально воспротивился из-под стола Тристан, копавший, как и прежде, розетку.
– Мы были куртуазны.

– Да? гм, - на лице Киса явилось строгое выражение, вызванное, правда, насмешливым тоном Светы, но которое сам он тотчас решил адресовать Тристану.
– Сейчас увидим, - посулил он.
– Ну? чт( тут у вас?