Песок

На следующее утро пришла телеграмма от Джона, извещавшая о его прибытии в Александрию. Через несколько часов он прибыл в Каир.

Приехал он недовольный и утомленный, со скучающим видом разглядывая необычную обстановку с ее яркими красками, шумной уличной жизнью, темными лицами арабов под пестрыми тюрбанами. Джон медленно вышел из автомобиля и поднялся по лестнице навстречу Каро, нервно и рассеянно поздоровавшись с ней:

— Ну, моя дорогая, как поживаешь?

Он стоял перед ней, сняв шляпу, улыбаясь своей обычной мягкой улыбкой.

Какое-то неясное внутреннее чувство подсказало Каро, что он уже не был прежним и что-то изменилось в нем.

— Мы будем завтракать в твоей гостиной, если ты ничего не имеешь против, — предложил Джон. — Я только приму ванну и переоденусь. Я приехал с моим начальником.

Он посмотрел на нее с гордостью:

— Я теперь занимаю дипломатический пост в посольстве.

— Я очень рада, если ты этим доволен, — сказала Каро неуверенно.

— Очень доволен. Это помогло мне вначале забыть многое, а потом мне понравилось мое занятие. Я давно должен был заняться чем-нибудь, и лучше начать поздно, чем никогда.

И лицо его осветилось очаровательной улыбкой.

После завтрака Джон отправился в посольство, и, когда он уходил, Каро, провожавшая взглядом его знакомую стройную фигуру, испытала какую-то глухую, неясную печаль. Она побежала в свою комнату со слезами на глазах.

Сариа накрывала на стол. Она взяла несколько орхидей и в хрустальной вазе поставила их перед прибором Каро. За обедом Джон говорил о своей работе. Сариа прислуживала за столом.

Когда Каро осталась наедине с Джоном, он встал и начал ходить по комнате. Он остановился около Каро и зажег ей папиросу. Когда он поднес ей спичку, она увидела, что его рука слегка дрожала. Когда он подошел к окну, спрятав руки в карманы своего пиджака, она обратила внимание, что Джон выглядел очень юным, красивым, привлекательным, и Каро показалось, что он был чем-то опечален. Она сама испытывала смущение и сердилась на себя за это.

Молчание было, наконец, прервано Джоном:

— Ты знаешь, Каро, что мой дядя Ричард недолго проживет, он очень болен и сознает, что он при смерти. Поэтому я решил, что нам с тобой нужно прийти к какому-нибудь соглашению, Каро...

— Да.

Их взоры встретились, оба слегка покраснели.

— Каро, слушай. Разве ты, разве ты не... Я думаю... О, черт возьми! Разве ты не думала о том, что пора решиться на что-нибудь, пойти на примирение?

Они снова посмотрели друг на друга, и при первом взгляде Каро поняла правду.

Джон был смущен.

Она уже видела такое выражение в его глазах год тому назад. Что-то произошло, что было причиной странного поведения Джона. Она не отдавала себе ясного отчета в своих чувствах, но была близка к слезам. Любовь Джона принадлежала другой, и новое чувство было причиной такой перемены в нем.

Она сказала тихо и очень решительно:

— Нет!

Джон глубоко вздохнул и откровенно сознался:

— Я должен был предложить это, но я рад за нас обоих, услышав твой отказ. Конечно, я предвидел твой ответ. Когда ты ушла от меня, я старался забыть все. Я ненавидел тебя за те страдания, которые ты мне причинила. Наш брак, Каро, вначале был счастливым. Я...

Он умолк, затем продолжал, не глядя на нее:

— Я никогда не смогу так сильно любить, как я любил тебя тогда. Наша жизнь вначале была таким чистым и светлым счастьем. Но мы не сумели сберечь его, и оно прошло безвозвратно. Я оскорбил тебя, ты охладела ко мне, и мы стали чужими друг другу. Я...

Его светлые глаза встретились с ее глазами.

Каро улыбнулась:

— Джон, милый, кто она?

— Конечно, я знал, что ты догадаешься, — пробормотал он. — Это моя кузина, Виктория Чандос.

Нежный румянец исчез с лица Каро и снова появился на нем. Снова чувство горького разочарования наполнило ее душу. Маленькая Виктория Чандос. Ей всего восемнадцать лет. Она была такой милой и юной. Как будут рады родственники Джона, так критически относившиеся к его первому браку. Ведь после развода с Каро Джон женится на маленькой Виктории Чандос, и вся трагедия кончится к всеобщему благополучию.

Голос Джона прервал ее размышления:

— Я понимаю твои чувства, Каро. Но я... Каро, когда начнется дело о нашем разводе? Лучше по возможности скорее, не правда ли? Предоставь мне уладить все. Я извещу наших адвокатов и соглашусь со всеми их предложениями.

Он беспокойно зашагал по комнате, затем подошел к ней:

— Денежный вопрос... — начал он заглушенным голосом, — конечно, я улажу все. После смерти дяди Ричарда я буду очень богат, и наши адвокаты позаботятся о том, чтобы ты...

Каро тихо рассмеялась.

— Я знаю, что тебя не интересует этот вопрос, но надо поговорить обо всем, — поспешно добавил Джон, снова зашагав по комнате.

— Ты очень великодушен ко мне, — заметила Каро.

Он испытывал желание оставить ее, уйти из этой большой комнаты.

Он был ужасно смущен. Но все худшее было уже позади. Он сказал все необходимое.

С улицы доносился шум шагов, грохот проезжавших автомобилей и экипажей. Джон повернулся к Каро с серьезным лицом:

— Ты недолго останешься здесь? Я думал, что ты приедешь сюда с Тэмпестами. Я, вероятно, недели через две уеду в Париж.

— Думаю, что я не смогу поехать с тобой, — холодно сказала Каро с невольной горечью в голосе.

— Да, это неудобно, — согласился он тотчас же.

Из-за полуопущенных век он глядел на нее, наклонив голову. Странные, горькие чувства волновали его. Он не мог забыть свою прежнюю любовь к ней, хотя был уверен в своем чувстве к Виктории. Он хотел бы подойти к ней, обнять ее и сказать, как говорил ей когда-то: «Дорогая, не печалься. Я не могу видеть тебя огорченной».

Ему показалось странным и бессмысленным, что он теперь не имел права сделать это. Он побледнел, внезапно поняв, что в последний раз видится с Каро, что теряет ее навсегда.

— Я лучше уйду, — сказал он тихо.

Джон даже не сделал попытки взять руку Каро: он знал, что не сумеет совладать с собой, если притронется к ее руке.

Он быстро подошел к двери, открыл ее и вышел.

«Словно смерть, словно умерла часть моей души», — подумала Каро.

Она поняла, что Джон изменился, что его ждала новая жизнь, работа, любовь к светлой, чистой девушке.

Джон навсегда ушел из ее жизни. Через некоторое время она действительно будет свободна.

ГЛАВА XIII

Дом Гассейна эль-Алима находился в узком переулке, и входные ворота выходили на улицу. Из его окон, закрытых резными ставнями, открывался вид на город. Высокие стены окружали дом и цветущий сад позади него. Ворота всегда были заперты, но Гамид имел ключ и уходил и приходил, когда ему было угодно.

Гамид подъехал к дому в маленьком туземном экипаже и вошел в ворота. Яркий солнечный свет заливал двор. Гамид на минуту остановился перед тем, как войти в прохладный дом. В комнатах его ожидал слуга, который быстро помог ему переодеться в национальный костюм — белое одеяние, серебряный парчовый кафтан, вышитый красным шелком, и белый, украшенный золотом тюрбан. Из-под шелковых складок повязки его глаза глядели спокойно, с холодным фатализмом, свойственным его расе. В новой одежде он казался другим человеком. Было трудно представить себе его в европейской обстановке. Это был настоящий сын пустыни в одеянии варвара, смелый и сильный, властный и жестокий. Теперь он казался еще выше, с резкими чертами лица, со скрытой силой в движениях. Он ходил быстро и беззвучно, словно молодой, сильный зверь, выросший на свободе.