Пьесы и тексты. Том 2

ШУРА молчит.

Все думала – как же это может быть его фамилия? Так?

ШУРА. Так.

ПАВЛА. Спросить – обидеть. Не спросила. Время только попусту извела. (Вздохнув.) Я вот что думаю – хорошо ли он там папиросу загасил? Спалите мне еще дом.

ШУРА. Хорошо. Сапогом так прямо и надавил.

Пауза.

Павла, а ты в лифте каталась?

ПАВЛА. К чему это ты спросила?

ШУРА. Ни к чему. Просто так спросила. Тебе что – жалко?

ПАВЛА. А ну его. В животе неприятно делается.

ШУРА. А куда – в животе делается, – когда вверх или когда вниз?

ПАВЛА (усмехаясь). И туда и сюда. Это, Шура, для дела безразлично.

ШУРА. Вот и я так думаю.

ПАВЛА закрыла глаза, откинулась.

ПАВЛА. На печальных берегах мы, Шура, стояли. На мутной воде. Высоких берегов, крутых таких, – не видали. Все дожди, все дожди. Непогода в общем. Но с тех берегов, Шура, хорошо небо видать. Небо чистое, ничего не скажу, тут попрекнуть нечем.

ШУРА. Как же – чистое, когда – дожди?

ПАВЛА. Так бывает.

ШУРА. Не знаю, не видала.

ПАВЛА. Бывает.

Молчат.

Говорит Москва! Московское время – двадцать три часа пятьдесят пять минут. А по-русски, значит, двенадцать, без пяти. В эфире – Юность.

ШУРА (испуганно). Уже?

ПАВЛА. Уже.

ШУРА. Пора?

ПАВЛА. Шишел-вышел, вон пошел!

ШУРА. Ох.

ПАВЛА достает из буфета два крахмальных белоснежных полотенца.

ПАВЛА. С лимоном стирала.

ШУРА. Зачем?

ПАВЛА. Так лучше. Вот спроси меня – что в твоей жизни было замечательно-прекрасного? Я тебе сразу отвечу: когда белье стирала. Не поколеблюсь, так и отвечу.

ШУРА. И все?

ПАВЛА. Мало?

ШУРА. Почему же? Нет.

ПАВЛА поднимает на ладони яблоко. Нюхает его.

ПАВЛА (торжественно). Серебристый анис. Белого оттенка яблоко.

Маленьким серебряным ножом разрезает его пополам. Оно режется с каким-то неслыханным звонким хрустом. Половинку подает ШУРЕ.

Чур, не торопиться. Я ведь, Шура, знаешь, без зубов.

ШУРА. А я с зубами?

ПАВЛА. Вот и не торопись.

ШУРА. А кто торопится-то?

ПАВЛА. Ты.

ШУРА. Я?

ПАВЛА. Я вижу, так и заходила вся.

ШУРА. Не бойся. Я помедлю.

ПАВЛА. Уж помедли, Бога ради.

Молчат.

Обе разом вздохнули. Обе разом откусили по кусочку. Едят.

В кухне темнеет – ночь. Где-то далеко громыхнули двери лифта. Натужно взвыл он и уехал.

ШУРА. Кисловато.

ПАВЛА. Кислит.

ШУРА. Но немного.

ПАВЛА. Нет, немного.

Пауза.

ШУРА. Хорошо пошло.

ПАВЛА. Не поперхнулось.

ШУРА. Мягкое.

ПАВЛА. Не лежалое.

Пауза.

ШУРА. Но – горчинка есть.

ПАВЛА. Пряное.

ШУРА. Но – немного.

ПАВЛА. Нет, немного.

ПАВЛА подносит к лицу полотенце и утирается им.

То же делает и ШУРА.

Линялые ШУРИНЫ кудельки с легким шумом падают на пол. Черную жесткую гриву отбрасывает она за спину.

(Гортанным голосом.) Московское время – ноль часов.

ШУРА (сиплым). Полночь.

ПАВЛА. Идем!

ШУРА. Идем.

Долго они смотрят на спящего ВАСЬКУ и, как бы нехотя, лениво выгибаясь, встают из-за стола.

Стой!

ПАВЛА. Ну что еще?

ШУРА. Жрать охота.

ПАВЛА. Успеешь.

Идут.

ШУРА. Стой!

ПАВЛА. Что?

ШУРА присвистнула.

ШУРА. Как же я теперь бегать-то стану?

ПАВЛА. А что?

ШУРА. Так грудь! Мешает. Неудобно это.

Вскакивают в гардероб и прикрывают за собой скрипучие его дверки.

Но тут же распахивает их ШУРА.

Стой!

ПАВЛА. Что?

ШУРА. Фамилию вспомнила. Все вертелось: Петренко, Сидоренко. Вспомнила. Михальченко!

Стремительно исчезают в темноте.

Тишина.

Вздрогнувший ВАСЬКА поднимает голову, таращит глаза. Видя, что кухонька пуста и темна, он пугается, но не плачет. Вытягивает руки, катает по столу яблоки.

ВАСЬКА. Свечами они пахнут, вот что.

Вот и опустела кухонька моя… Как-то особенно стало тесно в ней сейчас. Все друг к другу придвинуто, все шкафы и гардеробы друг к дружке жмутся.

Кто-то вздохнул в гардеробе. Чиркнула спичка, изнутри засветились все его щели. Прикуривает кто-то… Дунул на спичку, и щели погасли. Осталась только красная точка папиросы.

В тот короткий миг, когда вспыхнула и погасла спичка, мельком видели мы привалившихся старух, глубоко спящих в покойных позах.

…Ничего не видать.

Занавес.

1990, редакция 1998

Правописание по гроту

Михаил Угаров

Пьеса в трех частях

Действующие лица

ЮВЕНАЛИЙ,

подростки.

ЛЮБОЧКА,

ЛЕОНИД, старший брат.

МАМОЧКА.

Действие происходит в конце прошлого века в маленьком городке.

…Потолки были так высоки – в два света, – что решено было построить антресоли. Еще до самого построения антресоли эти много раз были расчерчены и в уме, и в воздухе, и по стенам, вид сверху, вид снизу, прямо и в разрезе… Видимо, тут и закралась та ошибка, о которой пойдет речь впереди. Еще в умственном начертании закралась она и ждала своего часа. Антресоли эти страшно скрипели, вернее, не сами они, а лестница, что вела на них. Ничего нельзя было с нею поделать. Как ни старели и ни ссыхались, прилаживаясь друг к другу, ступени, скрип оставался неизменным, ужасным и неестественным…