Пьесы в прозе

Она кивает! Алешенька, она кивает!

Входит Шель: сутулый, в темных очках.

Шель.

Простите... Меня зовут Иван Иванович Шель. Ваша полоумная прислужница не хотела меня впускать. Вы меня не знаете, но вы, может быть, знаете, что у меня есть оружейная лавка против Собора.

Трощейкин.

Я вас слушаю.

Шель.

Я почел своей обязанностью явиться к вам. Мне надо сделать вам некое предупреждение.

Трощейкин.

Приблизьтесь, приблизьтесь. Цып-цып-цып.

Шель.

Но вы не одни... Это собрание...

Трощейкин.

Не обращайте внимания... Это так -- мираж, фигуранты, ничто. Наконец, я сам это намалевал. Скверная картина -- но безвредная.

Шель.

Не обманывайте меня. Вон тому господину я продал в прошлом году охотничье ружье.

Любовь.

Это вам кажется. Поверьте нам! Мы знаем лучше. Мой муж написал это в очень натуральных красках. Мы одни. Можете говорить спокойно.

Шель.

В таком случае позвольте вам сообщить... Только что узнав, кто вернулся, я с тревогой припомнил, что нынче в полдень у меня купили пистолет системы "браунинг".

Средний занавес поднимается, голос чтицы громко заканчивает: "...и тогда лебедь воскрес". Ревшин откупоривает шампанское. Впрочем, шум оживления сразу пресекается.

Трощейкин.

Барбашин купил?

Шель.

Нет, покупатель был господин Аршинский. Но я вижу, вы понимаете, кому предназначалось оружье.

Занавес

Действие третье

Опять мастерская. Мячи на картине дописаны. Любовь одна. Смотрит в окно. затем медленно заводит штору. На столике забытая Ревшиным с утра коробочка папирос. Закуривает. Садится. Мышь (иллюзия мыши), пользуясь тишиной, выходит из щели, и Любовь следит за ней с улыбкой; осторожно меняет положение тела, нагибаясь вперед, но вот -- мышь укатилась. Слева входит Марфа.

Любовь.

Тут опять мышка.

Марфа.

А на кухне тараканы. Все одно к одному.

Любовь.

Что с вами?

Марфа.

Да что со мной может быть... Если вам больше сегодня ничего не нужно, Любовь Ивановна, я пойду.

Любовь.

Куда это вы собрались?

Марфа.

Переночую у брата, а завтра уж отпустите меня совсем на покой. Мне у вас оставаться страшно. Я старуха слабая, а у вас в доме нехорошо.

Любовь.

Ну, это вы недостаточно сочно сыграли. Я вам покажу, как надо. "Уж простите меня... Я старуха слабая, кволая... Боязно мне... Дурные тут ходют...". Вот так. Это, в общем, очень обыкновенная роль... По мне, можете убираться на все четыре стороны.

Марфа.

И уберусь, Любовь Ивановна, и уберусь. Мне с помешанными не житье.

Любовь.

А вам не кажется, что это большое свинство? Могли бы хоть эту ночь остаться.

Марфа.

Свинство? Свинств я навидалась вдосталь. Тут кавалер, там кавалер...

Любовь.

Совсем не так, совсем не так. Больше дрожи и негодования. Что-нибудь с "греховодницей".

Марфа.

Я вас боюсь, Любовь Ивановна. Вы бы доктора позвали.

Любовь.

Дохтура, дохтура, а не "доктора". Нет, я вами решительно недовольна. Хотела вам дать рекомендацию: годится для роли сварливой служанки, а теперь вижу, не могу дать.

Марфа.

И не нужно мне вашей рукомандации.

Любовь.

Ну, это немножко лучше... Но теперь -- будет. Прощайте.

Марфа.

Убивцы ходют. Ночка недобрая.

Любовь.

Прощайте!

Марфа.

Ухожу, ухожу. А завтра вы мне заплатите за два последних месяца. (Уходит.)

Любовь.

Онегин, я тогда моложе... я лучше, кажется... Какая мерзкая старуха! Нет, вы видели что-нибудь подобное! Ах, какая...

Справа входит Трощейкин.

Трощейкин.

Люба, все кончено! Только что звонил Баумгартен: денег не будет.

Любовь.

Я прошу тебя... Не волнуйся все время так. Это напряжение невыносимо.

Трощейкин.

Через неделю обещает. Очень нужно! Для чего? На том свете на чаи раздавать?

Любовь.

Пожалуйста, Алеша... У меня голова трещит.

Трощейкин.

Да, но что делать? Что делать?

Любовь.

Сейчас половина девятого. Мы через час ляжем спать. Вот и все. Я так устала от сегодняшнего кавардака, что прямо зубы стучат.

Трощейкин.

Ну, это -- извините. У меня будет еще один визит сегодня. Неужели ты думаешь, что я это так оставлю? Пока не буду уверен, что никто к нам ночью не ворвется, я спать не лягу -- дудки.

Любовь.

А я лягу. И буду спать. Вот -- буду.

Трощейкин.

Я только теперь чувствую, какие мы нищие, беспомощные. Жизнь как-то шла, и бедность не замечалась. Слушай, Люба. Раз все так складывается, то единственный выход -- принять предложение Ревшина.

Любовь.

Какое такое предложение Ревшина?

Трощейкин.

Мое предложение, собственно. Видишь ли, он дает мне деньги на отъезд и все такое, а ты временно поселишься у его сестры в деревне.

Любовь.

Прекрасный план.

Трощейкин.

Конечно, прекрасный. Я другого разрешения вопроса не вижу. Мы завтра же отправимся, если переживем ночь.

Любовь.

Алеша, посмотри мне в глаза.

Трощейкин.

Оставь. Я считаю, что это нужно сделать, хотя бы на две недели. Отдохнем, очухаемся.

Любовь.

Так позволь тебе сказать. Я не только никогда не поеду к ревшинской сестре, но вообще отсюда не двинусь.

Трощейкин.

Люба, Люба, Люба. Не выводи меня из себя. У меня сегодня нервы плохо слушаются. Ты, очевидно, хочешь погибнуть... Боже мой, уже совсем ночь. Смотри, я никогда не замечал, что у нас ни одного фонаря перед домом нет. Посмотри, где следующий. Луна бы скорее вышла.

Любовь.

Могу тебя порадовать: Марфа просила расчета. И уже ушла.

Трощейкин.

Так. Так. Крысы покидают корабль. Великолепно... Я тебя на коленях умоляю, Люба: уедем завтра. Ведь это глухой ад. Ведь сама судьба нас выселяет. Хорошо, предположим, будет при нас сыщик, но нельзя же его посылать в лавку. Значит, надо завтра искать опять прислугу, как-то хлопотать, твою дуру сестру просить... Это заботы, которые я не в силах вынести при теперешнем положении. Ну, Любушка, ну, детка моя, ну, что тебе стоит. Ведь иначе Ревшин мне не даст, это же вопрос жизни, а не вопрос мещанских приличий.