Пьесы
Шрифт:
Он. Алло…
Она молчит.
Алло!.. (Уже зло.) Алло!
Она (сумрачно). Это я.
Он (безумно обрадовавшись). А-а! Здравствуйте, здравствуйте!
Она. Я вам звонила все эти дни.
Он. Я уезжал.
Она. Вы были дома все эти дни, но почему-то не подходили.
Он (засмеялся). Откуда вы узнали?
Она. У меня есть теория: обычно проходишь мимо других нормально. Это значит, ты уносишь с собой свое изображение — оно скользит по другим, не больше.
Он. Где вы сейчас?
Она. Сейчас я могу… возникнуть из пространства… Я в некотором роде Карлсон — «привидение жуткое, но симпатичное». (Бросает трубку. Гудки. Уходит.)
Он вскакивает, лихорадочно начинает убираться, потом приносит стакан воды, надевает пиджак, снова снимает. Звонок в дверь. Он открывает, входит Она.
Он. Вы звонили из парадного?!
Она (изумленно). Неужели вы не можете поверить, что я действительно — из пространства. Я зазевалась — и передо мной тотчас возник ваш дом. Он стоял на солнцепеке, весь багровый, и я чуть не разбилась о него. Я хочу пить.
Он. Я приготовил. (Протягивает стакан воды.) Она (агрессивно). Как молочко в блюдечке для кошки. (Пьет.) Послушайте, как умиленно вы на меня смотрите, ну точно на котенка. А чувствуете вы наверняка совсем другое… но просто так безопасно, да? Так положено смотреть, да?
Он молчит.
Послушайте… а вы несвободный человек, да? Вы, как они, — любите все, что положено.
Он (усмехаясь). Например?
Она. В прошлый раз я хотела рассказать о себе ужасную вещь… Вы запомнили?
Он. Да.
Она. Еще бы! Если бы я хотела рассказать о себе замечательную вещь… ни за что не запомнили бы!.. Хорошо, я расскажу. Но с условием: я — о себе, а вы — о себе.
Он. Не сумею. Когда я рассказываю о себе ужасные вещи — они выглядят очень милыми.
Она. Вот! Это и есть первый пример несвободы!.. Свободный человек может рассказать о себе такое!.. Опасно заставлять рассказывать о себе свободного человека!
Звонок. Он не берет трубку.
Странно, я тут, а телефон звонит.
Он. Это вы звонили все дни?!
Она. А это недостойный вопрос…
Телефон по-прежнему звонит.
Я начинаю рассказ. Итак, живут три подруги: Эрика, Наденька и еще одна… В это время люди вокруг усиленно играют в «генералов». Можете спросить.
Он. Спросил.
Она. Это популярная игра: вы фильм «Генералы песчаных карьеров» видели?
Он. Нет.
Она. Тогда я объясню! Считается, что все плоды, которые висят на деревьях… даже если эти деревья за забором… принадлежат матери-земле… и всем людям, естественно… Или: если люди… заходят в кондитерский магазин… и там их охватывает жажда конфет… а человек, если чего желает, никогда себе не откажет… Что делают неимущие «генералы». Они берут два пакетика конфет… и пока движется очередь… желание конфет исчезает и один пакетик тоже… Они подходят к кассе, свободные от желания и
лишнего пакетика.Он. То есть самое обычное воровство?
Она. Я рассказываю не образцовую историю, а ужасную.
Он. Простите.
Она. Тогда продолжаю. Однажды некая девочка возненавидела одну из нашей троицы из-за мальчика… Мальчик полюбил, ну, скажем, Эрику… И вот та отвергнутая девочка… ох, какие страсти бывают у отвергнутых девочек… заставила другую девочку… назовем ее «Икс»… сделать следующее: когда Эрику выбирали в старосты… эта Икс встала и все рассказала про конфеты. Подлость была в том, что она сама ела эти конфеты в магазине и потому все могла подробно рассказать. Естественно, она нарушила законы игры. Но, согласитесь, в мире все должно идти по законам: детским, взрослым, законам природы, законам праведным и неправедным — но по законам, иначе мир рухнет! Законы надо соблюдать… Ну вот… А дальше… (Замолчала.)
Он. Дальше…
Она. Вы догадались. Немного лихорадило, но была абсолютная ясность мысли… Самое страшное было то, что Икс покорно пошла в лес за троицей. Она знала, зачем ее повели. Но пошла — и не от бесстрашия, а от покорности, от рабства… Так же как наябедничала из-за покорности перед той! Итак, четверка вошла в лес и стояла на солнышке… как-то страшно соединенная. Все чувствовали, что они одно… такое, наверное, бывает у религиозных фанатиков! Экстаз! Из этого состояния уже было не выйти… и позже человек понял: покорность жертвы — это и есть одна из причин насилия. Но это потом, а тогда были самые простые мысли: воротничок надо выстирать… нельзя в школу с таким грязным, потом вымыть посуду, книгу в руки… включить маг и на диван. Только надо быстрее сделать, если пришли. Человек понял, что сойдет с ума. То, что происходило вокруг, воспринималось кусками, и человек ударил ее первым, чтобы не заорать… (Молчание.) Каково?
Он. Вы правы… это действительно ужасно.
Она. Вы могли представить, что я способна на такое?
Он (подумав). Я отвечу потом.
Она. Это нехорошо, я рассказала сейчас… Тогда другой вопрос. Зачем я вам все это рассказала? Как вы думаете? Опять вы почему-то смотрите на меня, как на котенка… Послушайте, вы сегодня что-то ни черта не понимаете!
Он. А вы сегодня что-то…
Она (перебивает). А я вообще злая!.. Я иногда со злости могу натворить такое!.. Разве не видно? (Яростно.) Ну, я жду… Теперь ваша очередь!
Он. Значит, четыре года назад. Уже четыре года! Да, четыре года назад… (Усмехнулся.) С… «человеком» было то, что в старину называли горячкой. Ночью он сидел у стены с западавшим языком, обливаясь потом, и когда сознание возвращалось, он думал: совсем недавно я мог спать без боли, мог лежать на траве, мог гулять под солнцем… И все это было мне дано! А вместо этого я завидовал, скучал и суетился, суетился, суетился. И вот тогда, в своем полубреду, человек поклялся: если выздоровею — уж никогда не забуду — важности жизни! Особенно он настаивал на вечной благодарности молоденькой врачихе, которая возилась с ним. Она казалась ему такой прекрасной! В страшные ночные часы… Это было обожание. Он представлял, как выйдет из больницы и будет посылать ей цветы в день рождения… Нет, на все праздники! Она давно забудет, кто он! Но он, сохранивший навсегда память о важности жизни, — он будет помнить… А потом «человек» (засмеялся) вышел… Он сидел на скамейке в парке и смотрел, как движутся тени по траве… и плакал… И через неделю он жил… как прежде.