Пьесы

Человек. Здесь написано, что я смелый певец. Отныне все смелые будут носить на груди такие вывески. А то кому интересно быть смелым, если об этом не знают другие?

Голос МАДАФ. Как интересно! Ты смел, и ты увенчан лаврами. Как тебе удается совместить лавры и такую смелость? Ответь. И это будет поучительный урок для незрелых умов наших юношей.

Человек. Для этого, сограждане, надо иметь золотую глотку. Разъясняю: видишь ли, обычный певец может пропеть всего одну песню, а я две подряд. Сначала я всегда пою смелую песню… Ну… хотя бы вспомни мою «Песнь о недостатке цитрусовых в Греции». Я пою ее и, допустим, вижу, как… на челе иных появляется легкая задумчивость. И тогда тотчас, без передышки, я начинаю петь вторую песню о том, что «в Греции все есть». Я пою ее обычно в два раза дольше. Так что о первой забывают. Ее вроде не было, но в то же время она была… Да. Все дело в глотке, друг Лавсаний… Слушай. Я хочу задать один вопрос…

Голос МАДАФ. Мои уши открыты твоим словам.

Человек. Может быть, ты помнишь, у меня был сотоварищ. Мы начинали вместе. Он был то ли глухой, то ли слепой… Я хотел узнать его судьбу.

Голос МАДАФ. Слепой? Глухой? Не слышал.

Человек (начиная сердиться). Ну как же ты не слышал? Он еще пел дурацкие песни про путешествия древних, их войны и еще про какую-то чепуху, далекую от насущных задач и проблем. Интересно, что с ним сейчас?

Голос МАДАФ. Да… да… Припоминаю… Слепой?.. Да-да… Он впал сначала в бедность, а потом была суровая зима… Финики померзли, апельсины померзли и греки померзли.

Человек. Несчастный сотоварищ. (Бормочет) Как же его звали? Начинаю забывать имена сверстников. Они торчат из памяти, как занозы, и мучают.

Голос МАДАФ. Что в имени тебе его? Коли его удел — забвенье…

Крики.

Вы слышите, вас приветствуют греки.

Человек (осенило). Комер… Вспомнил! Комер!..

Голос МАДАФ. Гомер… По-моему, Гомер.

Человек. Гомер. Бедный сотоварищ. Жестокая судьба.

Колобашкин (останавливает МАДАФ. Тоскливо). Не вышло! Моя злость победила!

Ивчиков (осторожно). Ты прости… Только не сердись… Но мне показалось, что в шкуре мамонта был… Пивоваров! И… в греческой тунике — тоже…

Колобашкин. Ты отстанешь от меня со своим Пивоваровым, в конце-то концов!?. Где прекрасные высокие идеи?! Где они, проклятые?

Ивчиков. У тебя осталось немного энергии. Можно мне… если, конечно, удастся… перенестись во времена «Сказания о Ферапонтовом монастыре»?

Колобашкин. Знаешь… Переносись куда хочешь! (Сидит поникший.)

Ивчиков включает машину.

Голос МАДАФ. Старт… Четырнадцатый век… Шестнадцатый век… Семнадцатый век… Восемнадцатый век… Девятнадцатый век…

Скрежет. Наступает тишина.

Ивчиков. Что это значит?

Колобашкин. Это значит, твое «Сказание» сочинили в девятнадцатом веке. (Мстительно.) Доволен? Ивчиков. То есть как — в девятнадцатом?

Колобашкин. Отстань! Не знаю! Кончилась энергия!

Ивчиков. Нет, ты понимаешь, что ты говоришь? Выходит… «Сказание» — подделка?

Колобашкин. Иди ты к черту! Бедный Колобашкин! Мечты…

Ивчиков. А как же архив? Как же Пивоваров теперь?

Колобашкин (завопил). Опять — Пивоваров!

Стук сверху — в потолок. Голос: «Вы что, с ума там посходили?!»

Ивчиков. Соседи проснулись. (Выдергивает выключатель МАДАФ) грохот.

Что это?

Колобашкин (в отчаянии шепчет). Болван, Бургундский герцог опять упал с коня!

Голос из-за стены : «Три часа ночи. Хулиганье! Мы позовем милицию!»

Атас! (Бросается к окну. Ивчиков за ним)

Ивчиков. Забыли машину! (Бросается к МАДАФ)

Колобашкин. Не трогай. Она раскалена.

По комнате, гремя латами, распевая церковные гимны, идут крестоносцы. Мимо них с дубинками бегут первобытные люди, Ивчиков в ужасе застывает, глядя на эту вакханалию.

(Печально) Дефект выключения… Остывая, она захватывает разные времена.

Стук в дверь. Голоса: «Откройте!», «Откройте!».

(Прыгает на подоконник и вдруг застывает.) О боже!.. Там, у парадного… Кира Ивановна.

Ивчиков. Прыгай быстрее. Умоляю!

Входная дверь содрогается от ударов. Голоса: «Не уйдете, хулиганье проклятое!»

Колобашкин. Счастливец! Она пришла к тебе. (Прыгает вниз. За ним — Ивчиков.)

Хор крестоносцев, распевающих церковные гимны. Сражаются дубинками первобытные люди. С криком: «Я изобрел порох!» — пробегает человек в мантии ученого. Маркиз с маркизой танцуют менуэт.

В затемнении — все заглушающий хор крестоносцев.

Часть вторая

Прошло время. Ивчиков и Кира Ивановна живут теперь вместе. Кира собирается на работу Ивчиков сидит за столом, что-то пишет.

Ивчиков (не оборачиваясь, спиной). Тебе хорошо?

Кира. Мне хорошо.

Ивчиков (привычно, без выражения). Мне — очень хорошо! Хотя сегодня у меня тяжелый день: экскурсия придет с ткацкой фабрики. Знаешь, мне кажется, все вокруг нам завидуют. Но хорошо, по-доброму завидуют. (Пишет)

Кира (себе). Какая у него удивительная спина.

Ивчиков. Забыл позвонить на работу. (Вскакивает из-за стола, направляется к телефону)

Кира (поворачивается, но вновь видит только спину). У него просто восхитительная спина! Как я ее раньше не замечала?

Ивчиков. Не подходят. (Вешает трубку, возвращается к столу)

Кира (повернувшись, вновь видит его спину). Просто гениальная спина. Сейчас он закончит писать, побежит на работу, и я вновь увижу эту потрясающую спину в дверях. Вечером он накроется газетой, и я увижу ту же спину за столом. Нет, это уже просто баллада о спине, поэма спины, песнь песней спины! Потом пройдет три года, и мне станет интересно, какое у него лицо.