Петербург в 1903-1910 годах

10 января.В 9 ч. утра вышел из дома; Суворовский между 2-й улицей и Невским был запружен эскадронами драгун и казаков, державшими коней в поводу. Невский просп. имел обычный вид; ходили конки, многолюдства не было. Уселся на верх конки и поехал к Адмиралтейству.

Подъезд дворца вел. князя Сергея Александровича, что у Аничкова моста, изуродован: все зеркальные стекла со стороны Фонтанки и три с Невского выбиты. «Поленьями жарили», повествовали очевидцы, ехавшие вместе со мной. «Да стекла какие крепкие — рраз, рраз по нем, а оно все цело!»

Газетный киоск против Казанского собора и окна в кондитерской Бормана [130] разбиты вдребезги. Остальные магазины нетронуты.

У дома гр. Строгановых, у Полицейского моста, группы прохожих рассматривали стены; последние выкрашены в темный цвет, и на них ярко белеют многочисленные выщербины — следы от пуль. На Дворцовую площадь пропускали свободно; войск на ней видно не было, хотя во многих дворах Невского я заметил скрытых казаков. Весь угловой полукруг панели у Александровского сада и камни под оградой залиты кровью; дворники посыпали это место песком, но, тем не менее, кровь ярко проступала всюду; ближайшие деревья сада носили следы от пуль. Много народа внимательно рассматривало это место вчерашней казни.

130

«Жорж Борман» — крупнейшая кондитерская компания, основанная Г. Н. Борманом в Петербурге в 1862 г.

По рассказам, мирно ведшая себя сначала толпа, раздраженная избиениями, разгромила 4-ю линию Васильевского проспекта и Большой пр. на Петербургской стороне. Отправился на остров.

Николаевский мост охраняла пехота, мирно сидевшая на грудах досок; по линиям разъезжали патрули уланов. Было людно, но спокойно. На 4-й линии дома почти не пострадали; выбиты в нескольких дрянных лавчонках грошовые стекла, и только; жестокая бойня и расстреливанье происходило на ней у Среднего проспекта. На Малом дело было еще серьезнее; стекол перебито порядочно, спилено и повалено несколько телеграфных столбов, рассказывали, что там была устроена баррикада, но я ее не видел.

Большой проспект на Петербургской стороне пострадал сильно; магазинов на нем уйма, и все крупные; стекла почти во всех выбиты, винный погреб Шитта разбит и разграблен; такому же разгрому и грабежу подверглись и другие магазины: напр. с готовым платьем и колбасные; торговля почти везде прекращена, большинство дверей и окон забиты наглухо белыми досками, или закрыты щитами и заперты. Оба тротуара кишели народом — больше всего дамами и разных сортов девицами, разглядывавшими места погрома. Открыто было всего десятка два магазинов, но и на их окнах были щиты, а у дверей стояли другие, чтобы в каждую минуту иметь возможность наглухо закрыть все.

Публика спокойна, ни криков, ни особо возбужденных лиц заметно не было.

В вышедшем сегодня клочке «Правительственного вестника» сообщается, что убито 76 и ранено 233 человека; цифры эти лживы [131] , так как за одной Нарвской заставой уложено больше путиловцев. Путиловцы двинулись со своего завода с образами и крестным ходом, имея во главе облаченного в ризы свящ. Гапона; расположенный у заставы Павловский полк встретил их залпами, причем по одним версиям перебито и переранено 1000 человек, а по другим 500; свящ. Гапон будто бы убит; пули попали и в образа. Так встретил царь-отец депутацию детей, отправлявшуюся к нему!

131

Позднее официальные данные были уточнены, в различных источниках сообщалось о 128–130 убитых и 299–360 раненых; в 1920-е гг. советские историки писали о 150–200 убитых и 450–800 раненых.

Больницы в городе переполнены действительно; у двух, мимо которых проезжал, стояли толпы женщин, отыскивавших своих пропавших мужей и братьев; в ворота их почему-то не впускали.

Озлобленная дикой и незаслуженной расправой, толпа отплатила за это на Морской нескольким офицерам; избит, между прочим, до полусмерти какой-то генерал и кавалерийский полковник.

Между убитыми есть и дети; находившиеся у Александровского сада очевидцы рассказывают, что толпа стояла там мирно и на площадь пройти не порывалась. Несмотря на это, офицер, командовавший пехотой, вздумал орать и приказал разойтись. Его не послушались, и он заявил, что будет стрелять; не подействовало и это; тогда грянули два, слышанные мною залпа, и уложили многих, в том числе и несколько детей, взобравшихся на садовую решетку; судя по тому, что лично видел, — я вполне этому верю, тем более, что слышал одно и то же от разных лиц.

Возмущение всеобщее, особенно против гвардейских офицеров, из числа которых многие с увлечением разыгрывали роль самых зазнавшихся и наглых околодочных; настоящие околодочные совершенно не вмешивались во вчерашнюю историю.

Если б царь так позорно не ускакал из города, а принял бы депутацию рабочих, если бы хоть сколько-нибудь сердечно отнесся к положению их — какой бы громадный козырь он получил в свои руки! Эх, вспоминаются слова Грозного: «пономарем бы тебе родиться, Федя, а не царевичем!»

Половина шестого вечера.Наш Суворовский проспект тонет во мраке: электричество не действует. Сейчас прибежала в страхе прислуга и сообщила, что на углу 8-й в нашем доме выбили окна в магазине Ветчинкина; находимся как бы в осадном положении.

Керосина нет нигде; цену за него догнали до 30 коп. за фунт; трехкопеечное открытое письмо в лавках стоит пять.

Пишу эти строки, а на улице спешно закрывают магазины и гасят везде огни; тьма стоит кромешная.

Половина восьмого вечера.Сейчас вернулся с обхода. Вышел из двери — на лестнице горят, поставленные на стулья, свечи; швейцар держит дверь на замке. На улице глубокая темнота; кое-где светятся сквозь занавески окна — и только. На панелях смутно рисуются кучки стоящих и идущих людей. Магазины закрыты все. На углу 8-й улицы остановился около четырех рабочих и разговорился с ними. Один только что вернулся от Гостиного двора и рассказывал, как его громили: «это все хулиганы, швырковой народишко, пакостят!» негодуя, восклицал он. «Мастеровой разве станет? Не затем шли!» Затем обрушился на студентов, и стоявшие с ним, хотя и вяло, но поддерживали его. «Еще с ними расчет у нас должен выйти! Что они присосались к нам? Зачем свое к нашему делу припутали?» Как выяснил дальнейший разговор, студенты чисто экономическому движению рабочих стараются придать революционный характер и огромное большинство недовольно этим.

Направился я с одним из рабочих к Невскому; в одиночку идти было опасно, так как хулиганы разгулялись и бушуют везде вовсю; полиция скрылась, как под землею, да и что может сделать какой-нибудь городовой в этой тьме с десятками и сотнями валящих куда-то людей? Конечно, сообщение везде остановлено. Бассейная и Знаменская ул. освещены: там газовые фонари — газовый завод, вероятно, успели охранить. Магазины, тем не менее, закрыты и на освещенных улицах. Спутник мой сообщил, что вопреки слухам, будто некоторые заводы восстановили работы, — не действует ни один; оказывается, поджидали колпинцев, но на поезд их не допустили; тогда те двинулись в город пешком и разобрали железнодорожный путь, прервав таким образом общение с Москвою; в 8 час. вечера назначена на Невском всеобщая сходка. По дороге колпинцы спиливали телеграфные столбы и рвали проволоки. Уверяли, будто вчера Семеновский полк отказался стрелять, и почетную работу эту выполняли преображенцы; расстреливали народ во многих местах, между прочим, у мостов и на Каменноостровском проспекте.

Знаменская была усеяна кучками людей, толпившимися у подъездов; ворота везде были заперты и из-за железных решеток отовсюду выглядывали лица. Невский темен и мрачен, как гроб; нигде ни фонаря, ни освещенного окна, панели полны стоящим народом; киоск на углу исковеркан. В толпе рассказывали, что незадолго до нашего прихода у Николаевской ул. подожгли такую же газетную будку и туда, светя факелами, прискакала пожарная часть с лестницами и бочками. Встретили ее, конечно, улюлюканьем и смехом. Не больше, как за полчаса до нас, казаки отгоняли народ от Знаменья: рубили шашками, «но не дюже», а иные так и просили даже: «Братцы, да расходитесь же, неприятно нам бить вас»! Да нет, не затем пришли! Бейте, коль вам мясо человеческое нужно!