Петля для губернатора

Гамадрил перестал выть и начал издавать протяжные предсмертные стоны. Вакуленко с отвращением заметил крупные, как горох, слезы, непрерывно катившиеся по синим от щетины впалым щекам Гамадрила. Бедняге сунули в руку горсть таблеток и стакан с водой. Не переставая стонать, Гамадрил благодарно затряс лохматой башкой и затолкал таблетки в пасть – всю горсть. Проглотить такое количество таблеток разом было, конечно же, невозможно, и он принялся жевать их, заливая водой, кривясь, морщась и поскуливая. Из уголков рта у него текла пролившаяся вода с белыми крупинками разжеванных таблеток. Вакуленко передернуло, и он, повалившись на подушку, отвернулся к стене.

– Гасите свет, уроды, – сказал он.

Свет погас. Гамадрил продолжал поскуливать, но теперь его почти не было слышно – похоже, он уткнулся носом в подушку. “Вот же человек, – подумал Вакуленко, лежа в темноте и слушая этот скулеж. – Не человек, а ошибка господа бога. На хрена он такой на свете нужен? Уродов плодить? Так какая баба за него такого пойдет? Надо будет сказать майору, пусть убирает его отсюда, пока ребята ненароком не пришибли. Дебил, чучело гороховое…"

Стоны Гамадрила внезапно прекратились. “Таблетки подействовали, – подумал Вакуленко. – Наконец-то!” Как выяснилось минуту спустя, он был прав: таблетки действительно подействовали, но эффект получился несколько неожиданным.

Гамадрил вдруг резко зашевелился на кровати. “Ой”, – сказал он неожиданно басом, вскочил и, сшибая в темноте табуретки и какие-то ведра, метнулся через весь вагончик к туалету. Дверь крохотного санузла хлопнула, и почти в то же мгновение оттуда послышался раскатистый громоподобный звук, сопровождаемый обильным плеском. Звук повторился. В вагончике снова включили свет. “Во дает”, – сказал кто-то, с невольным уважением косясь в сторону туалета, откуда доносились звуки, напоминавшие оживленную перестрелку с применением новейших разновидностей ручного стрелкового оружия. “Дерьмометы и говноструи”, – подумал прапорщик Вакуленко и снова сел на кровати.

– Чего это с ним? – спросил небритый “турок” по фамилии Иванов – тот самый, что рылся в аптечке.

– Ты чем его накормил, Айболит хренов? – спросил кто-то.

– Как чем? – растерялся Иванов. – Анальгином. У него же зубы…

– Анальгином? – ехидно переспросил все тот же голос. – А ты проверь, братан. Есть у меня подозрение, что не анальгин это был, а кое-что покруче.

Кто-то, поняв намек, фыркнул в кулак. Иванов нехотя встал, прошлепал к аптечке и поднял с пола распотрошенную бумажную упаковку.

– Фе.., фенол.., фенолфталеин, – с трудом разобрал он надпись. – Это чего? Ведь был же анальгин, я же своими глазами…

Конец фразы потонул в громовом хохоте, который заглушил даже звуки, издаваемые несчастным Гамадрилом. Вакуленко держался сколько мог, а потом тоже рассмеялся.

Пока окончательно растерявшемуся Иванову объясняли, для каких целей применяется фенолфталеин, в туалете щелкнула задвижка, и оттуда медленно вышел Гамадрил. Одной рукой он все еще держался за щеку, но вторая была плотно прижата к животу. Гамадрила встретили новым взрывом хохота. Он растерянно обвел присутствующих испуганным взглядом покрасневших от натуги слезящихся глаз, сделал неуверенный шаг в сторону своей кровати, присел, схватившись за живот обеими руками, резко развернулся на сто восемьдесят градусов и, мелко перебирая плотно сдвинутыми ногами, бросился туда, откуда только что вышел. Кто-то от смеха упал с кровати и теперь ползал по полу, кто-то колотил Иванова по спине, приговаривая: “Ну, доктор! Ну, молодец! Вылечил, мать его так! Теперь он про свои зубы до утра не вспомнит!"

Вакуленко посмотрел на часы и поморщился. Время приближалось к полуночи, а в вагончике царило веселье. Случись это в любой другой день, Николай с удовольствием принял бы участие в состязании доморощенных остряков, которые выкрикивали забористые советы засевшему в сортире Гамадрилу, но сегодня этот бардак ломал все его планы.

– Кончай базар, мужики! – выкрикнул он. – Спать всем! Завтра на работу, а вы развели тут-Публика заворчала, но спорить с Вакуленко никто не рискнул. Помимо бригадирской должности, он обладал завидным ростом, широченными плечами и пудовыми кулаками, что служило залогом непререкаемого авторитета. Кроме того, в таком узком коллективе, где все круглые сутки находятся друг у друга на глазах, очень трудно хранить секреты, и “турки” давно подозревали, что Вакуленко поддерживает тесную связь с Упырем, которого они боялись до судорог. Поэтому гам постепенно стих, свет снова погасили, а очередная попытка Гамадрила добраться до постели была встречена лишь сдавленным хрюканьем.

Мало-помалу народ начал засыпать. Гамадрил уже не метался по вагончику, как новогодняя шутиха, а пробегал к туалету и обратно почти бесшумной семенящей рысцой, безошибочно находя дорогу в кромешной темноте. Про зубы он действительно больше не вспоминал, и бессонно таращившийся в стенку Вакуленко про себя подивился чудесам медицины. К трем часам ночи его стало ощутимо клонить в сон. Время шло, Гамадрил мотался взад-вперед как заведенный, а клиент, запертый в палате для буйных вместе с трупом Купчени, до сих пор был жив.

Вакуленко слышал, как привезли жену Губанова и как доставившая ее машина уехала обратно в Москву. Гамадрил тужился в туалете, выворачиваясь наизнанку, и теперь к царившим в вагончике привычным казарменным ароматам примешивался новый, весьма откровенный запашок.

В последний раз Гамадрил совершил ходку в сортир в самом начале пятого. Пробыл он там недолго, а вернувшись, мешком повалился на свою постель и через минуту захрапел, как мощный дизельный движок отечественного производства.

На всякий случай Вакуленко выждал еще десять минут, которые показались ему вечностью, и встал.

Он бесшумно оделся, взял под мышку сапоги и в одних носках тихо прокрался в тамбур. Здесь было прохладно, особенно после теплой постели. Николай поспешно натянул сапоги, застегнул утепленную куртку и полез в карман. Он разорвал целлофановую обертку шприца, отбил кончик ампулы и наполнил шприц прозрачным бесцветным раствором. Насадив на иглу зеленый пластмассовый чехол, он спрятал шприц в карман и выскользнул в метель.

Дурацкий прожектор над крышей прорабской сиял, как ночное солнце, заливая стройплощадку ярким светом. Скрипя снегом и пряча лицо от злого ветра, Вакуленко торопливо пересек двор и проник в здание через пандус, который вел к приемному покою восточного крыла. Дверной проем был крест-накрест заколочен горбылем, и рослому прапорщику пришлось попотеть, протискиваясь под крестовиной.

Свет в недостроенном восточном крыле не горел, но Вакуленко знал дорогу наизусть и споткнулся один-единственный раз: какой-то болван бросил корыто с остатками штукатурного раствора прямо посреди коридора.

Застекленная дверь, которая вела в коридор главного корпуса, была предусмотрительно оставлена незапертой.

Прапорщик вошел в нее.

Здесь было тепло, и тускло светились дежурные лампы – по две на коридор. Стараясь ступать как можно тише, Вакуленко добрался до лестницы и поднялся на четвертый этаж. Он был совершенно спокоен. Конечно, клиент, проведя почти сутки наедине с трупом, наверняка понял, что его ожидает та же участь, но в этом, по мнению прапорщика Вакуленко, и заключалась главная прелесть: отлично понимая, что к чему, клиент, тем не менее, был не в силах хоть как-то повлиять на ситуацию. Это давало прапорщику ни с чем не сравнимое ощущение неограниченной власти.

Он остановился перед знакомой дверью, вынул из кармана шприц и снял с иглы пластиковый колпачок. В шприце был раствор хлористого калия. Упырь, снабдивший прапорщика упаковкой ампул этого снадобья, объяснил, что хлорид калия является естественным электролитом, входящим в состав крови и потому совершенно безопасным с точки зрения обнаружения его судебно-медицинскими экспертами. В то же время при введении достаточно большой дозы клиент откидывает копыта практически мгновенно и так же наверняка, как если бы ему пальнули в голову из армейского карабина. Вакуленко уважительно посмотрел на шприц. Он любил быть в курсе того, как работает то или иное средство или приспособление. Ему нравилось во всех деталях понимать, почему стреляет автомат и что происходит внутри подслушивающего устройства. С лекарственными препаратами и прочей химией было немного сложнее. Вакуленко втайне подозревал, что в процессах, происходящих внутри человеческого организма, слабовато разбираются даже медики, так что здесь им приходилось верить на слово. То обстоятельство, что содержимое небольшого одноразового шприца может мгновенно и без улик прикончить взрослого мужчину, было сродни чуду, и такие чудеса были прапорщику Вакуленко очень даже по душе.