Петля дорог
Шрифт:
— Да, — сказала она как можно беспечнее. — У нас с мужем домик в предгорьях… Мы приехали посмотреть город… А тут муж отлучился по делам, — слова лились из нее неудержимо, будто смазанные мылом. — Ну, и я отправилась погулять… И заблудилась, не могу найти гостиницу… Если бы господин указал мне дорогу — я была бы очень, очень благодарна…
— Я бы проводил вас, — раздумчиво сказал лавочник. — Но вы, как видно, устали, проголодались, извелись… А что, муженек бросил вас али запил?
Ирена, оторопев, покачала головой.
— Не отпирайтесь, госпожа, и мужнюю жену, которая
Ирена отступила на шаг.
— Уж простите, какие обиды, я человек тертый, многое видал… А вы, часом, не… — и он вопросительно указал взглядом на Иренин живот.
Она почувствовала, как приливает кровь к щекам и ушам. Отступила еще на шаг, собираясь уйти.
— Я, госпожа моя, перед Провидением должник, — серьезно сказал лавочник. — Так и быть, принял бы вас на постой… Задаром почти, так, за отработку… Провидение учит отчаявшихся — утешать, бездомных — привечать, беременных — оберегать… Байстрюка вашего в хороший приют отдадим. Ну, пошли, — и он взял Ирену за запястье.
Возможно, его руки вовсе не были липкими. Возможно, Ирене показалось.
— Отпустите! — она рванулась.
— Ну-ну, милая… Правду ведь я сказал? Видно, что правду… Провидение учит — ежели кто добра своего не понимает, так наставлять деликатно либо в тайне добро делать… А в тайне не получается. Идем, глупая, накормлю хоть тебя, а то щеки, гляди, втянулись, брюхатым жрать-то за двоих полагается…
Она рванулась, чуть не сдирая с запястья кожу. Рука лавочника сжалась сильнее, причиняя уже нешуточную боль:
— Не дергайся, кому говорят? Спасибо потом скажешь… А то гляди, спросит с тебя Провидение — за неблагодарность…
От боли Ирена ослабела. Хотела крикнуть — «Анджей», но голоса не было. Ноги уже покорно волочились вслед за деловитым лавочником, а что, а ничего страшного, не стража, не палач и не тюрьма, может быть, стоит задуматься о…
— Отпусти ее.
Сказано было негромко, тускло, без выражения, но пальцы лавочника мгновенно разжались.
Ирена всхлипнула.
Рядом, в двух шагах, топтались в пыли мохнатые конские копыта.
Она подняла голову.
Молодой аристократ стоял, удерживая лошадь под уздцы. Лицо его больше не было сосредоточенным — злым оно было, холодным и яростным, и лавочник попятился под тяжелым взглядом.
— Чего ты прицепился к женщине?
— Добра желал, — неприязненно отозвался лавочник. — Добра… хотя, по мне — пусть пропадает вместе с байстрюком своим!
Красноречиво плюнул в пыль. Резко повернулся и пошел прочь.
— МОДЕЛЬ, — пробормотала Ирена, сдерживая слезы.
Юноша нахмурился:
— Что?
Ирена посмотрела ему в глаза.
Белые ниточки бровей, изогнутых, как значок «тильда» на клавиатуре компьютера. Рот прямой, как тире…
— Зачем вы растоптали… там, на перекрестке, зачем вы растоптали товар? ЗАЧЕМ?
Юноша болезненно поморщился.
Вокруг ворочался сочиненный Анджеем город. Стучал колесами и башмаками, бранился и пел, звенел молотками, толкался, торговал…
— Я БЕСКОРЫСТНЫЙ, госпожа. Обет давал… Не обессудьте.
ГЛАВА 10
Его
имя было Ректоноор, что в переводе с ныне забытого языка означает «внезапное счастье». Внезапное, потому что родителям его на момент зачатия было лет по четырнадцать. Тем не менее они уже были законными мужем и женой, и старший сын некоторое время был гордостью и предметом похвальбы…Рек стоял у гостиничного окна, и вечерний свет, проникая сквозь цветные стекла, причудливо ложился на его бледные щеки . Ирена расположилась на козетке, той самой, которая так нравилось без вести пропавшему Семиролю. Сидела и слушала.
…Когда ему, в свою очередь, исполнилось четырнадцать лет, он сообщил родителям о своем намерении воспротивиться Провидению. За что был сперва бит плетьми, а потом проклят, а потом прощен, а потом снова проклят, лишен наследства и изгнан. Говорят, спустя несколько лет отец одумался и даже посылал гонцов на поиски странствующего сына — но куда там…
Собор Бескорыстных инициировал Река и положил ему имя Ос, что на том же забытом наречии означает Шиповник. С тех пор он, как бы ни было трудно, старается следовать обету Равновесия. То есть совершать добрые дела ради добра, а не ради вознаграждения. Отказываться от милости Провидения, вызывая его гнев и неся наказание…
Ирена слушала и ощущала, как понемногу пухнет голова.
Ох, как бранились те торговки на перекрестке… «Бескорыстный, сука бескорыстная…»
— Рек, а вам их не жалко? Тех теток?
Он сжал губы так, что они почти совсем пропали с лица. Резко проступили складки в уголках рта; Ирена сообразила вдруг, что он вовсе не такой уж молоденький мальчик. Просто тип лица такой — юношеский, легкий, такие мужчины до пятидесяти кажутся подростками, а потом — сразу же стариками…
А Рек, пожалуй, ровесник ей. Как ни странно…
— Провидение невозможно обмануть, госпожа Ирена. ЗЛО должно быть именно злом. Дабы наказание за него было настоящим, способным пересилить… награду за ДОБРО.
Катящаяся бочка… Лепешка осталась бы от старухи, и разлитое вино перемешалось бы с кровью…
Ирена бездумно потрогала свой собственный живот.
— Очень хорошо, — сказала она механически.
Солнце последний раз отразилось в окнах напротив — и ушло, по-видимому, за крыши, за флюгера. В полумраке лицо Река-Шиповника белело, будто посыпанное мукой.
— Рек, я похожа на сумасшедшую?
Он помолчал.
— Нет, госпожа Ирена. Вы похожи на человека, который…
Он запнулся.
— «Нуждается в помощи»? — голос ее насмешливо дрогнул. Она вспомнила давешнего лавочника.
— Торговцы, — пробормотал ее собеседник с непередаваемой интонацией. Вероятно, то была крайняя степень презрения.
Ирена вздохнула. Думала ли она, что потеря вампира-адвоката окажется такой тяжелой, такой невосполнимой?! Пока Семироль был рядом, оставалась хотя бы ниточка… к нормальности… Знак того, что происходящее не снится ей, что она не лежит, напичканная наркотиками, на каком-нибудь операционном столе…