Петля

Но это только первый пункт. Что еще могло толкнуть Веру на такой шаг? Ну, сама собой напрашивается неудачная любовь. Был у Веры роман? С кем? Люба не знает, Полина Ивановна тоже. Может быть, об этом хоть что-нибудь знает Катя? Или Верина сестра Нина? Следы около березок, следы довольно высокого, худощавого, щеголеватого молодого человека. Да, он такой, тот парень, об этом и рассказали его следы, точнее, даже дорожка следов, которую нам удалось обнаружить. Они расскажут нам еще кое-что — рельеф подошвы ботинок у того парня имеет много характерных особенностей.

Итак, несчастливая любовь. Этот пункт требует, конечно, серьезной проверки. Что еще может толкнуть такого человека, как Вера, на самоубийство? Неприятности по службе? Их не было. Что-то темное в биографии? Ну, какая там особенная биография могла быть у этой молоденькой девушки? Родители? Совсем маловероятно. Хотя и это следует проверить.

Вот такие пункты в версии о самоубийстве. Больше я ничего придумать не могу. Может быть, придумают Кузьмич или Виктор Анатольевич? Возможно. Но у меня такое ощущение, что все эти пункты в ходе проверки отпадут. Хотя со вторым из них, несчастной любовью, это случится лишь после того, как мы установим того парня. Вот тогда, я уверен, окончательно рухнет вся версия о самоубийстве. И парень тот выведет нас на что-то важное в первой и главной версии — убийство. Именно убийство произошло поздним ненастным вечером на пустынной улице возле глубокого котлована стройки. Уверен, что убийство.

Так я и докладываю спустя час или полтора нашему Кузьмичу, положив на стол перед ним план оперативных мероприятий по делу.

План этот должен еще утвердить и следователь прокуратуры, но Виктор Анатольевич где-то задержался, и с ним придется встретиться отдельно. Ждать мы не можем. Пока идет поиск, вся тяжесть работы и главная ответственность за раскрытие преступления падает на нас, нам бегать и искать, мы уголовный розыск.

Итак, Кузьмич водружает на нос очки и становится ужасно похожим на Макаренко, каким мы его однажды видели в фильме. Наш Кузьмич, пожалуй, только помассивнее, а так все точно: и скуластое, угловатое лицо, и чуть раскосые глаза за круглыми стеклами очков, седоватый ежик волос на голове, коротко подстриженные, топорщащиеся усики, а главное — взгляд, это вы сразу уловите, ну, точно такой же, как у Макаренко в фильме, чуть близорукий, добродушный, даже рассеянный, с какой-то наивной лукавинкой. Но я вам как-то, по-моему, уже говорил, что эта простоватость Кузьмича чисто внешняя и может только ввести в заблуждение некоторых, на их беду.

Словом, как я сказал, Кузьмич надевает очки, достает из ящика стола начатую пачку сигарет — он ее всегда прячет куда-нибудь подальше, чтобы реже попадалась под руку, — и, закурив, углубляется в изучение нашего творчества. Я говорю «нашего», ибо план мы составили вдвоем с Гришей Воловичем, который сейчас тоже сидит в кабинете напротив Кузьмича. Гриша, правда, поначалу хотел, чтобы я один шел к начальству с нашим планом, но этот номер у него не прошел. И к Виктору Анатольевичу в прокуратуру мы тоже поедем вместе. Докладывать начальству, получать указания, а то и головомойку вовсе не только моя привилегия.

Прочитав план, Кузьмич берется за протоколы осмотра второго места происшествия — Вериной комнаты и допроса Полины Ивановны. Между прочим, Полина Ивановна назвала целый ряд исчезнувших из Вериной комнаты вещей, и, в частности, новый транзистор, дорогое кольцо с двумя бриллиантами, доставшееся Вере от матери, которое сама Вера почти не надевала и хранила в шкатулке на туалетном столике, кстати, исчезла и сама шкатулка. Затем Полина Ивановна, видимо хорошо знавшая Верин гардероб, не досчиталась двух довольно дорогих костюмов, новых туфель, зимних сапожек, меховой шубки и еще нескольких ценных вещей. Словом, комната оказалась ограбленной основательно.

Осмотр места происшествия показал, что грабитель или грабители могли проникнуть в комнату только через дверь. Хотя квартира помещалась на первом этаже, но оконные рамы оказались уже заклеенными в предвидении зимы.

— А как замки? — коротко осведомляется Кузьмич, взглянув исподлобья на Воловича.

— У эксперта оба — и от квартиры, и от комнаты, — поспешно отвечает Гриша. — Заключение обещали к концу дня.

Мы все трое невольно смотрим на часы. Двадцать минут шестого. По существу, конец дня уже наступил.

— А ну позвони, — кивает мне Кузьмич. — Пусть пока на словах сообщат главное.

Я тут же звоню. Эксперты в трассологической лаборатории все мне знакомы. И один из них охотно дает справку. Экспертиза закончена. Вывод категорический: ни один из замков не взломан, следов отмычки также нигде не обнаружено. Отсюда следует единственный вывод: грабители имели ключи от обоих замков или, во всяком случае, от входной двери, если Верина комната была открыта. Вывод очень важный, он значительно сужает область нашего поиска.

— Во всяком случае, ключ от входной двери у них, значит, был, — говорю я.

— Именно, — кивает Кузьмич. — А для этого достаточно быть знакомым не с Верой, а с ее соседями, к примеру.

— Но старушка ведь была весь вечер дома, — замечает Гриша.

— Если преступники явились на квартиру после убийства, — возражаю я, — то Полина Ивановна должна была уже давно спать. А больше в квартире никого не было.

— В котором часу примерно стояла под окнами та машина? — неожиданно спрашивает Кузьмич.

— Свидетель видел ее во втором часу ночи или около двух, вот так, — отвечает Гриша.

— М-да… с машиной больно сомнительно… прямо под окнами… — качает головой Кузьмич и хмуро смотрит на Воловича. — И все-таки ее придется искать, милые мои. Ничего не поделаешь.

— Будь она неладна, — ворчит Гриша. — Ведь ни номера, ни особых примет, ну буквально ничего.

— Машина стояла не одну минуту, — еще больше хмурится Кузьмич. — Ее многие должны были видеть. В том числе, между прочим, и владельцы машин. А частных машин во дворе небось не одна стоит. Вы наверняка еще не всех опросили. А надо всех, до последнего человека. Что это я тебе должен такие вещи говорить? И дальше. Еще пункт. В плане его у вас почему-то нет. Это изучить связи соседей. Кто у них ключ-то мог позаимствовать?

— Самих соседей нет на месте, — сухо отвечает Гриша, уязвленный выговором Кузьмича. — А у старухи какие там связи.

— Она у метро, на бульваре любит сидеть, — вспоминаю я. — Там, по ее словам, хорошие люди собираются.

— А! Одни пенсионеры, — машет рукой Гриша. — Нужен им ее ключ. Им бы свой где-нибудь не потерять при таком склерозе.

— У пенсионеров бывают весьма инициативные и сообразительные внуки, — смеюсь я. — А Полина Ивановна могла очень красочно все живописать там, на скамейке, и про Верину красоту, и про одиночество, и про всякие ее вещички.

При последних словах у меня, однако, пропадает всякая охота смеяться. Снова Вера, как живая, встает передо мной. Я ловлю себя на том, что только о ней и думаю все эти дни, или о ней, или об обстоятельствах и людях, с ней связанных.

— Какой-нибудь подлец мог соблазниться, — добавляю я.

Гриша в ответ упрямо трясет головой.

— Ладно тебе накручивать, — говорит он. — Сам небось этому не веришь. Старуха — какому-то пенсионеру, пенсионер — внуку, а тот, видите ли, бандит.

— Конечно, это не самая лучшая версия, — уступаю я.