Петр Алексеев
Шрифт:
— Как не знать, в одном ряду с ним работаем. Плохой он ткач, не уважает его народ. Вот раз дал он мне книжку почитать…
— И что ты из этой книжки вычитал?
Грибовец ответил сердито:
— Свиней пас я у помещика, а свинопасу, говорил наш барин, от грамоты только живот пучит.
Алексеев рассмеялся:
— А Влас тебе книжку дал? Артель-то ваша большая? — спросил он неожиданно.
— Душ сорок.
Алексеев задумался. Сегодня воскресенье. У него назначены два свидания: одно с Николаем Васильевым, второе с Пафнутием Николаевым, своим односельчанином, который ведет пропаганду
— Далеко живете? — спросил он.
— Рядом, у Покровского моста.
— Пошли, товарищ, поговорим…
Жили грибовцы в подвале. Пол каменный, потолок низкий, сводчатый. Человек десять мужчин и женщин сидели за длинным столом: завтракали. На нарах возилась детвора. Один ребенок, голый, ползал по полу. Возле окошка сидел старик, сапог чинил.
— Гостя привел! — заявил грибовец.
Один из завтракающих, плечистый, с одутловатым лицом и курчавыми темными волосами, приветливо взглянул на Алексеева.
— Садитесь, — предложил он. — Гостям мы всегда рады.
Алексеев присел к столу. Молодуха — сероглазая, с веселой, пытливой улыбкой — налила кипяток в жестяную кружку, придвинула ее к Алексееву.
— Из каких будете? — спросила она, нарезая хлеб. — В артели живете или сами по себе?
— Один живу.
— Знаете, кто к нам пожаловал? — вмешался в разговор грибовец. Он в эту минуту умывался над ведром. — Герой — вот кто! Душегуба мастера взнуздал!
Старик, тачавший сапог, подошел к Алексееву и строго спросил:
— А не вырвется мастер-то из узды?
— А это уж от нас зависит, — ответил Алексеев.
— Как так от нас? — удивился старик. — Мастер — он мастер и есть. Пес он хозяйский. Тронь его — хозяин за него заступится.
— А за нас, думаешь, некому вступиться?
— Кому мы нужны? — горько усмехнулся старик.
— Мы-то очень нужны! — сказал Алексеев. — Все нашими руками создается. Мы фабрику построили, мы машины сделали, и мы же на этих машинах работаем. Мы — всё! Мы богатство создаем! Но силы своей не сознаем, в одиночку выступаем. Оттого и не страшны мы капиталистам. А если всем народом поднимемся… Подумай, дедушка: хозяев-то кучка, а нас, тружеников, сколько?
У грибовцев Алексеев задержался до полудня. Народ попался смышленый, любознательный. Они забросали Алексеева вопросами. Их все интересовало: и почему крестьян с земли согнали, и почему рабочему человеку живется так трудно, и почему царь защищает фабриканта. Не успевал Алексеев ответить на один вопрос, как тут же задавался следующий.
— Вот это настоящие слова! — подвел итог беседа ткач в красной рубахе. — Только ты, Петр Алексеевич, к нам почаще приходи.
Бегут дни — скоро в Питер!
В среду 25 марта с утра Петр Алексеевич ушел с фабрики, сказав мастеру, что отец приехал из деревни. Сторож Скляр, дежуривший у ворот, ехидно спросил:
— Что так вырядился? На свадьбу пригласили?
Вопрос сторожа озадачил Алексеева: он только теперь заметил, что. на нем тонкая поддевка, а под ней праздничный костюм. Одевался он механически: не думал о том, что надевает.
— Невесту иду смотреть, — шутливо
ответил Петр Алексеевич, хотя ему было не до шуток: ведь рыжий Скляр донесет управляющему Григорьеву.Алексеев, не торопясь, переулками вышел на Немецкую улицу. На воротах пестрели записки: «Сдается комната», «Сдается квартира». Один домик ему понравился: приветливый, зеленый, с цепочкой старых берез по фасаду.
Хозяйка показала комнату: большую, с тремя окнами, с белыми кисейными занавесками и цветами на окнах, с картинками на стенах, с хорошей чистой постелью.
— Большая семья у вас? — спросила хозяйка, видя, что комната понравилась съемщику.
— Жена да я. А у вас как?
— Одна я. Родственников никаких.
Грустно звучала ее речь, грустны были и ее глаза.
— Давно тут живете?
— Я тут родилась, тут замуж вышла, тут и мужа похоронила.
Понравилась комната, понравилась и хозяйка. Петр Алексеевич положил на стол десять рублей.
— Снимите с ворот билетик.
— Сегодня переедете?
— Считать будем с сегодняшнего дня, но переедем только одиннадцатого апреля.
— А вашей супруге понравится? Может, с нею зайдете?
— Жена в деревню уехала. Она у меня не из капризных, — было бы чисто, уютно, и, главное, тихо. Шуму она не любит.
— Тогда ей у нас понравится. — Хозяйка подсела к столу, написала расписку. — А теперь пожалуйте чай пить.
— Некогда, Марья Константиновна.
Алексеев попрощался. Возле двери хозяйка спросила:
— Паспорта для полиции сейчас сдадите?
— Зачем сейчас? Когда переедем.
На улице было солнечно — вправду, весна. У людей веселые лица; детишек много; звонко расхваливают лоточники свой товар.
Алексеев повернул в сторону Пантелеевской улицы.
Внезапно хлынул дождь, крупный, частый; он с силой забил по земле, заволакивая ее мелкой водяной пылью. Пешеходы спешили под укрытия. Дети стайками жались к заборам.
Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. С крыш еще капало, но небо уже сияло весенней голубизной.
Обходя лужи, Алексеев нечаянно наступил ногой на куклу.
От забора отделилась девочка, худая, в плохоньком пальтишке. Подбежав, она из-под ноги прохожего выхватила свою куклу и расплакалась.
— Эх, незадача!.. — произнес Алексеев, опустившись на корточки перед девочкой. — Сломал… Что ты скажешь!.. Ну, ничего, милая, купим новую.
Он взял девочку за руку. Отправились они к ларьку, где и выбрали куклу в цветастом сарафане.
— Одна ты у своей мамани? — спросил он, подавая девочке куклу.
— Братец еще есть у меня, — быстро откликнулась девочка. — Только он еще маленький.
Алексеев купил погремушку.
— Дай своему братцу. Скажи: дядя Петя подарил. — И, погладив девочку по голове, скорым шагом направился к двухэтажному деревянному дому с желтой, на весь фасад, вывеской: «Трактир Н. П. Попова».
В трактире пахло кислым. На зеркальном окне была выведена желтой краской большая надпись: «Распивочная продажа пива и меда, а также крепкого». По стенам, выкрашенным в канареечный цвет, висело несколько лубочных картин. Самый видный предмет в заведении — буфет, уставленный чайниками, чашками, стопками.