Пётр Машеров. Беларусь - его песня и слава

Тот трудный год Машеровы худо-бедно пережили. В школу дети брали с собой жареные бобы. В выходные дни, в период летних кани­кул Павел и Петр с отцом на разъезде Лычковского грузили в вагоны вытащенные из реки Лучесы бревна. На заработанные деньги приоб­ретали необходимые для дома вещи.

Окончив Витебское педучилище, Павел в Дворищанской школе Россонского района преподавал историю и географию. Он забрал к себе Петра. Зарплаты старшего брата-учителя хватало на пропитание и одежду для обоих.

Для села «с колхозным нэпом» наступали времена, когда понемногу повышалась оплата труда — в ее натуральной форме. На II съезде колхозников-ударников в 1935 году Сталин объявил, что в деревне «жить стало лучше, жить веселее». Крестьянская частушка добавила к этим словам ироническое пояснение: «Шея стала тоньше, но зато длиннее».

Хотя улучшение сельской жизни наблюдалось, «хлебный» рывок в стра­не произошел два года спустя.

В Ширки прислали толкового, с крестьянскими корнями председа­теля колхоза. Новый руководитель повышал культуру земледелия, вне­дрял севообороты — и урожайность пошла вверх. Люди получали на трудодни зерно, возводили дома, хозяйственные постройки.

Перемены грели душу Петра. Летом он приезжал домой, работал на сенокосе со взрослыми. И старательно готовился к поступлению на рабфак. Юноша успешно сдал вступительные экзамены, его зачислили на последний курс этого факультета. А через год он уже учился в Витеб­ском педагогическом институте (ныне университет).

Бытовые заботы о Петре-студенте взяла на себя старшая сестра Матрена, которая проживала с мужем Семеном в городе Витебске. Как это было свойственно Машеровым, она любила брата по-матерински сердечно, словно своих кровинушек Галю и Колю.

Парень с головой окунулся в изучение физики и математики, дру­гих дисциплин. С огромным интересом посещал лекции, семинары, конференции, с азартом участвовал в диспутах, мечтал поступить в аспирантуру и заняться наукой. Этому способствовал не только пытли­вый ум юного Петра, но и дух того времени. Ранний Советский Союз по праву назывался «страной мечтателей, страной ученых». Не меньше Петр интересовался астрономией, учился ориентироваться по карте звездного неба в ночное время. И эти знания очень скоро оказались востребованными. Ценил творчество многих мастеров кисти, живших и работавших в городе на Западной Двине: Ю. Пэна, М. Шагала, К. Ма­левича...

Не последнее место в жизни молодого Петра занимало увлечение спортом. В институте он организовал блестящую команду лыжников, которая приняла участие в стрелковом переходе Витебск —Орша — Могилев — Минск и стала победителем, заняв первое место в республике.

Тогда он получил в награду часы и именной жетон.

Летом 1937 года вся семья собралась в родном доме. Дарья Петров­на угощала дорогих гостей блюдами собственного приготовления. Из патефона, который приобрел Павел по случаю окончания Могилевско­го учительского института, звучали песни хора Пятницкого. Сравняв­шийся ростом со старшим братом, сероглазый, с обаятельной улыбкой Петр делился впечатлениями об учебе. Светила ясная луна, и этот блеск как будто рассыпался по водной глади. На темно-синем небе мерцали далекие звезды. Казалось, прошло совсем немного времени, и в легкой туманной дымке «расплылся» рассвет, выкатилось, заулыбалось солнце и зазвенела звонкоголосая птичья симфония.

Кто мог подумать, что это будет последняя встреча с отцом, рабо­тавшим на пасеке пчеловодом? Он, как член правления колхоза, борол­ся с пьяницами, расхитителями народного добра. Вот они и настучали на него, обвинили в принадлежности к кулачеству, в иных грехах. В тех отрывочных сведениях, которые удалось собрать Надежде Мироновне, сестре Петра Мироновича, значатся фамилии И. Колухонова и А. Ляховского. В одних доносах указывается, что у Машеровых было 18 гек­таров земли, в других — 25. А также четыре коровы и две лошади. Но, согласно справке сельского Совета, выданной Петру при поступлении в институт, сообщалось о четырех с половиной гектарах земли, двух коровах и одном кабане. Но никто не сопоставил цифры, не вывел на чистую воду омерзительных клеветников.

8 декабря органы НКВД осудили ни в чем не повинного Мирона Васильевича по статье 72 УК БССР и отправили на лесоразработки на станцию Сухобезводное Горьковской железной дороги. Его больное сердце не выдержало такого удара, и он 20 марта 1938 года умер в ба­раке.

Прокурор Богушевского района Ковалев, человек мужественный и не лишенный объективности, вникнув в суть дела, в 1940 году опроте­стовал незаконный арест. Но дальше все застопорилось. Верховный суд БССР только 17 августа 1959 года пересмотрел постановление особой «тройки», и из-за отсутствия состава преступления М. В. Машерова реа­билитировали. Справедливость, хотя и поздно, восторжествовала.

Дарья Петровна оставалась в Ширках. Петр ее постоянно навещал. В 1939 году, завершив учебу и получив направление в Россонскую СШ преподавателем физики и математики, забрал к себе мать, сестренок-школьниц Олю и Надю. Жилье выделили в трех километрах от школы. Прежний дом продали. Новые хозяева перевезли его в деревню Платоны.

Стройный, подтянутый 21-летний учитель на первый самостоятель­ный урок в 9-й класс шел как на праздник. Надел светлый костюм и белоснежную рубашку. Познакомившись с учениками, которые были ненамного моложе его, стал увлеченно рассказывать о предмете, ко­торому предстояло совершить настоящую революцию в техническом прогрессе народного хозяйства. Для лучшего усвоения знаний пред­ложил оборудовать физический кабинет. Школьники поддержали идею и включились в работу. Все создавали своими руками по плану, состав­ленному Петром Мироновичем. Вскоре уроки проходили в прекрасно оснащенном приборами и наглядными пособиями классе.

Со временем кабинетная форма обучения получила в республике широкое распространение. Помню, когда мой одаренный однокласс­ник Петр Владимирович Мотыль, работая после института директором Мижеричской СШ Гродненской области, преподавание всех учебных дисциплин перевел на эффективную методику, Машеров, уже будучи первым секретарем ЦК КПБ, приезжал к нему посмотреть на результаты эксперимента. Похвалил за инициативу, посоветовал педагогическим коллективам последовать доброму примеру. Это позволило перевести образование на новый уровень. Юноши и девушки поступали в лучшие вузы страны, вливались в ряды научных исследователей, вносили до­стойный вклад в развитие электронной, оптической, полупроводнико­вой и других отраслей отечественной промышленности.

Через год Петру Мироновичу выделили двухкомнатную кварти­ру напротив школы. А его коллеге, учителю истории Перегудо, обзаведшемуся семьей, с получением жилья велели подождать. Машеров тут же уступил ему одну комнату. Вторую перегородили, с трудом втис­нули четыре узенькие кровати, поставили книжный шкаф, письменный стол. И никто не ворчал. Помогать другим было сутью характера Пе­тра Мироновича. Впоследствии, занимая высокие государственные и партийные посты, он у каждого, кто к нему приходил, интересовался: «Какие проблемы волнуют? Чем могу быть полезен?»

В советский период о родословной Машерова ничего не писали, но время, наступившее после распада Советского Союза, оказалось бога­тым на «сенсации». Так, московский публицист Юрий Казенков в книге «Голгофа России. Схватка за власть», вышедшей в 2003 году, утверждает: «Петр Миронович — еврей, сын еврейского ремесленника».

Белорусский журналист Алексей Довнар-Запольский высказал свою версию. Восхищаясь элегантностью Машерова, его демократичностью, мягкой, искренней, как у Ива Монтана, улыбкой, он предположил, что у Петра Мироновича были французские корни. Своими мыслями он поделился с дочерью Машерова Натальей. В ответ услышал весьма лю­бопытный рассказ: