Петр, но не Первый

Молва об уничтожении гвардии, выражаясь словами Штелина, добавила камни в основание «отпадения от Императора» офицеров. Другим «камнем» оказался прогрессивный указ о секуляризации монастырских и архиерейских земель, который настроил и духовенство против Петра.

25 февраля 1762 года в доме канцлера Воронцова устроили праздничный ужин — Михаилу Илларионовичу исполнилось 48 лет. Чествовать хозяина собрались не только придворные, но и дипломатический корпус.

— Провозглашаю тост за моего благодетеля Фридриха Великого, короля Прусского! — воскликнул император.

И присутствующие, вместо здравия Воронцову, стоя выпили за здоровье извечного русского врага.

Во время игры в карты пьяный Петр продолжал шокировать гостей.

— Декларация, только что опубликованная Швецией, тождественна с русской, — заявил он шведскому посланнику Поссе.

— Она имеет целью только обратить внимание союзников на затруднения, которые они встретят, если будут продолжать войну, — возразил Поссе.

— Надо заключить мир. Что касается меня, то я хочу этого.

Игра продолжалась. Французский посланник Бретейль проиграл несколько червонцев принцу Георгу Голштинскому, с которым встречался на войне.

— Ваш старый противник победил вас! — рассмеялся в лицо французу Петр.

— Я уверен, что ни мне лично, ни Франции никогда больше не придется уже сражаться с принцем.

Император не отреагировал на замечание барона Бретейля. Через некоторое время стал проигрывать испанский посол граф Альмодовар.

— Испания проигрывает! — расхохотался император.

— Не думаю, государь. — Бретейль едва владел собой. — Силы Испании и Франции, соединенные вместе, представляют собой внушительную величину. Если ваше величество останетесь верны принципам союза, как вы обещали и должны это сделать, согласно данному вами обязательству, то мы, Испания и Франция, можем быть спокойны.

— Я вам объявил уже два дня тому назад: я желаю мира!

— И мы так же, государь. Но мы хотим, как и ваше величество, чтобы этот мир был почетным и согласным с интересами наших союзников.

— Как знаете. Что до меня, то я желаю мира во что бы то ни стало. А потом поступайте, как хотите. Я солдат и не люблю шутить. — Петр повернулся спиной к посланнику.

— Государь, я отдам отчет своему королю в том, что вашему величеству было угодно объявить мне. — Бретейль направился к выходу.

Это был полный разрыв. «Вы можете представить себе мое негодование, — писал Бретейлю герцог Шуазель, — когда я узнал о том, что произошло 25 февраля. Признаюсь вам, я не ожидал, что все это будет сказано в таком тоне: Франция не привыкла еще получать приказания из России. Не думаю, чтобы Воронцов мог дать нам какие-нибудь объяснения по этому поводу. Их бесполезно и спрашивать. Мы знаем теперь и так все, что могли бы узнать, и следующее объяснение, которое мы получим, будет сообщение о союзе, заключенном между Россией и нашими врагами».

Шуазель оказался прав. 24 апреля мирный договор с Пруссией был подписан: Россия лишилась всех завоеваний, невиданные до того жертвы оказались напрасными. Петр вернул не только Померанию, но и Пруссию. В одном из параграфов договора было заявлено о скором заключении оборонительного и наступательного союза между обеими державами. Теперь русским предстояло воевать против своих недавних союзников.

— Я намерен стать вместе с частью русского войска под начальство Фридриха!..

— Господа, выпьем за здравие моего кумира — гениального короля Прусского Фридриха! — Петр подошел к бюсту Фридриха II и благоговейно его поцеловал.

Все это моментально становилось общим достоянием. Глухой ропот нарастал, как снежная лавина, и становился открытым.

В честь ратификации мирного договора 21 мая состоялся парадный обед, на котором присутствовало 400 человек, в том числе весь дипломатический корпус. Петр находился во главе стола, по правую его руку сидел прусский посланник барон Гольц.

— Господа, выпьем за здравие императорской фамилии!

Все присутствовавшие стоя, под крики «vivat!», осушили свои бокалы. Екатерина Алексеевна выпила шампанское сидя. К ней подошел флигель-адъютант Гудович.

— Ваше Императорское Величество, государь послал спросить, почему вы не встали в знак уважения к его тосту?

— Андрей Васильевич, так как императорская фамилия состоит только из государя, меня и нашего сына, я сочла этот знак уважения излишним, — улыбнулась Екатерина.

Гудович вернулся к императору.

— Ну, что тебе она ответила?

Флигель-адъютант передал ответ императрицы.

— Вернись к ней и передай, что она дура. Она должна знать, что оба мои дяди — принцы Голштинские — тоже принадлежат к императорской фамилии.

При этих словах Петра III Гудович изменился в лице.

— Но, государь…

— Выполняй приказ!

Не успел Гудович дойти до царицы, как его опередил сам император, побоявшийся, что флигель-адъютант смягчит его слова.

— Дура!!!

Увлеченные разговором гости не сразу поняли, что произошло, все посмотрели в сторону взбешенного императора, взгляд которого был прикован к Екатерине. В зале установилась гробовая тишина. Императрица остолбенела, в ее глазах заблестели слезы.

— Александр Сергеевич, — обратилась она к графу Строганову, — расскажите что-нибудь смешное.

Граф поведал историю из жизни художников. Его остроумный рассказ рассмешил государыню, что раздосадовало Петра, и он приказал князю Барятинскому ночью арестовать жену с сыном и отвезти в крепость.

— А сего утешителя, графа Строганова, — под домашний арест. Немедля!

Этот публичный скандал не прошел без последствий. Симпатии русского общества были на стороне императрицы. Сочувствие к ней росло по мере того, как ухудшалось ее положение в семье. Роковое «дура!» и последующее поведение Петра оскорбили русскую знать. Приняв лишнюю рюмку, государь забылся до того, что всенародно называл Фридриха своим господином и стал на колени перед его портретом.

Это было настоящим национальным позором.

И последним камнем стало объявление войны Дании. Верные императору вельможи тщетно пытались отговорить его от этой непопулярной затеи. На празднике, который в честь государя устроил граф Алексей Разумовский, Петр со свойственной ему прямотой и резкостью заявил сидевшему напротив датскому посланнику графу Гакстгаузену:

— Я объявляю войну датчанам и верну Шлезвиг. Они довольно долго пользовались от моей Голштинии, теперь я хочу от них попользоваться.