Петр Первый

Современники рассказывают, что Екатерина, чье имя осталось незапятнанным, ибо не упоминалось в следственных документах, проявила необычайную выдержку и внешне не выказала никаких признаков печали в связи с казнью фаворита. Она пыталась ходатайствовать о пощаде, но Петр пришел в такую ярость, что на ее глазах разбил дорогое зеркало. «Вот прекраснейшее украшение моего дворца. Хочу — и уничтожу его!» Екатерина поняла, что гневные слова супруга содержат намек на ее собственную судьбу, но сдержанно спросила: «Разве от этого твой дворец стал лучше?» Петр все же подверг супругу тяжелому испытанию — он повез ее смотреть отрубленную голову Монса.

Отношения между супругами стали натянутыми. Вероятно, этим объясняется тот факт, что Петр не воспользовался им же установленным правом назначать себе преемника престола и не довел акт коронации Екатерины до логического конца.

Болезнь обострилась, и большую часть последних трех месяцев жизни Петр проводил в постели. В дни облегчения он вставал и выходил из помещения. В конце октября он участвовал в тушении пожара на Васильевском острове, а 5 ноября заглянул на свадьбу немецкого булочника, где провел несколько часов, наблюдая за танцами и иностранными свадебными обрядами. В том же ноябре царь участвует в обручении своей дочери Анны в герцога Голштинского. Празднества по этому случаю продолжались две недели, иногда на них бывал и Петр. В декабре он тоже присутствовал на двух торжествах: 18-го отмечался день рождения младшей дочери Елизаветы, а два дня спустя он участвовал в избрании нового «князя-папы» вместо умершего Бутурлина.

Пересиливая боль, царь бодрился, составлял и редактировал указы и инструкции. В связи с делом Монса он 13 ноября издал указ, запрещавший обращаться к дворцовым служителям со всякого рода просьбами и выдавать им посулы. Указ грозил служителям, принимавшим челобитные, смертной казнью. За три недели до смерти Петр занимался составлением инструкции руководителю Камчатской экспедиции Витусу Берингу. Нартов, наблюдавший царя за этим занятием, рассказывает, что он, царь, спешил сочинить наставление такого важного предприятия и, будто предвидя скорую кончину свою, был весьма доволен тем, что завершил работу. После этого он вызвал адмирала Апраксина и сказал ему: «Худое здоровье заставило меня сидеть дома. Я вспомнил на сих днях то, о чем мыслил давно, и что другие дела предпринять мешали, то есть, о дороге через Ледовитое море в Китай и Индию». Камчатская экспедиция отправилась в путь после смерти Петра.

Кризис в ходе болезни (уремии) начался в середине января. Скончался Петр 28 января 1725 года в страшных мучениях. Современник записал: от боли он сначала несколько дней непрерывно кричал, и тот крик далеко слышен был, а затем, ослабев, глухо стонал. Тело умершего супруга Екатерина, провозглашенная в тот же день императрицей, оставила непогребенным сорок дней и ежедневно дважды его оплакивала. «Придворные дивились, — заметил современник, — откуда столько слез берется у императрицы».

От тех скорбных дней осталось два изображения Петра. Одно из них известно под названием «восковой персоны». Скульптор Растрелли снял маску с лица умершего, в точности были измерены длина и толщина всех частей тела. Позже скульптор изготовил в натуральную величину фигуру Петра, сидящего на троне. Другое изображение — портрет Петра работы Ивана Никитина. Кисти художника принадлежат, множество портретов современников, в том числе царя. Последний портрет Петра Никитин писал, когда тот лежал на смертном одре: он прикрыт по грудь желтоватой драпировкой и синей с горностаем мантией. Запоминается лицо покойного: кажется, что мудрый царь всего лишь прилег отдохнуть, чтобы через некоторое время возобновить свою кипучую деятельность. Складки на переносице и у рта и чуть приподнятые брови придают лицу выражение раздумья.

Похороны Петра состоялись 8 марта в Петропавловском соборе. Во время погребения Феофан Прокопович произнес знаменитое слово. Его можно уподобить реквиему — настолько впечатляет в нем и скорбь по поводу утраты, и гордость за содеянное умершим.

«Что се есть? До чего мы дожили, о россияне? Что видим? Что делаем? Петра Великого погребаем!» Лаконичными фразами Феофан Прокопович подвел итоги правления Петра. Он оставил нас, сказал он, но не нищих и убогих: «безмерное богатство силы и славы при нас есть. Какову он Россию свою сделал, такова и будет; сделал добрым любимою, любима и будет; сделал врагам страшную, страшная и будет; сделал на весь мир славною, славная и быть не перестанет. Оставил нам духовные, гражданские и воинские исправления».

Postscriptum

Мера величия того или иного исторического деятеля чаще всего выявляется уже после его смерти, когда отгремевшие дела, слова и поступки становятся достоянием потомков — историков и публицистов, поэтов и политиков, безвестных народных певцов, предметом страстных дискуссий и споров. И уже сама ожесточенность и длительность этих споров является определенным показателем масштаба личности, которая их вызвала.

Петр правил 42 года. Страсти вокруг его имени кипят уже 200 лет. Представители реакционных сил осуждали его реформы самым резким образом. Для представителей прогрессивного лагеря он был крупнейшим преобразователем, великим сыном своей страны.

Ломоносов считал Петра идеальным монархом, лишенным каких-либо недостатков. Он отмечал его заслуги в развитии торговли и промышленности, создании армии и флота, сооружении гаваней и каналов, распространении просвещения. «Везде великий государь, — восторгался Ломоносов, — не токмо повелением и награждением, но и собственным примером побуждал к трудам подданных».

Первым хулителем Петра был князь Щербатов — известный публицист и историк второй половины XVIII века, автор знаменитого сочинения «О повреждении нравов в России». Реакционный аристократ, он прямо связывал «повреждение нравов», царившее при дворе Екатерины II, с преобразованиями Петра. Все симпатии Щербатова в допетровской Руси. Он умиляется патриархальным образом жизни бояр, затворничеством их жен и дочерей. Все это разрушил необузданный царь, когда велел, чтобы боярыни и боярышни покинули терема и явились на ассамблеи. Был привит вкус к роскоши, появились заморские платья и экипажи, иноземная мебель, ливреи у слуг. Это требовало огромных денег, и мужья пустились в казнокрадство. Характерно, что даже Щербатов при всем своем непринятии Петра был вынужден признать успехи, достигнутые страной благодаря преобразованиям.

Для Радищева, декабристов Петр был поистине Великим с большой буквы. Но будучи демократами, они осуждали его за то, что он «истребил последние признаки вольности своего отечества». Царь, писал Радищев, мог бы «славнея быть, вознесяся сам и вознеся отечество свое, утверждая вольность частную».

Задолго до профессиональных историков декабристы высказали мысль о закономерности преобразований Петра, об их органической связи со всем предшествующим развитием страны.

Им противостоял Карамзин, автор двенадцатитомной «Истории Государства Российского».

Особое место в литературе о Петре занимает Пушкин. Поэт относился к нему с глубочайшим уважением, Петр стал героем его «Полтавы», «Медного всадника», «Арапа Петра Великого», наконец, достоверно известно о намерении Пушкина написать историю царствования Петра. Отношение свое к преобразованиям Пушкин выразил метко и образно: «Россия вошла в Европу, как спущенный корабль, — при стуке топора и громе пушек». И в другом месте: «Полтавская победа есть одно из самых важных и самых счастливых происшествий царствования Петра Великого». Но чувство гордости за содеянное Петром перемежается у Пушкина с осуждением жестоких сторон его царствования. Суровый царь, по его словам, «уздой железной Россию поднял на дыбы». Пушкин всегда помнил о том, чьим потом и кровью оплачивались победы и успехи петровского государства.

В середине XIX столетия полемика вокруг Петра разгорелась между революционерами — демократами и славянофилами.

Белинский о петровских преобразованиях писал: «Учись или умирай: вот что было написано кровью на знамени его борьбы с варварством».

Оценка Чернышевского и Добролюбова была еще более глубокой и научной: «Величие Петра в том, что он осознал „потребности“ народа, вытекавшие из „хода исторических событий древней Руси“», — писал Добролюбов. Реформы упрочили военное могущество России, но вместе с тем укрепили самодержавие и крепостничество. Эту же мысль Чернышевский формулировал так: «Бороды сбрили, немецкое платье надели, но остались при тех же понятиях, какие были при бородах и старинном платье».

Оценка Петра славянофилами была логическим завершением взглядов Щербатова и Карамзина. Один из наиболее видных идеологов славянофильства Константин Аксаков противопоставил России эпохи Петра идиллическую и совершенно несоответствующую действительности картину жизни допетровской Руси: «Народ пахал, промышлял и торговал. Государство поддерживал он деньгами и в случае нужды становился под знамена». Служилые люди составляли государеву дружину. Цари блюли тихую жизнь Земли.

Реформы Петра грубо и бестактно вторглись в эту жизнь и разрушили ее, уничтожили единство русского общества. Иначе говоря, преобразования Петра, по мнению славянофилов, имели антинациональный характер. Самым ожесточенным нападкам с их стороны подверглась политика европеизации, результатом которой были ломка и гибель самобытного строя России, самого ценного, с их точки зрения, исторического достояния народа.