Петр Первый

Вскоре озеро показалось Петру жалкой лужей, недостойной его большой мечты. Ему нужно было «настоящее море». Наталья Кирилловна, опасаясь неосторожности сына, умоляла его отказаться от планов на путешествие. Он пообещал ей не садиться на корабль и сказал, что будет наблюдать издалека за тем, как спускают на воду корабли.

В июле 1693 года царь отправляется в северные края, в Архангельск, единственный порт в своем государстве, где можно было дышать морским воздухом. Вместе с ним едет группа в сто человек, среди которых Лефорт, Ромодановский, Бутурлин, священник и двое придворных карликов. Приехав в Архангельск, Петр был так очарован бьющимися о берег серыми волнами, легким туманом, скрывающим линию горизонта, суетой моряков на причале, торговой сутолокой города, где собирались все купцы из Европы, что больше не мог сдерживаться и забыл об обещании, данном матери. И вот он, уже одетый в форму голландского матроса, на борту яхты «Святой Петр», вышел в открытое море. Резкий ветер бил ему в лицо, сильные волны ударяли о палубу под ногами. Стоя рядом с рулевым, царь мечтал о том дне, когда русский флаг станет развеваться над этими просторами, которые принимают пока только иностранные суда. По возвращении в Архангельск он решает создать военный флот. Первый корабль будет сооружен в России местными мастерами, другой он закажет в Голландии, бургомистру Амстердама, Витсену: это будет фрегат с сорока четырьмя пушками. Между тем, узнав, что ее бесстрашный сын отважился отправиться в море к границам Северного Ледовитого океана, Наталья Кирилловна умоляла его в письме вернуться в Москву. Она даже написала ему от имени своего трехлетнего внука Алексея: «Здравствуй и доброго здоровья тебе на долгие годы, мой дорогой батюшка, царь Петр Алексеевич. Возвращайся к нам скорее, ты наша радость, наш государь. Я прошу тебя об этой милости, потому что вижу печаль бабушки». Наконец, с большим сожалением, Петр собрался в обратный путь.

В Москве он нашел свою мать больной и обеспокоенной. Он испытывал к ней большую нежность, благоговейное почтение; она представлялась ему единственным существом в мире, чья любовь не была запятнана никаким расчетом. Но, несмотря на все заботы придворных медиков, царица умерла 25 января 1694 года. Печаль Петра была похожа на летнюю грозу. Он выл, плакал, молился. Но на третий день после похорон Натальи Кирилловны уже ужинал у Лефорта в кругу веселых друзей. Вино, шум, улыбки Анны Монс были необходимы ему, чтобы противостоять обрушившемуся на него горю. Печаль, считал он, – это болезнь еще серьезнее той, от которой умерла его мать. Долг человека – насладиться всеми земными удовольствиями, а не смотреть упрямо в яму, которую выкопают когда-нибудь и для него. С 29 января 1694 года он возвращается к своей морской страсти и сообщает Апраксину: «Хотя я еще не оправился от своего горя, пишу тебе о делах живущих: отправляю тебе Никлауса и Яна для постройки маленького судна. Пусть им выдадут необходимые им дерево и железо; пусть сделают сто пятьдесят шапок из собачьих шкур и столько же пар обуви разных размеров…»

Весной он получил письмо от Витсена, сообщающего, что военный корабль, заказанный в Амстердаме, прибудет в Архангельск в июле месяце. Петр хотел быть на месте, чтобы лично встретить его. 8 мая царь и его свита покидают Переяславское озеро на двадцати двух больших лодках-плоскодонках и сплавляются по рекам к Северу. 17 мая флотилия, поднимаясь по Двине, прошла перед Холмогорами и вошла в Архангельск под приветственные залпы пушечных орудий. Что делать в ожидании голландского корабля? Петр не привык к бездействию рядом с морем, движение и брызги волн которого его всегда притягивали. Он поднялся вместе с несколькими друзьями и священником на яхту «Святой Петр» и решил отправиться в монастырь, построенный на Соловецких островах. Когда корабль отошел уже на сто двадцать верст от Архангельска, над Белым морем поднялась сильная буря. В спешке матросы стали собирать паруса. Подхваченная огромной волной яхта начала трещать по всем швам. На борту царило отчаяние. Предвидя кораблекрушение, самые опытные моряки отказались от борьбы и доверили свою душу Господу. Близкие царя рыдали и становились на колени перед священником, который их благословлял. Царь исповедался, причастился и взял в руки штурвал. На этот раз он хорошо владел собой. Говорили даже, что отчаяние спутников его вдохновляло. Решимость Петра приободрила экипаж. По совету рулевого он направил яхту к Унскому заливу, чтобы там переждать ураган. Маневр удался. И люди поверили в чудо. Едва ступив на твердую землю, Петр собственноручно смастерил из дерева крест высотой в полторы сажени [20] и сделал на нем запись по-голландски, чтобы доказать, что он хорошо владеет языком навигаторов: «Сей крест сделал шкипер Петр в лето 1694». Затем, водрузив крест на могучие плечи, он его перенес на то место, где высадился на берег, и там установил. Вернувшись в Архангельск, царь устроил пир и отпраздновал с песнями и фейерверками Божью милость, которая сохранила ему жизнь. Его видели с пивной кружкой в руке то рядом с друзьями, то вместе с портовыми моряками. «Он находил большее удовольствие и удовлетворение, разговаривая с нашими земляками и созерцая наши корабли, чем со своими», – отмечал голландский посол Ван Келлер. Наконец 21 июля 1694 года вдали показались поднятые паруса фрегата «Святое Пророчество» (Saint Prophete). В городе загремели пушки, зазвонили колокола, Петр ликовал, как если бы ему было не двадцать два года, а двенадцать лет. Никогда еще он не получал лучшего подарка. Поднявшись на борт, он восхищался этим чудом: все ему нравилось, верхняя палуба и каюты, матросы и снасти, пушки и бочки с французским вином. Тотчас же он продиктовал письмо бургомистру Амстердама, снарядившему ему этот корабль:

20

Сажень – мера длины, равная 2,134 мера. Следовательно, крест был более 3 метров высотой.

«Min Her!

Ничто иное ныне мне писать, только что давно желали, ныне в 21 д. совершилось: Ян Флам в целости приехал, на котором корабле 44 пушки и 40 матросов… Пространнее писать буду в настоящей почте, а ныне, обвеселяся, неудобно пространно писать, паче же нельзя: понеже при таких случаях всегда Бахус почитается, который своими листьями заслоняет очи хотящим пространно писати». И подписался по-фламандски в знак выражения дружеских чувств: «Schiper Fonshi Psantus Profetities», что должно было означать Shipper van Schip Sanctus Propheties, то есть шкипер корабля «Святое Пророчество». В это время Петр всецело был поглощен Голландией. Он принял ее морской флаг: красные, белые и синие горизонтальные полоски были теперь и на российском флаге, поменялся только порядок цветов. Но необходимо было еще организовать иерархию этого народившегося флота. Петр радостно распределял звания и должности. Ромодановский, несмотря на то что не имел никаких познаний в навигационной науке, стал адмиралом, Бутурлин, также невежественный в этом вопросе, – вице-адмиралом, Гордон – контр-адмиралом; что касается Лефорта, который в течение долгого времени жил на берегу Леманского озера, то он был назначен командиром первого военного корабля русского флота. Петр остался простым капитаном, так же как когда-то он довольствовался должностью простого бомбардира в сухопутной армии. Этот скромный выбор своего места был одной из черт его характера, скрывающий на самом деле непомерную гордыню. Настоящее величие, считал царь, не в титулах, не в одежде и не в украшениях. На протяжении всей своей жизни он старался быть просто одетым и жить не лучше придворного дворянства, чтобы доказывать, что его власть зиждется не на внешних признаках, которыми окружают себя монархи из боязни, что к ним не будет должного уважения. В нем уживалась странным образом буффонада и серьезность, прилежание и безудержность. В перерыве между двумя застольями он изучал карты, читал трактаты по артиллерийской науке, приобщался к сооружению парусников для дальнего плавания, заставлял Гордона переводить правила морских сигналов, читал иностранные газеты и перехваченные письма, которые ему приносил глава Почтовой службы Андрей Виниус, сын голландского эмигранта, обращенного в православие. Перехватывая корреспонденцию со всего мира, он все более убеждался, что Россия, имеющая неблагоприятное географическое положение, не сможет никогда дышать свободно и гармонично развиваться, пока не разорвет хомут, который ее душит. На глобусе, который он неторопливо вращал рукой, его взгляд все время обращался к двум точкам: Черному морю и Балтийскому. Чтобы получить к ним доступ, есть только одно средство: война. Но царь не считал себя готовым к войне, несмотря на проведенные военные маневры последних лет. Впрочем, и советники рекомендовали ему быть осторожным.

Одним из доверенных лиц Петра был Александр Меншиков, старый приятель-кондитер, который ни разу в жизни не открыл книги, но, одетый в униформу Преображенского полка, имел потрясающую выправку! Меншиков, выходец со дна общества, обладал живым умом, чрезмерными амбициями, склонностью к роскоши и слепой преданностью своему благодетелю. Ходили слухи, что он был фаворитом Петра и что, любя женщин, царь не брезговал при случае и своим лагерем. Один из современников, Бергхольц, писал, что при дворе был молодой и красивый юноша, бывший лейтенант, которого держали только «для удовольствия» государя. Впоследствии саксонский художник Данненхауэр сделает, по просьбе Петра, портрет одного из его пажей в обнаженном виде. Виллебуа писал, что «у царя были приступы неистовой влюбленности, и, когда они начинались, возраст и пол партнера не имели большого значения». [21] В своих письмах Петр называл Меншикова «дитя моего сердца». Он повсюду возил его за собой, щедро осыпая титулами и одаривая подарками, как если бы на месте Меншикова была фаворитка. Только эта «фаворитка» была двухметрового роста, говорила басом и глушила водку.

21

Виллебуа. Секретные мемуары об истории Русского Двора.

Еще рядом с Петром были три министра по текущим делам: ханжа и шулер Габриэль Головкин, такой скупой, что, вернувшись домой, вешал на гвоздь свой парик с длинными рыжими волосами исключительно из соображений экономии. Федор Головин был человеком уравновешенным, образованным и трудолюбивым, о котором Лейбниц писал, что «он был самым остроумным и самым образованным из москвичей». Третий, суровый и набожный князь Прозоровский, который крестился каждый раз, когда собирался открыть дверь из боязни, что какой-то еретик дотронулся до ручки перед ним. [22] Остальные вращались вокруг этого триумвирата: честный, но суровый и жестокий князь Ромодановский, боярин, к которому даже сам царь обращался «Величество». Настоящий государь заканчивал свои письма, адресованные Ромодановскому, для пущего веселья следующими словами: «Вашего Величества послушный раб Петр». Ромодановский жил среди византийской роскоши, в его свите было пятьсот человек, а посетителей его дворца встречал прирученный медведь, держа в лапах сосуд, полный перцовки, который входящие должны были осушить до дна, прежде чем им разрешалось переступить порог. Шереметев, потомок знаменитой боярской династии, снискал уважение посла Витворта как «настоящий джентльмен», но Петр, уважая его честность, считал Шереметева смертельно скучным человеком. Петр Толстой – настоящий образчик ненависти и обмана, о котором царь говорил, шутя: «Когда вы имеете дело с Толстым, надо держать камень в кармане, чтобы дать ему по зубам, прежде чем он успеет вас сожрать». Однажды, дотронувшись до лба Толстого, он воскликнул: «О голова! Голова! Если бы я не знал, насколько ты ловка, я бы давно уже приказал тебя отрубить!» [23] Другим сподвижником царя был «ловкач» Шафиров, сын комиссионера, еврея польского происхождения, обращенного в православную веру. Работая в услужении у продавца суконной лавки, этот маленький, картавый и слащавый человечек был замечен царем, который ценил его культуру и способности к языкам: Шафиров говорил на шести иностранных языках! Петр отдал его в помощники Головкину, которому нужен был секретарь-полиглот. Так для Шафирова начался головокружительный подъем. Другими советниками, окружавшими государя, были: Ягужинский, Матвеев, Долгорукий, Куракин, Бутурлин, Татищев… Одни имели очень благородных предков дворянских кровей, другие были выходцами из самых низших слоев общества. Какими бы ни были их корни, Петр обращался к своим сподвижникам одинаково сурово и дружелюбно, одновременно подозрительно и наивно. Пока он не знал до конца, как использовать окружавших его людей. Большая часть из них имела титулы и не имела настоящего дела. Все они собирались на шумных застольях в доме Лефорта. Некоторые, будучи уже в возрасте или в неважном состоянии, присутствовали там не по своей воле. Но отказаться от царского приглашения было нельзя, если человек дорожил своим местом. Даже если кому-то из придворных не нравилось происходящее, он должен был смеяться и пить, невзирая на густой дым курительных трубок, запах скверного вина и чехарду карликов в шутовских одеждах, которые осаждали стол.

22

Грюнвальд К. де. Россия времен Петра Великого.

23

Петр Толстой – предок писателя Льва Толстого.

Вскоре эти беспорядочные празднества уже не удовлетворяли Петра. Он хотел придать им официальный статус и сделать их регулярными, зайдя совсем далеко в своих шалостях и непочтительности. Таким образом он основал «шутовской конклав», или «Собор большого шутовства», предназначенный для чествования культа Бахуса обильными и частыми возлияниями. Во главе этой веселой компании он поставил самого заядлого пьяницу, своего бывшего наставника Никиту Зотова, который был награжден титулами «князь-папа» и «князь-патриарх». Чтобы войти в роль, Зотов получил жалованье в две тысячи рублей, дворец и распоряжался двенадцатью слугами, которых отобрали из заик. На «церемониях» он всегда держал скипетр и державу из жести, изрыгал бессвязные речи, где непристойности чередовались с цитатами из Библии, и благословлял присутствующих, стоящих перед ним на коленях с двумя скрещенными курительными трубками в руках и свиной требухой на голове. Затем он давал всем поцеловать статую Бахуса вместо иконы. Зотов танцевал перед гостями, пошатываясь и рыгая, в облачении священника, которое он подбирал, демонстрируя свои кривые ноги. Конклав окружал князя-папу, образуя двенадцать лжекардиналов и большое количество лже-епископов, лжеархимандритов и лжедьяконов, пьяниц и неисправимых обжор. Сам царь был «архидьяконом» в этой компании. Он присутствовал на всех сборищах и больше всех пил. Именно Петр собственноручно составлял положения о Порядке, устанавливал иерархию его членов и расписывал подобно детали этих пошлых заседаний. Избранные, облачившись в красные платья кардиналов, должны были отправиться в дом князя-папы, названный Ватиканом, чтобы отблагодарить его и оказать ему почести. Четверо заик провожали гостей в зал папской консистории, где за нагромождением бочек возвышался трон Его Всешутейшей Светлости. Первым вопросом, заданным прибывшему, был не «Ты веруешь?», как в первообразной церкви, но «Ты пьешь?». И князь-папа добавлял: «Преподобный, открой рот и проглоти то, что тебе дают, и скажи нам что-нибудь хорошее». Водка текла рекой в горло вошедших и того, кто их встречал. После чего к соседнему дому отправлялась процессия, необходимым условием для участников которой было держаться вместе. Наряженный в костюм голландского моряка, Петр открывал шествие, играя на барабане. За ним шествовал князь-папа, окруженный лжемонахами и сидя на бочке, которую тянули четыре быка. Вместо эскорта процессию сопровождали козлы, свиньи и медведи. Просторная галерея с расставленными кушетками ждала участников шествия. Рядом с кушетками водружались огромные бочки, разрезанные на две части, одна из которых предназначалась для продуктов, а другая – для справления естественных нужд. Было запрещено покидать свою кушетку до конца праздника, который длился по три дня и три ночи. Слуги, карлики, шуты рьяно помогали утолять жажду Их Преосвященствам, настраивая их на похабные разговоры. Среди специально привлеченных шутов были люди с физическими уродствами, которых государь находил очень забавными, и те, кого «наказали» за то, что они не полностью выполнили свои обязанности раньше. Все были одеты в костюмы и гримасничали вокруг «кардиналов», которые поднимали по сигналу локти и опрокидывали стакан за стаканом. Водка, вино, пиво, медовуха – все шло в ход, напитки перемешивались, а пропитанные алкоголем, потные, исстрадавшиеся и несчастные гости ругали себя, плакали, катались по земле или дрались, охваченные тупой яростью. Их рвало на шикарные маскарадные костюмы. Царь пил, как и все, но сохранял ясный рассудок. Находясь среди пьяных, Петр аплодировал их экстравагантности и поощрял опускаться еще ниже. «Во всех праздниках, устраиваемых этим царем, – писал Виллебуа, – он имел привычку, когда рассудок людей начинал мутнеть от вина, прогуливаться вокруг столов и слушать, что там говорили; и когда от кого-то из гостей он слышал речи, повторения которых он хотел услышать от трезвого человека, Петр брал его на заметку». [24] В новогоднюю ночь изумленные москвичи увидели разворачивающуюся кощунственную процессию: князь-папа показался верхом на бочке, в которую были запряжены двенадцать лысых мужчин. На голове у князя-папы была митра из жести, а облачен он был в ризу, вышитую рисунком из игральных карт. За ним следовали «кардиналы» в комических сутанах, сидя на быках и размахивая бутылками. Дальше, в санях, запряженных свиньями, медведями и собаками, ехали другие «сановники». Все они орали богохульные вирши. Останавливаясь перед самыми богатыми домами, участники процессии заставляли подать им выпивку. Кто осмелился бы отказаться? Шутовской кортеж появлялся на каждый церковный праздник, и среди народа и знати поползли слухи: а может быть, царь Антихрист?

24

Виллебуа. Секретные мемуары об истории Русского Двора.

Узнав, что эти публичные оскорбления веры вдохновлялись и направлялись Петром, Евдокия плакала, сожалела, что Натальи Кирилловны больше нет, чтобы вразумить своего сына, и молила Господа образумить царя. Но напрасно она умоляла мужа отказаться от этих бесовских клоунад, он смеялся и прогонял ее. Супруга его утомляла. Знал ли он, чему соответствует в его сознании установление князя-папы и пьяниц-кардиналов? Конечно, придумав развлечение с князем-папой и пьяницами-кардиналами, Петр не хотел таким образом опорочить духовную власть, которая имела в стране авторитет, соперничающий с его собственным. Царь же отказался водить за веревочку осла патриарха Адриана! И теперь становился все более дерзким. Но Петр остался убежденным христианином. Он уважал Церковь, но хотел, чтобы духовенство не вмешивалось в государственные дела и управление страной. Что касается папы, непонятного предводителя католиков, он представлялся Петру всего лишь далеким, странно разряженным персонажем, не имеющим никакого влияния на Россию. Значит, можно подшутить над ним, как над карнавальным героем, не оскорбляя Бога. Любитель большого фарса, царь присоединился к игровым традициям Средневековья, смешав священное с мирским, высмеивая королей, пап, аббатов, в течение многих дней без остановки произнося безбожные речи для спасения своей души. У него от природы было желание взбудоражить всех вокруг себя. И в первую очередь поломать старинные русские обычаи, которые были народными или религиозными. Протестанты нравились ему, потому что они осмелились внести изменения в религиозную сферу. Только они это делали серьезно и важно, в то время как его отрицание было веселым, карикатурным и безумным. А может быть, он насмехался над рабом «Его Величества» Ромодановским? Почему же тогда запрещалось насмехаться над патриархом и папой? Смешно было надрывать животы и пить до потери сознания. Все предлоги были хороши, чтобы разбить привычный ход ежедневного существования. После свободного застолья дух становится более живым. Петр разделял точку зрения, что политический гений и способность употреблять алкоголь в больших дозах у великих людей совмещены. Великан, исполненный силы и мощи, он слушался лишь примитивных инстинктов, шедших из глубины веков. Но никогда во время этих сатурналий Петр не забывал, что он царь. Может, именно в те моменты, когда его компаньоны считали, что царь уже окончательно пьян, он задумывал свои лучшие проекты? Один из тех, над которым он работал больше других, – было возобновление военных действий против Турции. Он хотел одержать верх там, где Софья и Василий Голицын два раза потерпели фиаско. Его брат Иван, бледный призрак, был не в состоянии противодействовать его замыслам. Как, впрочем, и никто из его окружения. Однако Петр сомневался. Как узнать, стал ли он уже настоящим военным или все еще остается капитаном «потешного полка»?

Глава V Война против Турции

Занятый сухопутными и морскими маневрами, пирами и любовницами, Петр не мог не знать, что ситуация в государстве ухудшается. Внутри страны дворяне и простолюдины критиковали легкомыслие царя, его увлечение иностранными советчиками, бесполезные военные игры, его непристойные атаки на Церковь. Неразбериха и апатия царили среди ответственных государственных чиновников. Множилось число разбойников в деревнях вплоть до окрестностей Москвы. Они безнаказанно грабили, вымогали деньги и убивали людей. А Дума, которой молодой государь оставил управление делами, была очень вялой и раздробленной и была не в состоянии принять какое-либо решение. Некоторые из бояр, примкнувших к Петру в 1689 году, теперь с сожалением вспоминали о временах регентства. Софья совершала ошибки, но она, по крайней мере, управляла страной.

За пределами России дела обстояли еще хуже. В 1692 году двенадцать тысяч татар разорили Немиров, увели в плен тысячи мужчин и женщин, захватили всех лошадей. Эти набеги на украинские земли повторялись довольно часто, а жители территорий, подвергающихся угрозам, напрасно молили царя о защите. Мазепа, новый гетман казаков, видя равнодушие и бездеятельность России, опасно сблизился с Польшей. Франция вела переговоры с Великим визирем, чтобы добиться защиты Святых Мест. Католические священники отобрали у православных монахов Гроб Господний, половину Голгофы, Вифлеемский храм и Святую Пещеру. Патриарх Иерусалима мечтал о священной войне. Султан Ахмед Второй в знак презрения к слабоумной нации даже не посчитал нужным известить о своем приходе к власти двух русских царей, хотя проинформировал всех остальных глав европейских государств.

Петр до поры до времени не придавал этому значения. И вдруг настало прозрение, пришла зрелость. Лефорт как раз собирался устроить большое путешествие по Европе, чтобы продемонстрировать своим землякам в Швеции и Голландии дружбу, уважение и богатство, которое они обретут, если объединятся вокруг Петра. Любящий всякие новшества, царь, говорил Лефорт, извлечет драгоценные знания из визитов в самые развитые и оснащенные страны мира. Петр сразу одобрил эту идею. Но он не хотел быть для иностранцев очередным царем, личностью, в активе которой не было бы никаких побед. Прежде чем отправиться в дорогу, надо было встать в один ряд с самыми значимыми государями Запада. Только когда его будут уважать и бояться за пределами границ, он выедет из страны. Петр нуждался в лаврах воина-победителя. Под влиянием Лефорта он перешел от игры к действию. 20 января 1695 года, в самом разгаре зимы, он подписал указ о мобилизации на войну с Турцией. Однако, вернувшись к плану Голицына, он изменил тактику. Вместо осуществления прорыва на Перекоп он выбрал целью Азов на Дону, называвшийся в Средние века городом Таной. [25] Этот город был мощно укреплен турками и защищал одновременно устье реки и выход к Черному морю. Чтобы ввести врага в заблуждение, Шереметев предпринял отвлекающий маневр. С войском в сто двадцать тысяч человек он атаковал турецкую крепость в устье Днепра. В то же время маленькая армия в тридцать тысяч человек, в которую входили все новые полки, рота царских бомбардиров, стрельцы, придворное и городское ополчение, пошла на Азов. Этим войском командовали три генерала: Гордон, Головин и Лефорт. Этот поход был похож на один из потешных маневров, целью которого была осада крепости Пресбурга.

25

Танаис – древнегреческое название реки Дон, так же назывался город в его устье.