Петр Столыпин. Революция сверху
Шрифт:
3. Установить, как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной Думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от Нас властей.
Призываем всех верных сынов России вспомнить долг свой перед Родиною, помочь прекращению сей неслыханной смуты и вместе с Нами напрячь все силы к восстановлению тишины и мира на родной земле.
Денъ в Петергофе в 17 день октября в лето от Рождества Христова тысяча девятьсот пятое Царствования же Нашего одиннадцатое.
На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:
“НИКОЛАЙ”».
Основные положения понятны:
Правда, вскоре выяснилось, что Дума являлась совсем не парламентом, то есть законодательным органом. Она могла выдвигать законопроекты и их обсуждать – но окончательное решение оставалось за императором. К тому же существовали варианты протолкнуть тот или иной закон в обход Думы.
Тем не менее, Дума имела весьма серьезное влияние. Они шумели. И думские речи во множестве перепечатывали газеты. А игнорировать общественное мнение после революции правительство уже не решалось. Так что с Думой приходилось считаться.
Отношение к Государственной Думе было разным. Так, большевики и эсеры выступили за её бойкот. Большинство же депутатов составили кадеты. И тут сразу же наметились противоречия между правительством и кадетами. Власть, затевая всю эту возню с представительным органом, преследовала цель – отделить умеренную оппозицию от радикалов. С умеренными предполагалось наладить конструктивный диалог. Причем один из главных вопросов был всё тот же – агарный. И это понятно. Усадьбы-то продолжали гореть.
«Перед русской государственностью в то время открывалось два пути. Один, имея в своей основе твердое охранение самодержавного строя, состоял в решительном и быстром проведении правительственною властью тех органических реформ, которых неотступно требовали развивавшаяся народная жизнь и расширявшаяся хозяйственная деятельность населения. Здесь в первую очередь необходимо было перестроить социальный организм страны. Наряду с самыми решительными мерами, направленными к сохранению остатков редеющего и тем самым утрачивающего свое политическое значение землевладельческого класса и к уравнению в общественном положении с дворянством представителей крупного промышленного класса посредством его постепенного слияния с ним – путь, по которому с давних пор следует Англия, – нужно было создать мощный слой зажиточного крестьянства, владеющего на праве личной собственности крупными, десятин в 30–50, участками земли – этого надежнейшего во все времена и во всех государствах устоя существующего порядка.
Путь этот требовал от правительства большой энергии, широкого реформаторского размаха и исключительного такта, и при всем том нельзя было быть уверенным, что социальное перестроение государства обгонит заливавшую страну революционную волну, но признать его безнадежным тоже нельзя было.
Если же государственная власть на такую широкую и быстро осуществляемую реформу не почитала себя способной либо вообще признавала ее недостаточно обеспечивающей спокойное развитие государства и желала немедленно привлечь на свою сторону либеральную общественность, то надо было осуществить ее основное желание и ввести конституционный образ правления при народном представительстве, опирающемся на ограниченный круг избирателей. Крупные реформы могли быть в таком случае осуществлены уже с участием этого представительства. Конечно, часть радикал-либералов этим бы не удовлетворилась и еще теснее связалась бы с революционными партиями. Однако оказавшиеся на стороне правительства интеллигентные силы были бы также весьма значительны, и бой, во всяком случае, перестал бы происходить между одним правительством и всей передовой общественностью. В нем со стороны власти неминуемо приняли бы деятельное участие и культурные общественные силы.
Это был тот естественный путь, идя по которому, государства Западной Европы постепенно эволюционировали от самодержавия
к парламентаризму».(В. И. Гурко)
Ага, разбежались. Ни о каком сотрудничестве оппозиция и не думала. Они смотрели на ситуацию по-иному. Манифест 17 октября рассматривался только как первый шаг к вожделенной парламентской монархии. В принципе, это была английская тактика – постепенное «откусывание» парламентом у монархии всё больших прав. Так что вторым шагом думцы выдвинули лозунг, который и повторяли до Февральской революции, – «назначение ответственного министерства». То есть проще говоря – назначение на руководящие посты лидеров оппозиционной общественности.
Власть относилась к таким инициативам без всякого восторга. Как оказалось впоследствии – не зря. После Февраля 1917 года к власти дорвалась именно подобная публика, большинство членов первого состава Временного правительства являлись кадетами. Они за считанные недели сумели развалить всё, что только можно было, продемонстрировав при этом полную беспомощность в делах, где нужно не болтать, а реально что-то делать.
Оказавшись в Думе, кадеты продолжали оставаться в жесткой оппозиции. Думцы, как оказалось позже, сильно преувеличивали своё влияние.
Тем более что председатель Совета министров И. Л. Горемыкин оказался просто не в состоянии работать с такой публикой. Он и не работал. Что, разумеется, прибавляло оппозиционности.
Стало понятно, что с такой Думой каши не сваришь. Так что Николай II эту Думу решил распустить. В манифесте император высказался так:
«Выборные от населения, вместо работы строительства законодательного, уклонились в не принадлежащую им область и обратились к расследованию действий поставленных от Нас местных властей, к указаниям Нам на несовершенства Законов Основных, изменения которых могут быть предприняты лишь Нашею Монаршею волею, и к действиям явно незаконным, как обращение от лица Думы к населению.
Смущенное же таковыми непорядками крестьянство, не ожидая законного улучшения своего положения, перешло в целом ряде губерний к открытому грабежу, хищению чужого имущества, неповиновение закону и законным властям.
Но пусть помнят Наши подданные, что только при полном порядке и спокойствии возможно прочное улучшение народного быта. Да будет же ведомо, что Мы не допустим никакого своеволия или беззакония и всею силою государственной мощи приведем ослушников закона к подчинению Нашей Царской воле. Призываем всех благомыслящих русских людей объединиться для поддержания законной власти и восстановления мира в Нашем дорогом Отечестве».
Это произошло через три дня после назначения Столыпина, 9 июля 1906 года. Связь между этими двумя событиями очевидна. Ведь предстояли выборы нового состава Думы. И Петр Аркадьевич был назначен именно под это.
Что же касается депутатов, то они, увидев запертые двери Таврического дворца, в котором происходили заседания, решили взбрыкнуть. Самые активные подались в Выборг. Выбор места был обусловлен тем, что город находился на территории княжества Финляндского, пользовавшегося определенной автономией. Русская полиция там действовать не могла, а местная сочувствовала оппозиции. Там был принят так называемый «Выборгский манифест»:
«Указом 8–го июля Государственная Дума распущена.
Когда вы избирали нас своими представителями, вы поручали нам добиваться земли и воли. Исполняя ваше поручение и наш долг, мы составляли законы для обеспечения народу свободы, мы требовали удаления безответственных министров, которые, безнаказанно нарушая законы, подавляли свободу; но прежде всего мы желали издать законы о наделении землею трудящегося крестьянства путем обращения на этот предмет земель казенных, удельных, кабинетских, монастырских, церковных и принудительного отчуждения земель частновладельческих. Правительство признало такой закон недопустимым, а когда Дума еще раз настойчиво подтвердила свое решение о принудительном отчуждении, был объявлен роспуск народных представителей.