Петр Великий
Шрифт:
Аландские переговоры снова возобновились, барон Лилиенштед заменил Гёрца, а Петр отправил туда Ягужинского с предложениями более уступчивыми, вплоть до очищения Лифляндии. Но так как и этого оказалось мало, то царь пустил в ход крайние средства для понуждения к соглашению: в июле 1719 года громадный русский флот из 30 кораблей, 130 галер, 100 мелких судов произвел высадку на шведском берегу, и, проникнув в глубь страны, генерал-майор Лесси сжег сто тридцать пять селений и бесконечное множество мельниц, складов и фабрик. Отряд казаков приблизился на расстояние полутора мили к столице. Но героическая тень Карла парила над его родиной. Правительство и народ мужественно переносили испытание. Когда Остерман явился в Стокгольм в качестве парламентера, принц Гессен-Кассельский и президент Сената Кронхельм объявили ему, что готовы содействовать высадке русских войск ввиду решительного сражения, которым спор должен был решен. Бремен и Верден, уступленные наконец Ганноверу, в то же время обеспечивали Ульрике Элеоноре поддержку Англии. Венский двор, рассорившийся с Петербургом благодаря процессу царевича Алексея, подтверждал свои прежние намерения, клонившиеся в пользу Швеции, из опасения Пруссии. В июне 1720 года влиянию лондонского кабинета Швеция была обязана своим примирением с Данией при уплате вознаграждения в шестьсот тысяч дукатов и уступке зундских пошлин в обмен на возвращение всех датских завоеваний в Померании и Норвегии. В Гааге
«Беспокойные движения царя вместе с обуревающими его порывами, которым он подвержен, служит доказательством силы волнующих его страстей… Естественные отправления нарушены бессонницей, не дающей ему покоя, и его приближенные, желая скрыть действительную причину его беспокойства, слишком очевидную, распространяют слух, что его беспокоят привидения».
Эта «очевидная причина» – гибель на глазах у Петра результата двадцатилетних усилий благодаря измене союзников, неразумно связанных им со своей победоносной судьбой и думавших лишь о том, чтобы отбить у него плоды его побед. И в ночных кошмарах государя вставали душа и тело целого народа; измученного, истощенного бесконечной войной. Вот к чему привели его связи с великими европейскими державами, его опыты политика широкого размаха в их обществе и весь блеск пышной дипломатии, заимствованный из их традиций!
Великие державы, к счастью для Петра, имели больше желания заставить его дорого поплатиться за неблагоразумие и самонадеянность, чем возможности сделать это. В мае 1720 года английская эскадра под начальством Норриса появилась с угрожающим видом вблизи Ревеля. Она соединилась со шведским флотом, но после нескольких попыток устрашения ограничилась тем, что сожгла избу и баню, выстроенные рабочими на соседнем островке. Тем временем русский отряд под начальством бригадира Менгдена произвел новую высадку в Швеции и сжег тысячу двадцать шесть крестьянских домов. «Конечно, потеря чувствительная, – пишет по этому поводу Меншиков, – которую два соединенных флота причинили Вашему Величеству на острове Нарген, но, хорошенько все взвесив, можно, пожалуй, на то махнуть рукой, предоставив избу шведскому флоту, а баню английскому».
Теперь наступил черед выступления Франции, но ее вмешательство, более действенное, носило совершенно мирный характер и проявлялось в смысле благотворном для интересов обеих держав, одинаково жаждавших мира. Оно привело в апреле 1721 года к новой встрече уполномоченных, русских и шведских, в Ништадте. Кампредон, недавно совершивший поездку из Петербурга в Стокгольм с согласия царя, подготовил для них путь. Швеция настаивала только на отстранении герцога Голштинского, относительно которого Петр взял также смелые обязательства. Действительно, этот принц после смерти своего дяди сделался законным наследником шведской короны, и у Петра зародилась мысль выставить и обратить на пользу русской политики его непризнанные права. В июне 1720 года Карл Фридрих по приглашению царя прибыл в Петербург, где ожидал его самый радушный прием и была ему обещана, почти предложена, рука цесаревны Анны, дочери Петра. Екатерина, говорят, объявила ему всенародно, «что будет готова сделаться тещей принца, подданной которого могла бы быть, если бы счастье не изменило Швеции».
Правда, относительно обещаний, руководясь традициями византийской западной школы, царь нисколько не стеснялся: он, не задумываясь, выбросил за борт несчастного принца с его правами, честолюбием и надеждами. 3 сентября 1721 года в Выборг прибыл курьер и привез царю весть, что мир заключен. Лифляндия, Эстония, Ингрия, часть Карелии с Выборгом, часть Финляндии окончательно отошли к России за вознаграждение в два миллиона талеров. Польша со стороны России, Англия со стороны Швеции участвовали в договоре. Вопрос о герцоге Голштинском даже не был затронут.
Великая эволюция Московского государства завершилась: настал конец периода восточного и континентального в его истории и начинается период западного, когда Россия становится морской державой. Политическая Европа, бесспорно, обогатилась новым фактором, все более и более приобретающим влияние на ее будущие судьбы. И Петр завершил свой тяжелый труд, свою ужасную науку. Он мог наслаждаться ликованием своего народа, измученного, истощенного, запуганного до последней степени и все-таки не покинувшего до самого конца своего царя и теперь разделявшего с ним его безмерную радость, его несказанное облегчение. Петр возвратился сейчас же в Петербург. Плывя по Неве, он приказал безумолчно играть на трубах и дать три пушечных залпа со своей яхты. Народ толпился у Троицкой пристани. Издали всем виден был царь, стоявший на носу судна, махавший платком и восклицавший: «Мир! Мир!» Он соскочил на землю, легкий и проворный, как в дни молодости, и сейчас же поспешил в церковь Св. Троицы, где приказал отслужить благодарственный молебен. Тем временем на площади перед храмом поспешно воздвигалась деревянная эстрада, подвозились бочонки водки и пива. Воздав дань благодарности Богу, Петр взошел на подмостки, говорил прочувствованными словами о великом событии, затем, осушив стакан водки, подал сигнал к праздничному угощению. Флотские офицеры явились к нему с поздравлениями и просили его принять чин адмирала, как бы освящение новой роли и нового положения, приобретенного для народа и его вождя на Балтийском море. Он охотно согласился. Сенат, в свою очередь, поднес ему три новых титула: отца отечества, Петра Великого и императора. Тут он колебался. Его предшественников и его самого уже искушал этот вопрос. В XVI веке в России зародилось желание заставить признать в слове «царь» равнозначащее «цезарю» или «kaiser»’y, одновременно со стремлением отвергнуть азиатское происхождение властителя, готового приобщиться к Европе. Служившее первоначально для обозначения казанских татарских князей, слово это соответствовало персидскому «cap», английскому «сэр» и французскому «сир», имея равносильное значение. В договоре, заключенном между императором Максимилианом и великим князем Василием Ивановичем, императорский титул, отчасти по недоразумению, был присвоен московскому князю. С тех пор эта двусмысленность оставалась невыясненной, но в 1711 году Куракину пришлось еще «подчищать» в письмах, адресованных королевой Анной его государю, титул «царское», присовокупленный к «Его Величеству», победителю под Полтавой. Петр оставался до сих пор довольно равнодушным к такой замене, даже скорее относился враждебно, объясняя энергичным и образным выражением причину своего внутреннего отвращения: «Это пахнет плесенью». Теперь он уступил, но с поправкой: он будет «императором всея России», но не «императором Востока», как было предположено сначала. И он не скрывал от себя трудностей, с которыми придется бороться, чтобы заставить Европу признать этот новый титул. Действительно, вначале на это согласились только Голландия и Франция. Швеция признала его только в 1723 году, Турция – на десять лет позже, Англия и Австрия – в 1742 году, Германия и Испания – в 1745 году, а Польша, непосредственно в том заинтересованная, – только в 1764 году при воцарении Понятовского и накануне первого раздела.
«Вся Россия», заключающая все области, в течение пяти веков приобщенные к европейской цивилизации польской гегемонией, совершает свое окончательное вступление в историю.
На празднестве, сопровождавшем провозглашение нового титула, новый император собственноручно пускал фейерверк, так как мастер, которому была поручена эта забота, оказался мертвецки пьяным. Царь сам пил изрядно и веселился больше всех своих подданных, вместе
взятых. Но на следующий день, встав рано, как всегда, принялся за работу. Для него мир не означал отдыха. Наряду с материальными выгодами, составлявшими его прямую пользу, он рассчитывал извлечь из него для своего народа пользу моральную, более отдаленную, но безграничную. Он желал, чтобы эта двадцатилетняя война была главным образом школой, хотя бы и «трехвременной с жестокой длительностью ученья», как он выражался в письме, отосланном уполномоченным (Брюсу и Остерману) с выражением своего удовольствия по поводу счастливого события. [25] И знание само по себе не дает еще ничего; надо пользоваться – и немедленно – тем, чему выучился. Как? Опять начинать войну. Отчего же нет? Не чувствуя себя усталым, Петр быстро забывает об усталости других. И вот его манит уже новое военное предприятие с горизонтами еще более обширными, чем те, которые открыли перед ним «окно, прорубленное в Европу» со стороны Балтийского моря.25
Объяснение выражения «трехвременная» школа находим в письме Петра к Василию Лукичу Долгорукому в Париж: «Все ученики наши в семь лет оканчивают обыкновенно, но наша школа троекратное время была (21 год); однако ж, слава Богу, так хорошо, окончилась, как лучше быть невозможно».
В борьбе за расширение границ своего государства и своего влияния в сторону Запада Петр не упускал из вида и восточных границ. С 1691 года бургомистр Амстердама Николай Витзен через голландского резидента в Москве обратил внимание царя на важность установления торговых сношений между Россией и Персией. В 1692 году путешествие датчанина Избранда в Китай явилось эпохой в ознакомлении с этой страной. Один из наиболее деятельных сотрудников Петра по постройке кораблей и проведению каналов, англичанин Джон Перри, со своей стороны, занялся прилежным изучением побережья Каспийского моря, где уже с половины XVII века Астрахань являлась важным центром армянской и персидской торговли. Несколько раз возобновленные попытки завоевать пекинский рынок – в то же время в Пекине была основана русская церковь – не увенчались, успехом. Отправленный туда в 1719 году послом полковник Измайлов наткнулся на сопротивление иезуитов, там уже более прочно основавшихся. Но эта неудача только укрепила Петра в намерении пробить себе в ином месте путь на Дальний Восток. Вместо Китая пусть будет Индия. Мысль встретиться там с Англией и нанести ей урон, бесспорно, еще не мелькала в голове Петра. Он имел в виду лишь воспользоваться своей долей в неистощимой сокровищнице богатств, откуда черпали свои средства большинство европейских держав. Вначале он остановился на Хиве и Бухаре, первых этапах на великом пути Амударьи, который, как он надеялся, проведет его в Дели, откуда еще англичане не выгнали Великого Могола. Русским купцам эта дорога уже была знакома. После неудачного похода 1711 года стремление вознаградить себя на востоке, на побережьях Каспийского моря, за потери, понесенные на юге, у Черного моря, становится более настойчивым. В 1713 году сведения, сообщенные туркменским хаджи, завлеченным в Москву, еще сильнее возбудили алчность государя: на берегах Амударьи (Oxus) есть золото, и эта река, впадавшая раньше в Каспийское море и будто бы отведенная хивинцами в Аральское море из боязни русских, могла быть возвращена в свое прежнее русло. Шведская война помешала отправить в Азию сколько-нибудь значительную экспедицию; но Петр не мог совсем отказаться от своего проекта и изобрел систему мелких отрядов, оказавшуюся гибельной впоследствии для других покорителей далекой страны и не сослужившую лучшей службы и ему. Первый очень слабый отряд, выступивший в поход в 1714 году под начальством немца Берхгольца, направился по сибирскому пути, но путь оказался прегражденным калмыками, и Берхгольц принужден был отступить. В 1717 году князь Александр Бекович-Черкасский, лучше снаряженный, с четырьмя тысячами человек пехоты и двумя тысячами казаков, дошел до самой Хивы, то сражаясь, то ведя переговоры; но, в конце концов, он и весь его отряд были перебиты.
Более счастливыми оказались попытки, одновременно направленные в сторону Персии. В 1715 году Артемий Петрович Волынский, посол при дворе шаха, прибыл оттуда с торговым договором и проектом экспедиции в широких размерах. Назначенный в 1720 году астраханским губернатором, он не переставал подготавливать эту кампанию. И сейчас же после Ништадтского мира именно его план привел Петра в воинственное настроение и оторвал от услад «парадиза». В эту минуту самое положение Персии как будто взывало к вмешательству с оружием в руках. После лезгин и казыкумыков, набеги которых на страну в течение 1721 года разорили русские склады и одному только купцу Евреинову причинили убытков на сто семьдесят тысяч рублей, афганцы доходили до самой Испании. Если бы Россия не поспешила предупредить, Турция намеревалась водворить порядок у соседей. И Петр принял решение: чтобы воспользоваться такими выгодными обстоятельствами, он, следуя настоятельному зову астраханского губернатора, двинул в поход всю свою армию и повел ее лично.
13 мая 1722 года он покинул Москву в сопровождении Толстого, Апраксина и неразлучной Екатерины и 18 июля сел на суда в Астрахани с двадцатью тремя тысячами пехоты. Конница в составе девяти тысяч лошадей отправилась сухим путем вместе с многочисленным иррегулярным войском из двадцати тысяч казаков, двадцати тысяч калмыков, тридцати тысяч татар. Местом встречи назначен был Дербент. Что предполагал сделать царь с этой стотысячной армией? Его планы остались загадкой. Возможно, что в противовес прежним военным демонстрациям слишком слабой наличностью сил он еще раз, по своему обыкновению, впал в обратную крайность. Также лишний раз обнаружил он странное легкомыслие, сочетавшееся в нем с самыми положительными качествами ума и характера. 23 августа после не особенно кровопролитной стычки с войсками султана Утешимского он совершил торжественное вступление в Дербент, куда сенаторы слали ему поздравления, желая «шествовать вперед по стопам Александра». Но новому Александру быстро пришлось обратиться вспять. Как и одиннадцать лет тому назад в Молдавии, его войскам грозила голодная смерть. Транспорты с припасами, предназначенными для их питания, затонули на Каспийском море. В несколько дней кавалерия Петра принуждена была спешиться благодаря отсутствию фуража; лошади падали тысячами. Петр оставил в Дербенте небольшой гарнизон, водрузил на слиянии Сулака и Астрахани первый камень будущей крепости, которой дано было имя Св. Креста, и торжественно, но с плачевными результатами возвратился в Астрахань.
Но еще раз Петр искупает сделанную ошибку главным качеством своего гения: настойчивостью. Возвратившись в сфере военных действий к системе мелких отрядов, послав в течение следующего года полковника Шилова во главе небольшого отряда, захватившего несколько персидских городов, а генерал-майора Матюшкина с другим отрядом, овладевшим Баку, который русский штаб считал ключом к занятию этой области, Петр одновременно пустил в ход дипломатию. В Испагани полковник Абрамов изощрялся по его приказанию в уверениях персов, что царь имеет лишь в виду оказание им помощи против непокорных племен. 12 сентября 1723 года Исман-бей подписал в Петербурге от имени шаха договор, уступавший России все желанное побережье Каспийского моря с Дербентом, Баку, областями Гилан, Мазандеран и Астрабад в обмен на туманные обещания помощи против мятежников. В мае месяце следующего года Петр уже намеревался заняться и извлечением пользы из своих новых приобретений: он посылал Матюшкину подробное наставление о доставке в Петербург местных произведений: керосина, сахара, сушеных фруктов, лимонов.